– Вам сейчас очень пошло бы, Григорий Алексеевич, приставить мне ко лбу этот свой револьвер. Для пущей убедительности.
– Вообще-то револьвер не мой, а ваш, – фыркнул Ветлугин, протягивая оружие хозяину.
– Мой?! С чего вы взяли?
– Во всяком случае, он лежал на полу рядом с койкой – так, будто выпал из вашей руки.
– Вот, значит, как… – пробормотал ротмистр; он повертел оружие в руках и, в очевидном затруднении, протянул его обратно. – Послушайте, Ветлугин: гляньте-ка, что у него за номер… а то у меня в глазах все плывет.
Плывет, значит… зрительная аккомодация нарушена… ну точно – хлороформ.
– Номер 43-22.
– Надо же… и впрямь мой… а в барабане, стало быть – минус два…
– И револьвер при этом явно выложили так, чтоб он никак не мог пройти мимо моего внимания… Итак, я жду ваших объяснений, Павел Андреевич. Вашу Службу и наше Общество связывают довольно сложные отношения, но слово офицера всегда было словом офицера, и до прямого вранья и подстав дело, вроде бы, прежде не доходило.
Служба могла бы честно попросить нас обеспечить прикрытие своему человеку – это нормально, "все леди делают это". Но они вместо того предпочли утверждать, будто вы – отставник без выслуги, и просто нуждаетесь в помощи. Слово не воробей, господин ротмистр – а ни на что иное я не подписывался!
Извините, но я отвечаю за экспедицию точно так же, как вы за свои операции, и иметь под началом действующего шпиона в мои нынешние планы не входит. В калифорнийском посольстве мне предстоит поклясться на Библии, что я не собираюсь вести подрывной или разведывательной деятельности против Колонии – это у них стандартная процедура. Ну, и как я буду на этом месте выглядеть – вместе с представляемым мною Императорским Географическим обществом? и, между прочим, – с представляемой мною Россией?
– Я вас понимаю, Григорий Алексеевич: ситуация складывается недопустимая. Я готов дать вам все необходимые объяснения – но чуть погодя, ладно? Сейчас же мне надо успеть на одну встречу, неотложно…
– С вашим шефом – получить новые инструкции, да?
– Нет. С мальчишкой, который может наделать глупостей. Которые крайне дорого обойдутся множеству людей. Если хотите – поедем вместе, поговорим по дороге.
– Да, думаю, так будет надежнее: а то вас, неровен час, опять кто-нибудь похитит. И "калашников" лучше пусть поживет у меня: сохраннее будет…
31
– Можно, я подытожу, Павел Андреевич? – пролетка, в которой они с ротмистром прикатили на место предполагаемой встречи на Литейном, застыла у тротуара; вид на нужный им доходный дом, невзирая на довольно густую толпу, открывался отличный. – Итак, вы и в самом деле отправлены в отставку без выслуги; виной тому – ну, самым первым звеном в той цепочке несчастливых совпадений – оказалась моя персона, чего уж там… В Америку вас направила не Служба, а лично один из ее руководителей, действовавший, как вы выразились, "не от Конторы, а от себя". Никаких конкретных заданий вы при этом получить не успели – речь шла лишь о "легализации" на будущее, не более того. Тот единственный человек, бывший в курсе вашей миссии (если ее можно назвать таковой), погиб в результате то ли несчастного случая, то ли теракта. Вы же были арестованы и содержались в секретной тюрьме Третьего отделения именно в рамках расследования того инцидента. О деталях этого расследования вы говорить отказываетесь, но заверяете словом офицера, что к вашей американской миссии все эти "Петербургские тайны" отношения не имеют; ну, слову офицера мы привыкли верить – принимается. То, что вас выпустили и водворили – в бессознательном состоянии – на тот постоялый двор, свидетельствует: голубенькие убедились в вашей непричастности к делу об убийстве и потеряли к вам интерес. Я ничего существенного не упустил?
– Да вроде бы нет.
– Это всё – о прошлом; меня же более интересует будущее. Итак, вопрос "на засыпку": если вам до окончания срока нашей экспедиции передадут приказ от бывшей вашей Службы, или лично от кого-то из ее шефов, неважно – ваши действия, Павел Андреевич?
– Прежде всего, я поставлю о том в известность свое непосредственное начальство – сиречь вас, Григорий Алексеевич. Не о содержании приказа, разумеется, а о факте его получения. И, вместе с вами, подумаю над тем, как бы не подставить остальных спутников.
– Вы меня успокоили, Павел Андреевич, – усмехнулся Ветлугин. – Скажу честно: если бы вы заявили, будто и не собираетесь выполнять такой приказ, ибо "в отставке" – мы расстались бы тотчас. А так – да: дезертирство, пропажа без вести – мало ли чего случается в дальних экспедициях…
– Именно так… О, вот и он! Похвально точен. Я подойду к нему один, Григорий Алексеевич, а вас попрошу оставаться на месте: парнишка напуган, и при этом вооружен – опасное сочетание.
Сцена вышла прелюбопытная, совершенно театральная. Из проулка, со стороны моста, появился миловидный подросток, которого Ветлугин определил для себя как "юного аристократа". Заметив в толпе движущегося ему навстречу Расторопшина, тот расцвел в улыбке и убыстрил было шаги – и вдруг всё пошло наперекосяк, Ветлугин почувствовал это кожей. По мере приближения ротмистра лицо подростка приобретало всё более замкнутое и холодное выражение (что, похоже, давалось ему непросто); на попытку заговорить с ним "юный аристократ" отреагировал лишь безмолвным воздыманием брови – "Qu'est-ce que c'est?"*
-------------------------------------
* Что-что? (фр. )
-------------------------------------
– и, буквально пройдя сквозь несостоявшегося собеседника, укатил с ветерком на кстати подвернувшемся извозчике; Расторопшин же так и остался стоять в остолбенении на краю тротуара.
– Что, не заладился разговор?
– Да уж… – пробормотал ротмистр, тяжело взбираясь обратно в пролетку. – Шустрый парнишка, своего не упустит…
– В смысле – "причинить неприятности множеству людей"?
– Наоборот. Надеюсь, что уж по этой части все теперь могут быть спокойны, – от ротмистровой ухмылки пробирал озноб. – Ошибся в человеке, бывает… Детская болезнь умопомешательства от первого прикосновения к крупным деньгам…
– Ёлки-палки! – вскинулся Ветлугин. – Хорошо, что напомнили.
– Напомнил? О чем?
– О детских болезнях, черт бы их подрал! Коллектор у меня позавчера выбыл – дифтерия, представляете? Через три дня отплытие – где человека найти? А я здесь с вами бог знает чем занимаюсь…
Тут сидевший по левую руку ротмистр чуть подался вперед, удивленно высматривая нечто на тротуаре за его спиной. Он хотел было обернуться – и тут в пролетке объявился третий пассажир, вспрыгнувший на подножку и молниеносно втиснувшийся на сиденье справа от него: давешний "юный аристократ" с переброшенным через руку макинтошем.
– Не двигаться! – объявил он страшным шепотом. – Под плащом – револьвер, стреляю без предупреждения. Командуйте, дядя Паша!
– Ну и племяннички у вас, Павел Андреич, – рассмеялся Ветлугин, оборачиваясь к ротмистру – и осекся от выражения лица соседа: бог ты мой, неужто они это всерьез? Вот так вот, посреди людной улицы?..
– Бога ради, не шевелитесь, Григорий Алексеич! У него ведь там и впрямь "калашников", и курок взводить мальчик не забывает… Саша, приказ действительно отменен – нештатным порядком, да; а Григорий Алексеевич – наш человек, он как раз меня страхует на случай покушения или похищения. Получается у него, правда, не очень – во всяком случае, хуже, чем у тебя… Кстати, джентльмены: кто как, а я есть хочу – помираю, так что предлагаю беседу нашу продолжить во-он в том трактире. Калифорнийское представительство тут неподалеку, а до часу дня еще уйма времени.
– …Имей в виду, напарник: вот он, твой случай, – кивнул он в сторону Ветлугина, приняв из рук Саши запечатанный конверт, надорванную пачку "катенек" и револьвер; на столе с довольно чистой скатертью появились тем временем заказанные ими блюда – гречневая каша с молоком для Саши, эскалоп для Ветлугина и тушеная капуста с пивом для него самого. – Унтерские лычки ты, считай, уже заработал, а теперь имеешь шанс на производство в офицерский чин. Если сумеешь убедить в своей полезности сего досточтимого члена Императорского географического общества – начальника Американской экспедиции.
– Вы о чем, ротмистр?
– Ну, вам же нужен в экспедицию коллектор, срочно. Позвольте рекомендовать вам Александра Лукашевича, с которым мы побывали на пару в довольно опасных переделках. Парень сообразителен, смел и инициативен, при этом – ответственен и дисциплинирован: о лучшем балансе качеств я лично и не мечтал бы, верьте слову!
– Что "сообразителен, смел и инициативен" – это я и сам вижу, – проворчал Ветлугин. – Нет, Павел Андреич, увольте: одного героя "roman de cape et d'épée"*
-------------------------------------
* "Роман плаща и шпаги" (фр. ).
-------------------------------------
на экспедицию нам достаточно, более чем.
– Парень совершенно не по этому делу, Григорий Алексеич: мое ведомство можно уличить во многих грехах, в том числе и смертных – но уж никак не в эксплуатации детского труда. Нас с ним свел случай в том самом особняке, посещенном вами нынешней ночью…
– Так… – со звяком о тарелку отложил вилку Ветлугин. – Час от часу не легче… Значит, парень – в розыске? террор, пропаганда?..
– Вы драматизируете, Григорий Алексеевич, – усмехнулся уголком рта ротмистр. – Нет, он всего лишь свидетель. Просто иной раз свидетелю лучше побыть подальше от властей… и вообще от Петербурга. А еще лучше – за границей. На некоторое время…