- Но и чересчур закрываться тоже не следует. Наш человек хочет видеть все наше.
- И как, удалось увидеть?
- Сознаюсь, был я в Риге. Зимой, в командировке на несколько недель. И как-то совершенно случайно изучал.
- Хорошо, что ты не начал рассказывать, что был за границей, - она состроила гримаску, и произнесла деланно скучающим тоном, - "Знаете, вот этот галстук я привез из Лондона. А тут я в Париже на фоне Нотр Дам. Шестая слева это Бриджит Бардо, а второй в центре я. Знаете, а вот у них в Стамбуле…" Вы знаете, как у них в Стамбуле?
- Мне как-то по барабану, - ответил Виктор, - Стамбул - город контрастов.
Разговор плавно переходит к теме "расскажи о себе", подумал он. Соня начинает заигрывать - то ли оттого, что нечего делать, то ли после душа располагает, то ли хочет выяснить, отчего я к ней так безразличен на фоне всеобщего внимания. А это опять ведет к теме "расскажи о себе"…
- Жаль, что взял не телевизор, - сказал он, - было бы что смотреть.
- И что бы мы смотрели? Передачи кончаются в двенадцать.
"Черт, еще один прокол."
- Слушая тебя, теряешь чувство времени. Сразу видно человека искусства.
- А ты считаешь себя неинтересным собеседником… Верно?
Виктор пожал плечами.
- Не знаю. Не задумывался.
- Но не обязательно говорить о работе, можно о книгах, о музыке… Можно я гляну?
Она подошла к полке и потянула на себя один из конвертов пластинок.
- Так ты, оказывается, битломан? - удивленно спросила она, обернувшись. - Ты слушаешь мерсибит?
- Разве это запрещено? Диски фирмы "Мелодия".
- Ну да, но… И "падающие камешки"… Это же музыка молодежи, бунтующего поколения.
- "Роллинги" прекрасные музыканты. Это один из лучших их альбомов, кстати. А грязный имидж - это только реклама, шоу-бизнес. Нравы Запада, когда талант вынужден служить прибыли. Но к музыке это не относится, "Aftermath" - это же классический ритм-энд- блюз, но группа решила экспериментировать с африканскими инструментами… А поют они о все о тех же вечных темах, о несчастной любви. Ты "Paint it black" слыхала? Забойная вещь!
- Ну да, но… Знаешь, я думала, что для того, чтобы это понять, надо родиться в другом поколении. Мне проще, я прежде всего певица, мне интересны новые, свежие краски, то, что заведет публику… Слушай, а… а вот это вообще психоделика! Это молодые энтузиасты из Министерства культуры протолкнули, а пластинка не расходится, нет спроса, железно в уценке будет.
- В какой уценке? - Виктор буквально подскочил к Соне, чуть не выхватив пластинку из ее рук. - Это же "Пинк Флойд"! В семидесятые за этим в Союзе гоняться будут!
- Откуда ты знаешь, что будет в семидесятые?
- Мода на это придет. И на тяжелый рок, ну, вроде "Лед Зеппелин".
- А это кто?
- Кто, "Лед Зеппелин"?
- Да, да. Что ты так волнуешься?
- Так это же… - Виктор запнулся, лихорадочно вспоминая хронологию. - Это же новая молодая группа, еще ни одного диска!
- И что? - на лице Сони было написано совершенно неподдельное удивление.
- Так там… там гениальные пацаны - Роберт Плант, Джимми Пейдж, Джон Бонэм и этот, как его, Джон Пол Джонс! Народ будет с ума сходить!
Соня с подозрением и некоторой укоризной взглянула на него.
- Разыгрываешь? "Лед Зеппелин" - это "Свинцовый дирижабль".
- Так это же хард.
- Какой хард?
- Ну, хардрок, тяжелый рок. Игра слов, ассоциативное название.
Соня вернула на место красочный конверт "Волынщика в воротах рассвета" и подошла к Виктору.
- Когда ты говоришь о роке, ты похож на школьника. Интересно, а как к этому относятся… ну, твои одногодки?
- Я же не навязываю им Маришку Верес.
- Вереш? Это та, что недавно в "Скандально-синие" перешла?
- Она самая.
- Неплохой вкус… Знаешь, я поняла. Ты из тех, кому нужна внутренняя свобода. Обычно люди ищут внешней. Хипарям нужна свобода одеваться, диссидентам - свобода поступков, а ты не борешься за свободу, ты просто свободен. От чужих мнений, от того, как выглядят и поступают другие. Для тебя нету слов "так принято". А это самое трудное - не делать чего-то только потому, что так делают другие. Слушай, а ты, наверное, и твист танцуешь?
- Твист - это старо. Вот шейк сбацать… но соседи снизу будут против.
- Отпад… А давай какой-нибудь медленный, на "Маяке" они всю ночь идут. Мы тихо поставим радио. Ты современный медленный танцевал?
- Спрашиваешь. А ты будешь танцевать в тапочках?
- А я буду босиком, как Сэнди Шоу. На ковре тепло.
Современный медляк в шестьдесят восьмом в СССР, если кто не помнит - это кружиться, лениво переминаясь с ноги на ногу в такт музыке. Главное здесь то, что партнеры стоят близко друг к другу, хоть и не прижимаясь, и обнимают друг друга за плечи и талию. Можно вдыхать аромат "Огней Москвы" и слышать неровное дыхание партнерши. Такая вот смесь невинного романтизма и эротики. Но от Сони ни "Огнями Москвы", ни "Пиковой дамой" или каким-то другим признаком эпохи после душа уже не пахло. От нее исходило легкое благоухание ромашкового шампуня и чистой кожи.
Светлая, неспешная мелодия кругами расходилась по комнате, источая какой-то особый, сокровенный уют. Похоже на "Um acht bis um acht", подумал Виктор, и тут же спохватился. Да что же он, в самом деле!
- Это из фильма "Еще раз про любовь"? - спросил он.
- "96 минут про любовь". В "Победе" уже прошла, в "Металлурге" идет. Ты уже сходил?
- Да. Кончается тяжело.
- Очень. Вот эта сцена, когда Евдокимов в мыслях говорит с погибшей Наташей… Прямо комок подкатывает.
"В фильме нет этой сцены. Во всяком случае, в моей реальности. Приходит Мышка, говорит, что Наташа погибла и Евдокимов просто уходит куда-то в пространство…"
- Можно, я положу голову тебе на плечо? - спросила Соня.
- Почему ты спрашиваешь?
- Вдруг это тебе неприятно.
- С какой стати?
- Люди разные бывают.
- Не понял, - недоуменно протянул Виктор. В его голове мелькнула киношная фраза: "Геша, ты бы ушел от такой женщины?"
- На самом деле? - Соня, казалось, была удивлена не меньше. - Странно, рок-музыка, запад… Никогда не слышал?
"Господи, ну что за привычка говорить подтекстом, как в пьесах шестидесятников. Что она вообще в виду имеет?"
- По-моему, в этом фильме, ну, столько-то минут про любовь, была фраза "С незнакомыми людьми легко".
- Я о другом. О том, что приняли летом в Германии. Ну, то, что не болезнь, а такое состояние организма.
"Ах, ты вот что обо мне думаешь, да?" Какая-то стихийная, первобытная волна ярости взлетела в его душе, ударив в голову, как прибой о волнолом; перед глазами словно сработала фотовспышка, только вместо объектива на него в упор смотрели два карих, насмешливых глаза.
И тогда он порывисто притянул к себе голову Сони и припал к ее губам, жадно, горячо, ненасытно вливаясь в ее слабо подергивающееся тело. Соня коротко простонала носом, попыталась мотать головой, но не в силах была оторваться. Ее глаза начали закатываться и тело ослабло, Виктор вдруг испугался, что она задохнется и оторвался от ее манящего рта; Соня тут же оттолкнула его и отпрянула к окну, задев ногой сохнувший на полу раскрытый зонтик: по счастью, тот не пострадал.
- Не надо, - повторяла она, тяжело дыша, - не надо.
Виктор пожал плечами.
- Это не болезнь, - сказал он как можно более равнодушным тоном. - Это, это, как его… стояние организма.
- Я… тебя разозлила…
- Какие пустяки по сравнению с продолжением. Ты само совершенство.
- Не надо так целовать… без любви.
- Ну, тогда это был самый оригинальный способ бросить мужчину к своим ногам, который я когда-нибудь видел.
- Я тебя разозлила, - повторила Соня уже более спокойно.
- Я же сразу сказал, что не затаскиваю в постель мокрых, застуженных и голодных женщин.
- Да, но ведь я уже сухая, согретая и накормленная, значит, меня можно… Прости, что я говорю.
- Ты просто растерялась. Для тебя это просто неожиданно.
- Н-не знаю… Знаешь, давай я теперь тебя поцелую. А то как-то не по-людски.
Она медленно подошла к Виктору и легко коснулась его лица своими губами. Руки Виктора скользнули по ее спине вверх, к плечам, он приблизил ее к себе, чувствуя, как запах ромашки начинает кружить ему голову.
- Нет-нет, так не надо, - прошептала она, - твои поцелуи слишком откровенны…
Она отстранила губы, откинув голову назад, и тогда Виктор припал к гладкой, разгоряченной внезапным происшествием коже шеи, там, где ее только-только открывал широкий ворот; Соня непроизвольно хихикнула от щекотки.
- Ты сейчас задохнешься. Давай я тебе воротник рубашки расстегну.
Легкими пальцами она вытолкнула из петли маленькую белую пуговицу; ее ладонь скользнула ниже и принялась за вторую.
- А если я тоже расстегну?
Правая рука Виктора направилась от плеча к большой, светлокоричневой пуговице банного халата.
- Нет-нет… там ничего нет, кроме меня… что ты делаешь… пожалуйста, не надо… ну я же сейчас не выдержу…