Кто-то из дворцовых прислужников стоял рядом, пытаясь сдержать стон: его рука была распорота от локтя до кисти. Из выходящей к морю высокой галереи, на дальней стороне площади, выглядывали служительницы храма, легкий ветер колыхал белое покрывало Киферы.
- Ты, - сказала я прислужнику, - встань. Иди в дворцовые хранилища и кухни, выведи женщин Вилусы. И пусть выйдут остальные, нужно позаботиться о раненых.
Я повернулась к кормчему "Семи сестер":
- Ты получишь тех, за кем пришел, и кровопролитию в городе больше не быть. Скажи это своим людям.
- Мы не тронули храм, мы - Ее народ.
- Хорошо, что ты об этом помнишь.
Кормчий поднялся.
- Мы пришли вызволить своих. Вступая в перемирие, мы находимся в Ее воле и в Ее руке.
За спиной нарастал плещущий звук: у стены гавани, позади дворца, горели гончарни и помещения для учетчиков зерна.
Я повернулась к пилосцам:
- Остановите огонь, пока он не перекинулся на кладовые: туда собрано все зерно.
Они с готовностью кинулись исполнять: в кладовых, где вкопаны в землю глиняные сосуды высотой в человеческий рост, хранились зерно и чечевица, и сухая засоленная рыба, и свежие оливки в масле, и молодое вино. Продовольствие им еще потребуется.
Двое из тех, что пришли на кораблях, занялись ранеными. Коренастый с рассеченной щекой помогал кому-то подняться, когда послышался женский вскрик - молоденькая девушка в испачканном хитоне выбежала из ворот и бросилась ему на шею, бессвязно причитая.
Слезы потекли по его щекам, мешая соль с кровью.
- Сестренка, маленькая моя! Ты жива! Тия!
Я отвернулась.
Распахнулись ворота храма, оттуда стали выглядывать женщины и дети, укрывшиеся у Ее алтаря. Кифера и две прислужницы вышли с непривычной поспешностью, неся бурдюки с водой, чтобы обмыть раненых и умирающих.
Когда подсчитали потери, оказалось, что погибших не так много: десять пилосцев и двое из нападавших. Ранены десятка два, все не опасно. Я была начеку. Приказала пилосцам вытащить маслины и вино из кладовой рядом с гончарней: ветер добрасывал туда искры пожара. Если не смогут вынести огромные напольные кувшины, то спасут хотя бы мелкие, с соленой рыбой и вином.
Ветер подхватил мое покрывало и развевал его как флаг за спиной; искалеченная нога сделалась коричневой от крови.
Сзади подошел кормчий "Семи сестер".
- Ты из Вилусы, - сказал он, - но я тебя никогда не видел.
- Я - пифия.
В воротах послышался шум: солнце стояло уже высоко, работавшие у реки женщины добрались до города. Темноволосые, растерянные - всего около тридцати, из них пять или шесть возраста моей матери. Остановившись в воротах, они оглядывались, переговаривались, кивали в сторону кораблей, всматривались в лица мужчин, что грузили на борт кувшины с оливками. Я вроде бы не разрешала пришельцам брать то, что спасено из огня, но пусть уж возьмут немногое и не рассчитывают на остальное.
Одна из женщин вдруг шагнула вперед:
- Муж мой! Никос!
Молодой мужчина, поднимавший на плечо кувшин с оливками, перекинул его в чьи-то руки и ринулся через площадь.
Внезапно все пришло в движение. Кого-то окликали, кого-то искали взглядом; многим не суждено было встретить знакомые лица. У женщин спрашивали вестей о других женщинах, о детях. Ровесницы моей матери стояли с детьми в стороне: велика ли надежда встретить родичей сейчас, спустя восемнадцать лет…
Наконец одна из тех, кого я знала в детстве, поймала за рукав воина:
- Анати, неужели ты? Так возмужал!..
Его глаза удивленно распахнулись.
- Тетушка Лида! Не может быть, ты ведь погибла в пожаре!
Она помотала головой, на глаза навернулись слезы. Два мальчика младше Арена, прижитые ею в рабстве, стояли рядом, молча глядя на происходящее.
Я отвернулась. Моя мать умерла.
Пожар удалось остановить, хотя два хранилища сгорели. Мужчины Вилусы грузили на корабли последние амфоры, поднимали на борт женщин и готовились к отплытию.
Солнце уже садилось. Со стороны гор шли огромным покровом тучи с проблесками молний. Ветер влажной прохладой коснулся моего лица. Ночью будет гроза.
Я уже успела обойти все дома, где были мертвые, и совершить положенные обряды.
Ко мне снова подошел кормчий.
Я обернулась к нему в лучах заходящего солнца. Ветер шевелил мое покрывало, заколотое медными булавками.
- Как ты здесь оказалась? - спросил он. - Кто ты?
- Я пифия. Я тоже из народа Вилусы.
Он посмотрел на море, затем снова на меня.
- Мы уже грузим корабли.
- Куда вы теперь? Вернетесь к желанной Вилусе, к своему народу?
Он резко качнул головой:
- Вилусы больше нет, ты ведь не можешь не знать. В этот раз ее сожгли дотла; кого не угнали в плен, тех убили. Возрождать Вилусу некому. Там остались лишь воины Тиринфа, выжидающие удобного времени для налета на лидийский берег.
- А ты и твои люди?
- Мы были в море, - скупо ответил он. - Больше никто не уцелел.
- Девять боевых кораблей, - вспомнила я видение горящего города, - и три рыбацких лодки. Остальные перевернулись при нападении или сгорели. "Семь сестер" и "Дельфин", "Жемчужина" и "Очи Владычицы". - Я видела их сейчас словно наяву, как когда-то в детстве перед очагом пифии. - "Охотник", "Стриж" и "Гроза". "Крылатая ночь" и "Облако".
Кормчий посмотрел на меня:
- У нас нет таких, как ты. Святилище в Вилусе разрушили ахейцы, забрав от алтаря Кассандру. Жриц Владычицы Моря увезли как добычу неизвестно куда - мы надеялись, что здесь окажется хотя бы одна из них.
Я покачала головой:
- Нет, я бы знала от Киферы. - Взглянув на храм, я увидела на ступенях белый силуэт: Кифера наблюдала за мной. - С вами нет ни жрецов, ни прорицателей, никого?
- Лишь старик, гадающий по полету птиц, он чувствует ветер и море. И только. Сивиллы у нас нет.
- Теперь есть. Я иду с вами.
Он замер, не находя нужных слов.
- Ты сам сказал, что я из Вилусы. Вы пришли освободить пленных. Я родилась здесь, в рабстве, но моя мать родом из нижнего города. - Моя рука прикоснулась к нему Ее рукой, мой голос прозвучал Ее голосом: - Она предназначена к этому с рождения. Тебе известно, что я не оставляю покровительством своих жриц.
Он наклонил голову:
- Великая Владычица…
- Иденей не задержится на севере, и если тебе не нужны лишние битвы, лучше поторопись. - Я обернулась, затем посмотрела через плечо назад. - Ты должен выйти в море еще до шторма.
В нарастающем ветре я пересекла площадь и подошла к ступеням храма. Меня дожидалась Кифера.
- Я знаю, ты идешь с ними. Я поняла это еще утром, едва тебя увидев.
- Да.
- Ты несешь Ее в себе как нерожденное дитя, несешь в края, которые я не могу разглядеть. Я не знаю причин, хотя вижу, возможно, яснее твоего.
- Возможно, - отозвалась я. - Мне открыто начало пути, но не виден его исход.
Кифера воздела руки над моей головой.
- Благословение Владычицы Моря, серебрянопенной Афродиты, да пребудет с тобой до конца твоих дней!
Я склонила голову под щедростью благословения и с удивлением почувствовала, как закипают слезами мои смертные глаза.
- Пригляди за Ареном, - попросила я.
- Конечно. Он смелый мальчик, и пусть происходящее не вполне ему ясно - он все поймет, когда вырастет. Ведь ты сделала так, чтобы он мог вырасти.
Я обняла ее на прощание и пошла прочь, к последним кораблям у причала. Я не оглядывалась на святилище, где осталась Долкида - она, наверное, будет служить Кифере или станет ждать, пока не призовут к служению следующую жрицу. Хотя что-то говорило мне, что такого не произойдет.
Моя Владычица не собиралась возвращаться.
Кормчий что-то говорил тому самому воину с длинными черными волосами.
- Я готова.
Внезапно голова моя закружилась, словно меня отрывало от земли крепнущим ветром. Я ведь ничего не ела весь день, только попила немного воды утром, у изгиба дороги.
- Выводим "Дельфина", - распорядился кормчий. - "Семь сестер" пойдет последним.
Я оглянулась. Над Пилосом тянулся тусклый дым, сверху находила туча. Внезапно мир перевернулся, Ее сила меня покинула. Я почувствовала, что падаю.
- Держи ее, Ксандр! - еще услышала я слова кормчего и провалилась в беспамятство.
Народ моря
Мне снилось, будто я сплю у реки, прильнув к матери. Ее грудь тихо вздымается в такт дыханию, рядом журчит вода, кто-то говорит на нашем языке…
Я проснулась.
Плеск воды и покачивание продолжались наяву. Я лежала на тюфяке в носовом помещении корабля, головой в угол. Дальше каморка чуть расширялась: в ногах, где кончалась постель, я поместилась бы поперек. Высоты потолка едва хватало на то, чтобы сесть. Никаких окон, тусклый свет проникает сверху в щели между досками.
Волны с шумом бьются о борт, на палубе кто-то переговаривается. Но гребного распева не слышно - наверное, идем под парусом.
Рядом с постелью я нашла бурдюк воды и жадно к нему припала. В последний раз мне довелось напиться на рассвете, а сейчас у нас… что? То есть когда?
Я плеснула воды на лицо и руки, изнанкой покрывала отерла остатки краски и выбралась наружу.