Пока меня не было, люди начали собираться вокруг приготовленного костра, спокойно и почтительно. Примерно четыре сотни - все, что осталось от народа Вилусы. Когда я вышла, некоторые из мужчин отступили назад: они видели меня в Пилосе, но не знали, что я тоже здесь.
Я произнесла должные слова - песнь Сошествия и приветствие Владычицы. Сотис, взошедший из-за моря, сиял лучисто и ярко.
Эней, ступив вперед, зажег костер своим факелом. Занялось пламя. Царевич, обращаясь к теням умерших, заговорил о том, что ими исполнены все принесенные клятвы, что они чтимы и славимы своим народом…
Эней взглянул на толпу - разноликий сонм изгоев, - и я вдруг увидела то же, что и он.
- Друзья, ваша жертва слила вместе две разлученные части народа, воссоединила наши семьи, вернула женщин в любящие объятия, а детей - к материнской груди. Если вы, стоя у Реки, тяготитесь ожиданием - да будет скор лодочник, знающий, что ныне он перевозит героев, отдавших свою кровь за сохранение крови народа.
Я видела их лица в свете костра. Молодежь - и почти нет стариков, мужчины - и почти нет женщин. Лохмотья, что остались вместо одежды, не починить без новой ткани. Но на корабле негде ткать и неоткуда взять лен и шерсть. Долго ли мы продержимся на увезенных из Пилоса продуктах, не обрабатывая полей? Мыслимо ли выжить, питаясь одной рыбой?
Языки огня взметнулись к небу. Я подняла руки и произнесла последние слова хвалы и прощания. Двое из гребцов начали выбивать на барабанах четкий, постепенно ускоряющийся ритм. Вступили флейты, присоединились другие барабаны. Я еще стояла, когда начался долгий, медленный танец вокруг костра, веющего едким дымом и запахом горящей плоти. Я раньше не видела этот танец - величавый, неторопливый и при этом неистовый, как гроза. Все быстрее и быстрее кружился под звездами вихрь, уносящий прочь людскую боль и горе. Искры костра взлетали в небо. У меня снова поплыла голова, и я присела на песок у деревьев.
- Что тебе видно? - тихо спросил Эней, присевший рядом.
- Искры, - ответила я. - Искры, возносящиеся от алтаря. Ты воздвигнешь алтарь на другом конце света, за морями, когда закончится твое плавание. Между тем пределом и этим лежит множество дорог, и не все они легки. Но какие-то из них ведут к городу, который ты должен построить.
- К новому городу?
- Вилусы больше нет, мы не можем жить в море. Значит, нужно построить город, до которого не доберутся враги.
Меня охватил озноб. Ее рука ощущалась все тяжелее. Я ничего не ела со вчерашнего вечера, и все это время Она носит меня как одежду…
Эней накинул на меня свой плащ.
- Тебе нужно отдохнуть. Кто знает, какие битвы пришлось тебе сегодня вынести.
- Я чувствую себя сносно. Хотя ты прав, царевич, поесть не мешает.
- Пойдем туда, где готовят ужин, - сказал он, поднимая меня на ноги. - Там свежий хлеб из Пилоса, тушеная чечевица с зеленью и запеченная на углях рыба.
У меня потекли слюнки от одного упоминания о еде. Позади нас кто-то из танцующих произносил слова погребальной песни, сливающейся с барабанным ритмом: она должна была помочь умершим найти путь к Реке.
- Надо дождаться, пока прогорит костер, - промолвила я.
- Подойдешь потом еще раз.
На ногах я стояла довольно нетвердо.
- Как скажешь, царевич Эней.
- Зови меня Ней, как другие. И дай мне руку. Каково будет видеть, как воплощение Смерти шлепнется носом о землю?
Я подавила смешок.
- Да уж, неподобающе. - Я оперлась на его руку, и он довел меня до костра.
На волнах
Той ночью все спали на берегу. Проснувшись от того, что холодом свело все тело, я подошла к костру - посидеть с женщинами, которые поддерживали огонь. Они посторонились и замолчали, мне стало неловко. Я редко бывала среди женщин, общаясь разве что с храмовыми служительницами, и с раннего детства не знала подруг. Я жрица, мне никогда не быть женой и хозяйкой: мне не знакомы привычные женские заботы, вокруг которых обыкновенно вьется разговор. Вот и сейчас я не знала, что сказать, и просто молча присела рядом.
Наконец одна из них, знавшая меня в детстве, протянула мне кусок вчерашнего хлеба.
- У нас ее звали Чайкой, - сказала она остальным. - Я помню ее мать, дочку корабельного мастера из нижнего города. А Чайку еще ребенком отдали пифии.
Кто-то придвинулся обратно, взгляды стали мягче.
- Спасибо, - кивнула я, принимая хлеб. - Я видела тебя в детстве, когда работала с матерью у реки, твое имя Лида. У тебя тогда был маленький сын.
- Он тут, с нами, ему уже девять. И еще есть младший. Даже не думала, что нас придут спасти…
- Моя мать не дождалась. Многие не дождались. Восемнадцать лет - долгий срок.
- Я думала, ты совсем старая, - удивленно сказала какая-то девушка, младше меня.
- Это Она стара, а не я.
- А правда, что ты призвала с неба ветер и поразила ахейцев немотой? Чтобы они не сопротивлялись нашим воинам?
- В общем, нет. Я просто объявила перемирие.
Лида кивнула:
- Правильно сделала. Будь по-другому - недосчитались бы еще многих. Да и про льняную реку кто бы вспомнил: откуда нашим знать, как нас найти.
- С реки ушли все? - спросила я.
Она покачала головой:
- Четыре женщины с детьми остались. Не захотели бросать мужчин, с которыми живут. Но кого привезли нынешним летом - те все здесь.
Я не удивилась.
Мы отплыли поздним утром, оставив на берегу угли погребального костра. Перед отплытием ко мне подошел Эней.
- Если ты не против, пифия, оставайся на "Дельфине". Корабли переполнены, и только у Ксандра есть место: он отдает тебе носовую будку, а сам будет спать с остальными моряками. У меня на "Семи сестрах" такая же, но…
- Знаю, у тебя там сын.
- Да, - кивнул он. - Ты согласна?
Я не возражала. Проще остаться на "Дельфине", чем привыкать к другому кораблю.
Весь день мы шли вдоль берега к югу, мимо селений, о которых я раньше слышала, - они отправляли в Пилос оружие и выставляли воинов. Позже, на закате, мы пересекли пролив, дальше лежали уже незнакомые земли.
Эней опасался ночевать на материке, однако пригодных островов поблизости не было, и мы пристали к полоске песчаного берега подальше от городов.
Ночь совсем не походила на предыдущую. Ярких костров не жгли, вокруг лагеря выставили вооруженную охрану. Первым, еще до ужина, своих людей направил в караул "Охотник"; когда взошла луна и все укладывались спать на берегу, настал черед "Очей Владычицы". Перед самым рассветом на стражу встанут моряки с "Жемчужины".
Я толком не знала, с кем рядом мне лучше держаться, поэтому устроилась неподалеку от команды "Дельфина". Лежа на расстеленном поверх песка покрывале, я взглянула на небо: луна с каждой ночью делалась ярче и полнее. Так странно ночевать на открытом берегу - рокот океанского прибоя, шум множества людей, чье-то похрапывание, вскрики ребенка, шепоты, шорохи… Годами я спала в темноте пещер, и провести ночь под открытым небом было теперь и радостно, и непривычно.
Я перевернулась на бок, пытаясь пристроить покрывало так, чтобы луна не светила в лицо.
В нескольких шагах от меня лежал Ксандр. Он тоже не спал - в открытых глазах мерцали лунные отсветы.
- Неужели ты не устал за день? - прошептала я.
- Не спится. Чужой берег, всякий миг могут напасть.
- А почему нельзя было ночевать в море?
- В море опасно. Бросить якорь можно только на мелководье, а без якоря суда разнесет течением. Огонь - только в жаровне. Невозможно помыться и выстирать одежду. Да и люди уже устали от сидения, им надо размяться. Но на берегу мы уязвимы.
Тихий звук - часовые с "Очей Владычицы" обходят лагерь.
- При яркой луне нас видно издалека, на стоянку легко напасть. В безлунную ночь было бы лучше?
- Да. Иногда приходится идти на риск. - В его голосе мелькнуло что-то вроде удивления. - Неужели в святилище учат воинскому делу?
- Нет. Там учат смотреть на мир и замечать очевидное.
- Я не хотел тебя обидеть, госпожа.
- Значит, ты учился воинскому делу?
Ксандр пожал плечами - насколько можно пожать плечами лежа.
- Я рыбак. В детстве, как только я немного подрос, отец начал брать меня в море. Потом он поговорил с друзьями и родичами, и меня определили в гребцы на боевой корабль. Сначала на "Очи Владычицы". А через несколько лет я перешел на "Дельфин" певцом.
- Певцом?
- Задавать ритм веслам специальным распевом. Обычно это нужно, когда судно меняет курс. А если корабль идет пряма - для гребцов бьют в барабан.
Я вспомнила, как менялся гребной распев в такт командам, подаваемым при повороте корабля.
- Понятно. А как ты стал кормчим?
- У кормила невозможно стоять целый день, устаешь. Я выучился командам, знал, когда их подавать. И порой становился к рулю, чтобы кормчий мог отдохнуть. Потом его убили.
- Когда судно выходило из гавани… - Я вспомнила видение. - Огненной стрелой.
- Да. Я тогда встал к кормилу, а потом Ней назначил меня кормчим. - Голос Ксандра сделался тише. - Не представляю, что сказал бы отец: я - кормчий боевого корабля! Вот уж точно крайняя нужда для народа, коль сыновья рыбаков правят такими судами, как "Дельфин".
- Красивый корабль, - промолвила я.
- Самый красивый из наших. И самый новый. Он живой.
- Да, - кивнула я. Всем известно, что у кораблей есть душа. - Расскажи мне, какой он.
И он рассказывал, пока мы оба не уснули.