Буштунц промолчал. Перед ним был тот же самый, но какой-то другой человек, такой, которого он не пустил бы сюда. Глаза Блейка суетились больше, чем он сам: они выполняли задание. Они бегали от одного предмета к другому, от стола к полке, от полки к шкафу, от шкафа снова к столу. Им очень хотелось проникнуть внутрь ящичков, может быть, даже заглянуть в карманы куртки Буштунца (вдруг он носит это около сердца). Но им оставалось лишь голодно рыскать, чтобы зацепиться за какую-нибудь подсказку… Подсказки не было – Блейк почувствовал внутреннее раздражение и растущую неприязнь к старику.
– Время, время, время, – лихорадочно пробормотал он. – Я бесстыже транжирю чужое… ваше время. Я уже, кажется, сказал, что болен, и… перед тем как вверить свою судьбу докторам… простите меня, я хотел бы успокоить душу… хотел бы удостовериться…
Его трясло как в лихорадке, когда он достал из кармана пиджака сложенный лист бумаги.
– Вам… плохо? – в недоумении спросил Буштунц.
– Нет! – выкрикнул Блейк. – Мне нужна ваша помощь! Помогите мне! Я умоляю вас: помогите!
– Чем же я могу помочь вам, Арчи? Скажите, наконец.
Блейк протянул листок Буштунцу.
– Посмотрите внимательно. Только не торопитесь и не говорите ничего сразу. Там – рисунок вещицы и два слова под ним. Мы знаем: она у вас. Покажите её немедля! Ради… ради вашего же блага!
Увидев рисунок, Буштунц побледнел. Сознание его безоглядно понеслось в прошлое, заставив сердце бежать вслед за собой. Ноги его стали чужими…
– Решайтесь же! – потребовал Блейк и зачем-то добавил: – Вам самому станет легче.
Буштунцу удалось устоять. Он собрался с силами и как можно твёрже сказал:
– Убирайтесь из моего дома! Сейчас же! И больше ни единого слова от вас!
Блейк, в растерянности, отпрянул назад, его левая рука коснулась глобуса. Он повернулся и, скорчив гримасу, правой ударил по нему со всего маху.
– А если вот так?! Дитя?! Детище?! Сейчас же отдайте вещь!
У старика перехватило дыхание, и, давясь воздухом, он выпихнул из себя слова:
– Вы… способны т-только…
Что сказал старик дальше, Блейк не слышал. Может быть, он вообще больше ничего не сказал. Но Блейк всегда знал продолжение этих слов, и это продолжение включилось в его ушах само, а вслед за ним зазвенел презрительный смех детей. Потеряв на мгновение ощущение времени и места и способность различать лица, он схватил глобус и ринулся на Буштунца и ударил бы старика, но тот рухнул на пол прежде, чем это случилось. Блейк отбросил глобус и несколько минут пытался прийти в себя.
Молодой человек, с глобусом в одной руке и школьной тетрадкой с надписью "Дневник Д.Б." в другой, вышел через калитку и быстро зашагал, будто неожиданно вспомнил, что куда-то опаздывает. Он не замечал ничего вокруг и как-то яростно, кусая воздух, бормотал себе что-то под нос. Ему не приходило в голову, как воспринимают его в данную минуту прохожие. Пребывая в исступлении от свершившегося, он не заметил, как поравнялся с машиной. Дверца открылась, и он оказался внутри.
– Я всё исполнил… всё исполнил…
– Успокойся, сынок. Теперь всё позади, и я рядом с тобой. Отдышись… Вещь у тебя?.. Вещь у тебя?
– Да… Вот.
– Так. Это глобус, и он гораздо больше искомой вещи, ты не находишь? А это что?.. Это, насколько я понимаю, личные переживания подростка. Оставь их себе на память о сегодняшнем дне. Теперь, будь добр, сосредоточься. Спрашиваю ещё раз: вещь, которую я просил забрать у Буштунца, у тебя?
Молодой человек замотал головой и, разрыдавшись, признался:
– Нет… нет… Её нигде нет – я перерыл всё.
Сидевший рядом человек прижал его к себе и стал гладить по голове.
– Не плачь. Ты сделал всё, что мог. Ты молодец. Не надо плакать.
– Буш… Буш… С-старик умер… С-сам. Он не сказал… но он узнал… узнал вещь на рисунке. Что же делать? Он умер – что же нам делать?
– Забыть. Просто забыть. Старик унёс своё тщеславие с собой. Избраннику не нужен дублёр. Ты сделал всё правильно. Теперь я вижу, что ты сделал всё правильно. И поедем-ка домой.
Глава восьмая
Кресло Буштунца
– Ч-ш, – прошептал Дэниел, приставив указательный палец к губам и прислушиваясь. – Похоже, я должен вас покинуть.
Он встал из-за стола – Кристин, Маргарет и Сибил переглянулись, ничего не понимая.
– Бабушка, Сибил, спасибо вам. Всё было очень вкусно.
Дэниел открыл дверь.
– Мэт?! Ты?!
Мэтью махнул с качелей, совсем как в детстве, и подошёл к Дэниелу.
– Здравствуй, студент! Я видел тебя сегодня, но подойти не мог: срочный заказ.
– Ты по-прежнему с утра до вечера в мастерской? В колледж не собираешься?
– Мой колледж – наша с Роем мастерская, и Рой в ней за профессора.
(Отчим Мэтью Рой Шелтон, слывший первоклассным механиком, держал небольшую автомастерскую. Он всегда относился к пасынку как к равному и этим заслужил его уважение.)
– А как насчёт жизни? Насчёт будущего? – спросил друга Дэниел, сам не зная, почему задаёт этот избитый вопрос.
– Дэн, о чём ты? Это и есть моя жизнь, и я не хочу другой. И, вообще, не по мне что-то усложнять и выдумывать ради философии. Может быть, кому-то это и нравится, а? – усмехнулся Мэтью.
– Я не знаю, что мне нравится и чего я хочу. Кажется, ещё год назад знал, а теперь не знаю. В последнее время со мной что-то происходит. Чувствую, независимо от того, хочу я этого или не хочу, что что-то в моей жизни изменится. Даже не так: жизнь моя изменится. И все мои планы: университет и дальше – для меня будто всё больше и больше теряют смысл.
– Дэн, я вижу, что тебе труднее, чем мне. Вижу, что ты изменился. Ты… говори больше, а я буду слушать. Помнишь, как в детстве? Ты всегда что-нибудь придумывал и наслаивал, наслаивал на это слова. И мы жили в этих историях. Я любил это… Ты погостишь у бабушки?
– Неделю точно. Ты сказал: говори больше. А мне и вправду надо многое тебе рассказать. Я начинаю понимать, что жизнь порой сама наслаивает, чего не ждёшь. Ты не будешь надо мной смеяться, если я скажу… если я скажу тебе, что мне кажется, что я здесь лишний?
– Может, мы давно не виделись и, наверно, стали немного другими, но эти оговорки насчёт того, буду ли я смеяться над другом, неуместны.
– Понимаешь, это началось случайно. В какой-то момент… нет, об этом потом…
– Дэн, да успокойся ты. Что пришло в голову сейчас, то и говори. Без оговорок, без "потом". Что-то я раньше в тебе такого не замечал.
– Вроде бы я разобрался в чём-то, и многое встало на свои места. И иногда мне кажется, что я успокоился и ушёл от этого. Но я снова и снова ловлю себя на том, что это притворство, игра в самообман. Оно возвращается. Сами события выстраиваются так, что я хожу и хожу вокруг чего-то… чего-то важного, может быть, самого важного, но пока непонятного. Оно где-то рядом. Оно по какой-то причине не хочет отпускать меня. Оно… как-то связано с моим дедом. Помнишь его глобусы?
– Разве их можно забыть, Дэн?
– Помнишь ту картинку, которую мы с тобой видели через микроскоп?
– Конечно.
– Стыдно признаться, но до сегодняшнего дня в моей голове место этой картинки занимала неразбериха. Не понимаю, как это могло случиться… Представляешь, я совсем недавно видел ту же самую картину в галерее. С этого всё и началось. Я видел там другие работы этого художника (его зовут Феликс Торнтон, он покончил с собой год назад). Так вот, все эти работы связаны какой-то внутренней силой. Это не странно. Но они пленили меня. Не только в том смысле, что поразили как произведения живописи – они забрали меня из этой жизни. Я вижу, слышу, я как бы здесь, в этом пространстве, но, понимаешь, Мэт, как бы… как бы… На самом деле я не здесь. Не телесно не здесь. Нет, я не хочу сказать, что меня покидает душа… Я не знаю, где я. И не могу ничего объяснить. Ни себе, ни тебе. Иногда (стыдно говорить об этом) хочется плакать. А ещё – зажмуриться сильносильно на одно мгновение, ничего не видеть и не слышать… и вообще отключиться, а потом очнуться… или здесь, или… не знаю где. Я сумасшедший?
– Признаюсь, Дэн, я не всё понял. Но мне плевать, сумасшедший ты или не сумасшедший. Одно я знаю точно: я с тобой… Дэн, кажется, не один я с тобой, – Мэтью усмехнулся и кивком показал Дэниелу, стоявшему спиной к дому, на девушку в дверях.
Дэниел обернулся.
– Крис, иди к нам. Познакомлю тебя с моим лучшим другом. Мэт, это Кристин Уиллис, моя…
– Личный секретарь, – поспешила заполнить паузу Кристин.
– Тогда, скорее, агент по вытаскиванию Дэнов из проблемных ситуаций. Причём, со школьных лет, – поправил её Дэниел.
– А почему Дэнов? Хотя не отвечай. Сама понимаю почему: ты всегда разный. Представь, наконец, мне своего лучшего друга.
– Мэтью Фетер, профессор авто-мото-вело-медицины.
– Очень приятно, профессор, – Кристин протянула ему руку. – Я могу так обращаться к вам в дальнейшем?
– Как вам угодно, если намечается дальнейшее, – ответил Мэтью, заставив (не желая того) Кристин покраснеть.
Дэниел, выручая её, попытался заретушировать случайные погрешности болтовнёй.
– В свои одиннадцать лет он разобрал по косточкам "Бьюик", который уже не подавал признаков жизни…
– Не надо, Дэн, – перебил его Мэтью. – Я не кинозвезда, а всего лишь профессор.
– Я просто хотел сказать, что наш дорогой и всеми любимый "Бьюик" ещё несколько лет радовал нас, бегая трусцой с искусственным клапаном…
– Ребята, давайте сегодня часов в десять сходим в "Левый Правый", – предложил Мэтью. – Я давно нигде не был.
– Что это, "Левый Правый"? – Кристин недоумённо посмотрела на Дэниела.