- Как звать-то?
- Тихон Андреевич. - Хозяин даже поперхнулся, приметив бутылку на столе, проглотил слюну. - Насчет закуски покорно благодарим, а если стаканчик поднесете - это с превеликим удовольствием. - Он поспешно разделся, подкинул дров в печку и, пригладив ладонями реденькие седые волосы над висками, присел к столу.
Браслетов наполнил стопки, одну пододвинул хозяину. Тихон Андреевич бережно, двумя пальцами взял стакан, чтобы ни капельки не уронить. Провел рукой по усам, по щетинистому седому подбородку.
- Сказали бы что-нибудь, Тихон Андреевич, со знакомством-то, - попросил Браслетов.
- Не могу, - ответил старик. - Слова в горле застревают. Они рвутся на волю, когда радость. А тут... какая уж радость. От боли хочется волком выть. Болит. Вот здесь, в груди. Ну, будьте живы и здоровы... - Он выпил одним махом - умел, видно, опрокидывать стопки, - зажмурился, затряс головой и прохрипел: - Ух, пропасть, крепка!
- Закусывай, отец, - угощал Браслетов; хмель уже кинул на его щеки румянец. - Вот консервы бери. Сазан.
- Спасибо, - ответил старик. - Я по-своему... - Он потянулся к миске с солеными огурцами, принесенными хозяйкой из погреба. Огурец вкусно захрустел на его крепких зубах.
Чертыханов, устроив для нас завтрак, скромно сидел на деревянной кровати, следил, как Тропинин оформлял документы, и изредка с завистью бросал выразительные взгляды в нашу сторону. Я мигнул Браслетову. Тот весело оживился.
- Чертыхан! Где ты? Ишь тихоня... Примолк. Иди-ка сюда.
Прокофий с готовностью сорвался с места. Браслетов протянул ему полстакана коньяка. Ефрейтор взглянул на меня, как бы спрашивая, можно ли ему выпить. Я кивнул. Но он вдруг отказался.
- Воздержусь, товарищ капитан. - Взял из чугуна горячую картофелину и снова сел на кровать.
После третьей стопки Тихон Андреевич, захмелев, помрачнел, брови нависли над глазницами, подбородок жесткой щеткой выдвинулся вперед.
- Хорошо живете, как я наблюдаю... можно сказать, роскошно, проговорил он, хрипло прокашливаясь. - Застольные пиры справляете, а немец этим часом землю нашу отхватывает!
И тут же на голос хозяина из-за ситцевой занавески вынырнула старуха. Замахнувшись на мужа рукой, строго сказала:
- Хватит ему. Не наливайте больше. Его уже и так качнуло не туда. Беды не оберешься.
- Скройся! - приказал Тихон Андреевич жене. - Что ты смыслишь в политике текущего момента? Что ты понимаешь в стратегии?..
- Ну, понесло, - с состраданием произнесла старуха.
- Ты хочешь жить под немцем? Может, тебе это любо? А мне нет. Я не хочу! - Старик ударил кулаком по столу так, что бутылка, подпрыгнув, повалилась набок. - Им где полагается быть? В сражениях!.. Их отцы-матери послали сражаться. А они - ты видишь? - как сражаются! Вино да закуски. Да горячая печка. А считаются на фронтах. Мы с тобой троих проводили... Если и они, сукины дети, так же вот в теплых избах отсиживаются да угощаются, узнаю - шкуру спущу с подлецов! Кто же остановит немца? Мы с тобой?
Старуха юркнула в чулан - от греха подальше. Тихон Андреевич расходился не на шутку. Возмущение и бессилие оттого, что враг наступал и его никак не остановить, должно быть, больно стучало в грудь.
- Уходите из избы, - сказал он нам. - Нет у меня для вас пристани. Выкатывайтесь!
Он шагнул к столу и широким взмахом руки с ожесточением смел со стола банки, тарелки, бутылки и чугун с картошкой, - все это с треском и звоном посыпалось на пол.
- Вон из моего дома!
Тропинин писал, не обращая внимания на хриплый, прерывающийся кашлем крик хозяина, Чертыханов, прикрыв рот, усмехался. Браслетов, привстав, поправил кобуру на поясе.
- Ты чего на нас орешь, эй, гражданин? Кто ты такой в конце-то концов?
Тихон Андреевич крутанулся к нему волчком.