- Только место будет занимать! Лучше удавить его! Как, бабы?
Кондратьев, обезумев от страха, шарахнулся к Мартынову, ища защиты, Варвара засмеялась беззлобно и заразительно.
- Куда уполз, крыса!
Я остановил ее.
- Хватит. Не беспокойтесь, он свое получит.
Варвара распрямилась, лихие глаза сощурились вызывающе, ноздри затрепетали, а ямки на тугих щеках заиграли заметнее.
- Пожалел! Гляди на него! - Она ударила ладонью о ладонь. - Руки о такую мразь марать противно!.. - И, подступив ко мне вплотную, заговорила все с тем же веселым вызовом: - Ты мне вот что скажи, товарищ командир: почему одни убегают подальше от немцев. а мы должны торчать в этой темной, прокопченной конуре от зари до зари, даже поесть некогда, на сон - считанные минуты? Нам одним выполнять лозунг "Все для фронта!"? Нам одним собирать автоматы, "лимонки" и ждать, когда немец накроет нас бомбой или схватит живьем? Почему, я спрашиваю? - Передо мной, перед самым моим лицом как бы метались ее лихие, с золотистыми точками в зрачках глаза. - Они желают сберечь свои драгоценные жизни, а мы стоим у станков. Мы что же, хуже их? Мы что же, второй сорт? Или мы жить не хотим? Или наши мужья не на фронте? Ну?
Женщины и подростки, уже забыв о Кондратьеве, внимательно и нетерпеливо ждали, что я отвечу.
- Убегают главным образом те, для которых собственная жизнь дороже Родины, - сказал я. - Есть и такие, которые, кроме своей шкуры, хотят спасти и награбленные, присвоенные ценности. Они и панику сеют для того, чтобы под шумок улизнуть из города: не так заметно. И там, подальше от фронта, переждать этот страшный для Москвы момент. Пережить его, ни в чем не нуждаясь... Вместе с ними уходят и те, кто невольно поддался панике...
- Почему же их не задерживают? - спросил старик в очках. Расстреливать на месте, и все тут!
- Вы смогли бы расстреливать, ну, скажем, женщину с ребенком, старуху? А они уходят, тележку с поклажей везут.
Старик недоуменно развел руками.
- Какой из меня стрелок...
- Вот видите... - Я повернулся к Варваре. - Если тебе завидно, что они уходят, собралась бы да следом за ними. Еще не поздно. А ты возле завода бунтуешь, к станку рвешься. Зачем?..
Варвара чуть откинула голову, вглядываясь в меня.
- Ишь чего захотел! Нас насильно отсюда не прогонишь. Нам не только немец - сам черт не страшен!.. Оружие дайте - вот это дело. А то фашист ворвется в цех, чем нам обороняться?
Ее оживленно поддержали подростки:
- Дали бы патронов, автоматы у нас свои...
Чертыханов проворчал хмуро:
- Так вам и дали оружия! Его и на фронте не хватает.
- Оружие вам не понадобится, товарищи, - сказал я. - Немцы в Москву не пройдут!
- Как же не пройдут, если там оружия не хватает! - снова выкрикнул подросток в засаленной кепке.
- А сибиряки уже прибыли или нет? - спросил старик в очках. - Сибиряки немца в Москву не пустят. Это уж точно...
Взвизгнув тормозами, у ворот завода остановилась легковая автомашина. Из нее, хлопнув дверью, стремительно вышел человек в полувоенном костюме, сапогах, гимнастерке, пальто, накинутом на плечи.
- Здравствуйте, товарищи! - сказал он, подходя к народу.
- Что же это делается, товарищ Баканин? - раздалось из толпы. Работать хотим, а нас не пускают...
В это время ворота завода распахнулись, и толпа работниц хлынула во двор.
Баканин, обращаясь ко мне, сказал:
- На третьем заводе такое же положение: народ приходит, а ворота на запоре. Действует вражеская рука. Не иначе. Но рабочие молодцы. Знаете, никакой паники. Только огромная тревога у всех в глазах. - И, повернувшись к шоферу, крикнул:
- Сейчас в райком!
13
Мы возвращались на Малую Бронную усталые и голодные. Ранние сумерки окутывали город. В полумгле навстречу нам двигались колонны рабочих коммунистических батальонов, сформированные, быть может, несколько часов назад.