Когда сержант окончил доклад и легонько отодвинул от себя карту, Оленин порывисто встал и в одних носках, валенки сбросил - жарко, заходил по избе, единственной во всей деревне уцелевшей от пожара, которую мы заняли под штаб.
- Там, где вы шли, танки пройдут? - спросил он Мартынова.
Сержант, взглянув на Оленина, некоторое время подумал и ответил:
- Проведем, товарищ подполковник. Может быть, не тем путем, чуть дальше, но проведем.
- Послушай, капитан, - заговорил Оленин. - Немцы хитры! Они перехлестнули дорогу двумя линиями. Одна повернута лицом на юг, чтобы отражать атаки из-под Тулы, вторая нацелена против нас. А мы возьмем да и выйдем на дорогу в промежутке между этими двумя линиями. Вот здесь. Сумерки за окном сгущались, и в избе скапливалась темнота; Чертыханов засветил лампу, висевшую над столом. - Устроим там небольшой переполох. Я прошу взяться за это дело тебя самого, капитан.
- Согласен, - сказал я. - С большой охотой. Только ты отвлеки внимание, пошуми немного, чтобы нам как можно тише миновать наиболее опасные участки.
- Ладно, отвлеку, - пообещал Оленин. - Готовьтесь...
...И вот огромные машины с автоматчиками на броне, обходя заслоны противника, крадутся перелесками, полянками, опушками, кустарником, все ближе подбираясь к цели. Впереди колонны - разведчики сержанта Мартынова.
Подполковник Оленин время от времени открывал по дороге огонь из минометов. Немцы в ответ швыряли мины. Треск разрывов сливался с треском ломаемых танками деревцев, с рокотом моторов.
Наконец колонна остановилась. Бойцы поспрыгивали с танков. Они группировались во взводы, незаметные в маскировочных костюмах и халатах среди берез и снега. Ко мне подошел командир роты лейтенант Прозоровский, доложил, что рота к броску готова.
Танкист, командир этого своеобразного десанта, вместе с сержантом Мартыновым уходивший вперед для проверки подъезда к шоссе, вернулся.
- Командуйте, товарищ гвардии капитан. На дорогу вырвемся. А там определимся. За тем леском - небольшая охрана, но мы ее собьем.
- Приготовиться всем. При подходе к шоссе открыть огонь и погромче кричать "ура". Мы должны опрокинуться на врага, как гром среди ясного дня. Чем внезапней мы появимся, тем страшней для противника и веселей для нас. По местам, товарищи! Сигнал будет, согласно приказу командира бригады: красная и зеленая ракеты одновременно.
Я остался на крохотной полянке. Возле меня - Чертыханов, разведчики, связные, радист и отделение автоматчиков... Чертыханов снял с плеч вещевой мешок, с которым никогда не расставался, вынул из него завернутую в бумагу холодную котлету, кусок хлеба и протянул мне.
- Закусите, товарищ гвардии капитан. Скоро сутки, как не ели.
- Не до еды, Прокофий, - ответил я и опять взглянул на часы: большая стрелка двигалась к половине пятого - скоро начинать.
- Может быть, примете чарку?
- Нет, и чарки не надо. А ты выпей.
- Мне тоже не хочется.
Я взглянул на Чертыханова: он стоял на шаг от меня, молчаливый, с поднятым воротником полушубка, с опущенными наушниками шапки; поперек груди - автомат; рука шарила в сумке от противогаза, должно быть, он пересчитывал бутылки с горючей смесью и гранаты, как всегда перед боем.
- Что-то ты загрустил, Прокофий.
- Вдруг подумалось о доме, товарищ гвардии капитан. - Он глубоко и тяжко вздохнул. - Совсем рядом наше село. Чудится, что я слышу родной запах, честное благородное слово. Как поглядел, в каком виде оставляют фашисты наши деревни да села - пепелища, виселицы, - и сердце невольно защемило. Приду домой, а вместо порядков изб - одни трубы торчат. А ведь у меня мать осталась, сестренка... Домишко, хозяйство кое-какое... Куры, коза, пчел пять семеек... Для ребятишек держу, больно любят они сладкое.