Уж не случилось ли что-нибудь непредвиденное, может быть, не подтянулись другие подразделения...
Грохот залпов нашего дивизиона донесся слева, из-за темной кромки леса. И почти в тот же миг перед нашими глазами в селе с надсадным, ухающим треском заметались клубки огня с острыми красными стрелами вверх. Гулко стало вокруг, тревожно и бодряще радостно, как всегда перед началом большой, горячей битвы, которая предвещает удачу.
Танки выдвинулись из укрытий, темные, грозные, рычащие. На них сидели бойцы. Отойдя метров на сто, танки включили фары. В световых струях вспыхнул снег. Огненные лучи взяли село в полукольцо, упираясь в постройки, в деревья, в огороды. На минуту фары погасли. В наступившем мраке видны были тугие стремительные нити трассирующих пуль, летящие навстречу наступающим цепям, вспышки ответных залпов орудий и минометов... Танки, как по команде, снова включили фары, - они были уже у Саратова. Уже ворвались в село. Крик, сливающийся в единый протяжный вопль: - "а-а-а!" - беспорядочная стрельба винтовок, автоматов и пушек - все это носилось над полями в ночи.
- Вошли, товарищ капитан, - сказал Чертыханов, вглядываясь в сторону села. - Глядите!
В разных местах загорелись избы. Потом взметнулось высоко, как бы до самых звезд, густо-красное пламя, постояло трепещущим столбом, отбрасывая прочь темень, просветляя каждую веточку на дереве, каждого бойца, недвижно лежащего на снегу, и осело, разливаясь понизу.
- Горючее поднялось, как по нотам, - отметил Прокофий. - Вот это дали!..
Стрельба в селе постепенно утихала, а огонь все более разрастался: горели избы, горели машины, пылало горючее, лужей расплеснувшееся вдоль улиц. Дым точно дегтем замазал тусклую луну, заволакивал звезды.
Мы вошли в село со стороны большака, ведущего на запад, и увидели хаос ночной битвы.
Я шел по отвоеванной земле, ощущая в себе какую-то огромную силу и правоту. И шаг мой был легок и пружинист, как в момент вдохновения. Мне всегда казалось, что победитель обладает необыкновенной, неотразимой человечной красотой. Освободитель - гуманнейший человек на планете; он освободитель подневольных, он добр, он великодушен, он мститель за содеянное зло. Он красив... Я оглянулся на связных и на разведчиков и улыбнулся от какой-то сердечной преданности им: они шли сторожким шагом, держа наготове автоматы, хорошие, добрые русские ребята, которых война сделала воинами. Я был убежден, что они такими же добрыми пройдут и по чужим землям, по улицам чужих городов, оставляя людям на память свою улыбку и свое крепкое рукопожатие. Им не то что совершать зло, им бы только хватило силы отстоять добро.
Мы вышли на "середину" села, где стояла церковь.
Старинная, просушенная временем церковь пылала и рушилась, источая жар. Купол колокольни, охваченный огнем, чуть осел набок, подержался так мгновение и, отвалившись, с треском полетел вниз, грохнулся на землю, рассыпая искры. Когда обвалилась кровля, на какой-то момент мелькнула позолота иконостаса, глянули лики святых с огромными, словно остановившимися от ужаса, как перед казнью, глазами, и тотчас все это потонуло в дыму и в пламени.
За церковью открывалась небольшая площадь села. На ней, на утрамбованном, перемешанном с копотью снегу стояли машины, тягачи, танки, мотоциклы, исправные и искореженные или сожженные, - все, что было застигнуто на этом месте, что не смогло уйти, уползти. Среди машин валялись трупы солдат и офицеров...
Здесь меня нашел старший лейтенант Астапов. Он устало подошел ко мне, подал руку - еще бы: не виделись с вечера, а встретились после боя, живые!
- Товарищ капитан, мы захватили какой-то очень важный пункт, - спокойно сказал Астапов.