- Войны нельзя допустить, отче! Это все Некомат Сурожанин козни строит, хочет одних русских людей на других натравить. Не в наших это интересах, а на руку только врагам Руси. Использовал Некомат семейный конфликт и теперь его раздувает. А семейные дела внутри семьи и должны остаться. Пусть князь Дмитрий хоть слово доброе молвит моему и своему брату Мамаю, пусть хотя бы символически протянет ему руку, и я, Тимофей Вельяминов, клянусь, что мы с матушкой отправимся в Орду и упросим ли, заставим ли, но добьемся того, чтобы Мамай признал свою неправду. Наш род не стремится к тому, чтобы встать выше всех на Руси. Мы признаем главенство князя Дмитрия, хотим лишь справедливости, чтобы блюлись древние обычаи и установления.
"Вот это я речугу затолкнул самому преподобному Сергию, - дивясь самому себе, подумал Сашка. - Жаль, что никто из наших ребят этого не видит".
- Что ж, это похвальное стремление. А можете ли вы, юноша, ручаться за весь ваш род? - чуть прищурившись, как бы оценивая Сашку, спросил преподобный.
- Матушка моя может, - твердо ответил Сашка. - Я лишь посланник ее; передаю в точности слова и волю ее.
- Что ж… У вашей матушки государственный ум и железная воля. Ее слову можно верить. Я дам вам письмо для князя Дмитрия. Я поддерживаю стремление боярыни сохранить мир на Русской земле, не допустить до большой войны. А на словах скажите князю Дмитрию, что я благословил вас на вашу святую миссию.
- Благодарю, отче, - смиренно склонил голову Сашка под рукой преподобного.
- Когда ехать думаете?
- Да как письма дождемся, так и выедем.
- К-хе, к-хе, - закашлялся Ослябя. - Дозвольте слово молвить, отче?
- Говори, отец Андрей.
- Верхами они да без сменных лошадей. В такую погоду удобней будет на ямских лошадях добираться. С другой стороны, пару-тройку дней обождать надо, чтобы лед на переправах окреп окончательно.
- Хорошо. Доставишь до ямской станции, а когда ехать, пусть сами решают. Я их из монастыря не гоню, - высказался преподобный.
- Оно, конечно, в возке удобней и быстрей будет, однако воину как-то неудобно… - засомневался Адаш.
- Поедем в возке, на ямских лошадях, а своих оставим у вас, - окончательно решил вопрос Сашка. - Но ждать не будем. Поедем, как письмо будет готово. Морозы уж неделю как стоят. А встретится переправа… Там видно будет.
В нанятом крытом возке на ямских лошадях продолжили свой путь посланцы боярыни Вельяминовой. Ослябя снабдил их валенками и широкими, долгополыми тулупами. Сашка и Адаш полулежали на мягких подушках, укрывшись поверх тулупов меховой полстью. Впереди маячила широкая спина ямщика, заслоняя обзор так, что казалось - весь мир съежился до размеров возка. Легкое покачивание саней, ритмичный топот копыт по утрамбованному насту и монотонное звяканье колокольчика навевали дремоту. Да Адаш все бурчит себе под нос, никак не уймется: "Всю жизнь в седле… А тут, как баба, под тремя шубами, на мягких подушках… Да что как баба… Того хуже… Как поп толстомясый. Как из люльки выбрался да в седло сел…" А иногда впереди раздастся:
- Эге-ге-гей! Не спи! Посторонись!
- Эге-ге-гей! - ответит ямщик да привстанет с облучка, крепко беря в руки вожжи. - Посторонись!
Топот копыт нарастает, усиливается, колокольчики звенят все веселее, и фр-р-р! - промчится встречная тройка, и лишь снежная пыль заклубится, искрясь на свету и оседая на лицо теплым туманом. "Хорошо, - сквозь дрему думается Сашке. - Гораздо лучше, чем в машине".
Днем ехали, а ночевали на постоялых дворах при ямских станциях. Эти пять дней, проведенных в дороге, слились в Сашкином сознании в один долгий, скучный день, лишенный не только каких-либо событий, но и намека на них. Лишь только пятый в этой череде стоял особняком.
С ямской станции выехали ранним утром, до света, и, по всем прикидкам, в Костроме должны были быть еще засветло. Но то ли ямской смотритель, плут, лошадок подсунул плохо отдохнувших, то ли свежевыпавший ночью снег был тому виной, но к Волге они подъехали уже в сумерки.
- Вона Кострома-то, на том берегу, - обернувшись к седокам и указывая кнутовищем вперед, с какой-то непонятной обидой проговорил ямщик.
- И чего встал? - выкарабкиваясь из липкой дремоты, спросил у него Адаш. - Давай пошевеливайся. Темнеет уже. Не то ворота в городе на ночь закроют, и придется в чистом поле ночевать.
- Дык это… Не получится в Кострому-то… Вона полынья какая… Провалился кто-то. Опасно.
Только тут Сашка услышал слабый звук, доносящийся от реки, будто кто-то звал на помощь. Как будто выброшенный из возка пружиной, он бросился вперед. На широком снежном поле чернела большая продолговатая полынья, над которой возвышалась длинная, метров в пять, крыша какого-то экипажа. Санная колея обрывалась у полыньи. Ни лошадей, ни людей видно не было.
- Вона, дураки… Рыдван-от какой на лед загнали, - раздался за Сашкиной спиной резонерский комментарий ямщика. - А лед-то молодой ишшо, не матерый. Он и того… Лошадок жалко, - заключил он.
И тут снова послышался слабый крик, сносимый в сторону ветром:
- По-мо-ги-те…
- Кричит кто-то, - не очень уверенно сказал Адаш.
- Веревку… вожжи давай, - скомандовал Сашка и кинулся к полынье.
Последние несколько метров перед полыньей они проползли на брюхе. Рыдван возвышался надо льдом почти на метр, дверь в задней стенке была приоткрыта, и именно из-за нее и доносились крики о помощи. Открыть дверь шире и выбраться наружу человек, видимо, не мог - мешала кромка обломившегося льда. Адаш, перекатившись набок, вытащил из ножен меч и крикнул:
- Эй, кто там есть, отойди от двери, сейчас рубить буду!
Хватило одного могучего удара, и сорванная с петель дверь была тут же подхвачена быстрым течением и унесена под лед. В освободившемся проеме завиднелась голова, торчащая над поверхностью воды.
- По-мо-ги-те…
- Руку, руку давай! - Человек был так близко, что стоило ему протянуть руки, и Адаш с Сашкой вытянули бы его на лед, но человек будто не видел их, лишь повторяя, как заведенный:
- По-мо-ги-те!
- Замерз… Сознание отключилось, - быстро сообразил Сашка и мигом, не вставая со льда, скинул с себя одежду.
Адаш не успел еще и слова сказать, как он уже был в ледяной воде, внутри рыдвана.
- Принимай, - скомандовал Сашка, подтолкнув человека, как неодушевленный предмет, к самой кромке льда.
Сначала Адаш вытянул на лед тонувшего, затем Сашку.
- Баба, - констатировал Адаш.
- Ба-ба, - щелкая зубами, согласился с ним Сашка. - Потащили?
- Потащили.
- Эхма, огня надобно… - засуетился ямщик, переступая с ноги на ногу, когда Адаш и Сашка дотащили утопленницу до берега.
- Поди лучше на лед - одежду собери, - распорядился Адаш и тут же Сашке: - До возка бегом, не то околеешь совсем. - Адаш и раньше не отличался склонностью к расхлябанности и метафизической задумчивости, а тут, когда они добежали до возка, таща на себе утопленницу, стал особенно собран, резок и краток. - Натирайся. - И плеснул водки в подставленные ковшиком Сашкины ладони. Пока Сашка кое-как натерся, Адаш разголышил утопленницу. - В тулуп. Натирай ее. - И уложил женщину на тулуп рядом с Сашкой. Вновь плеснул водки и принялся растирать и утопленницу, и Сашку.
- Прижми ее к себе. Крепче. - Он запахнул тулуп, сверху укрыл их вторым, а поверх еще и меховой полстью. - На! - Сунул он под этот ворох свою флягу. - Сам глотни и ей влей. Дышит?
- Вроде дышит… - донесся из-под вороха шуб сдавленный Сашкин голос.
А тут и ямщик подошел с ворохом Сашкиной одежды.
- Здесь жилье поблизости есть? - спросил у него Адаш.
- Дык… кабы видать… А то и справа от дороги деревня должна быть и слева…
Пока они возились с утопшей, окончательно стемнело, на небе кое-где появились первые звездочки и узкий, похожий на серп, месяц уже начал свое путешествие по небосклону, а на противоположном берегу Волги, в пригородных слободах зажглись огни.
- Живая! - раздался радостный Сашкин вопль. - Говорит что-то!
Адаш склонился и, слегка разворошив меха, проорал спасенной ими женщине чуть ли не в самое ухо:
- Жилье здесь поблизости есть?
- Есть! - ответил за нее Сашка. - Полверсты по дороге назад и налево еще с версту. Имение у нее там. А поворот с дороги хорошо видно, нельзя не заметить.
- И то верно, - обрадовался ямщик, хватая коренника под уздцы. - Я вот тоже припоминаю…
- Разворачивайся! - скомандовал Адаш и вскочил на облучок.
И месяц светил знатно, и путники глядели во все глаза, так что поворот не пропустили, а от поворота наезженная санная колея вскорости привела их к высоким воротам чьей-то усадьбы.
- Отворяй! - взревел Адаш, яростно колотя крыжом меча в створку. - Отворяй, барыня домой вернулась! - За воротами вроде послышалось какое-то шевеление, и Адаш заколотил пуще прежнего. - Открывайте, чертовы дети! Не то ворота разнесу и вас всех в кровавую колбасу порубаю!
Уже перед самыми воротами согревшийся Сашка выскользнул из-под накрывавших его тулупов и в мгновение ока (морозец все ж таки стоял знатный) облачился в свою одежду. "Нехорошо, - решил он, - представать хозяйке дома перед своими домашними в обнимку с голым незнакомцем".
Скрипнули петли, и в воротине приоткрылось маленькое оконце, где показалась физиономия, подсвеченная фонарем.
- Чего колотишь, добрых людей пугаешь!? Кто таков!?
Но Адаш мгновенно продемонстрировал вопрошавшему, что с ним подобные штуки не проходят и горлом его не возьмешь. Молниеносно метнув руку в оконце, он ухватил человека за нос и подтянул его к себе так, что крупный, мясистый носище оказался за воротами.