- Давайте начистоту, - сказал надсмотрщик, в голосе которого значительно прибавилось неуверенности. - Вы хотите сказать, что вы все - призраки, привидения и прочая нечисть, сваливающаяся среди ночи на голову добрым людям, - вы отказываетесь сойти с кораблей из-за того, что боитесь, что это место зачаровано?
- Да.
- Подумай сам, - добавил скрипучий голос, дух-лихорадник с Пламстедских болот, - они же здешние, они привыкли жить в этих условиях, а мы нет. Да они сожрут нас на завтрак! Если ты ссадишь нас с корабля, это будет массовое убийство. Точнее, массовый экзорцизм. Ну, да какая разница.
Надсмотрщик повесил голову, засунул руки в карманы - где обнаружил неизбежный кусок веревки, огрызок яблока и две маленькие бронзовые монетки, имеющие чисто символическую ценность, - и помолчал немного, обдумывая свое положение; затем он удалился в рулевую рубку и некоторое время бился головой о штурвал. Как ни странно, это, по-видимому, помогло, поскольку когда он снова появился на палубе, он уже с точностью знал, что собирается предпринимать.
И это сработало. Это было, разумеется, жестокой несправедливостью по отношению к туземным нелюдям и осталось одним из самых больших пятен в истории борьбы за права сверхчеловеческих существ английской нации.
Однако, как бы то ни было, сейчас уже слишком поздно пытаться что-либо с этим сделать, поскольку в течение пяти лет, прошедших с появления депортированных с Альбиона духов, туземные божества были полностью стерты с лица земли, оставив весь континент в распоряжении вновь прибывших. Те, в свою очередь, должным образом расселились, постепенно адаптировались к новым условиям обитания и выработали свой самобытный жизненный уклад, не имевший даже самого отдаленного сходства с той культурой, которую они оставили у себя за спиной, и просуществовавший в течение семи столетий, пока он не был полностью уничтожен с прибытием Первого Флота.
Что, как говорят аборигены, пошло мерзавцам только на пользу.
- Так фто ве они вфе-таки фделали ф тувемными духами? - уточнила Хроногатор. Ламорак вздрогнул. Эта часть истории была ему более всего ненавистна. Одного этого, чувствовал он, было достаточно, чтобы заставить человека стыдиться того, что он родился в Альбионе.
- Их превратили в тройной одеколон, - ровным голосом ответил он. - Ну что ж, я действительно очень рад был с тобой познакомиться, - продолжал он, - и я искренне надеюсь, что мне уже представился случай встретиться с тобой раньше, но если мы не отправимся в путь прямо сейчас, боюсь, мы рискуем безнадежно опоздать. Чао! - Он подхватил свой рюкзак, закинул его себе за спину и решительно направился к единорогу.
- Это увафно, - сказала Хроногатор, содрогаясь. - Но это нифево не объяфняет наффет передника и единорога.
- Совершенно верно, - отвечал Ламорак через плечо. - Ну что, Пер, хватай тот конец веревки и тяни, а я буду толкать.
- Передник, - сказал Пертелоп, - был талисманом, который принадлежал одному из депортированных духов. Он обладает собственными магическими свойствами. Нам удалось выследить его по газетным сообщениям о необъяснимых происшествиях, которые могли быть вызваны только передником, и, по всей видимости, он находится в руках у некоей девицы незапятнанного целомудрия, живущей в Сиднее. Отсюда единорог.
- Понимаю, - пробормотала Хроногатор. - По крайней мере, мне каветфя, фто я понимаю. И какого рода эти необъяфнимые проифшефтвия?
Ламорак криво усмехнулся.
- Это вроде как сложно объяснить, - сказал он.
Хроногатор не удивилась.
- А ты попробуй, - предложила она.
- Итоги футбольных матчей, - пояснил Пертелоп. - Передник вытворяет с австралийским футболом черт знает что. Все, что от нас требовалось после того, как мы это обнаружили, - это занести результаты всех игр на один большой график и проследить, где на синусоиде проявится самое значительное отклонение.
- И что?
- "Подростки Параматты" - "Сидней", 22: 0, - проворчал Ламорак. - Это все равно, что повесить большую неоновую рекламу с надписью: "ЭТО ЗДЕСЬ", - он помолчал, хмурясь. - Я могу объяснить математическую сторону во всех подробностях, если хочешь, - добавил он.
- Нет, фпафибо, - произнесла Хроногатор, и Ламорак заметил, что ее глаза внезапно приобрели такой вид, словно кто-то нанес на них три слоя водостойкого лака. - Вообффе-то, - продолжала она, - мне уве пора идти, так фто…
- Разумеется. Мы вполне понимаем. Ну что ж, Пер, как только я скажу "тяни"… Пер! На что ты там, черт побери, уставился?
Пертелоп стоял выпрямившись; на его лице застыло выражение предельного идиотизма. Он пару раз сглотнул, поднял левую руку и пошевелил пальцами.
- Улыбайся, Лам, - прошипел он уголком рта, - кажется, нас снимают на телевидение.
Быстрее скорости света - это очень быстро. И, как несложно догадаться, очень темно.
- Ох!
- Прости.
- Это была моя нога.
- Ну ладно, будет тебе. Я же сказал: прости.
- В следующий раз смотри, куда наступаешь.
Лощеный, обтекаемый, практически лишенный трения и темный, как канализационная труба в шести футах от конца, величественный звездный крейсер совершал прыжок сквозь необъятные просторы космоса, как гигантская кошка. Далеко внизу - так далеко, что само расстояние казалось всего лишь еще одной обманчивой иллюзией, - Земля апатично вращалась вокруг своей оси, в то время как Время неожиданно для себя обнаружило, что его безжалостно волокут вверх по эскалатору, работающему на спуск.
- Во имя всего святого, Джордж, что ты там вытворяешь с этим чертовым чайником?
- Прости.
- Вообще-то этой сонной корове давно пора бы уже вернуться. Я просто умираю от голода.
- Так же, как и все остальные, Саймон. Вся разница в том, что мы не устраиваем из этого такого представления.
- Да ну? А разве твоего мнения кто-нибудь спрашивал, Присцилла?
- Я не Присцилла. Я Аннабель.
- А я - Присцилла. Ты только что поставила свою чашку мне на голову.
- О боже, Присцилла, прости, пожалуйста.
- Я не Присцилла. Я Джордж.
На борту звездного крейсера "Хроногатор" существуют три вида Времени: время земное, время относительное и время, в течение которого они находятся взаперти на этом маленьком, тесном и, прежде всего, темном корабле. Третья разновидность обладает наиболее странными свойствами. Создается такое впечатление, что она длится вечно.
- Ну все, это безнадежно. Я пошел за пиццей. Никто не хочет составить мне компанию?
- Но послушай, Джордж…
- Это Тревор. Джордж - это я.
- Послушай, Тревор, ты не можешь этого делать. Это ведь научный эксперимент, понимаешь ты? Мы тут развлекаемся с тканью причинности как таковой; я хочу сказать - один Бог знает, какой вред мы приносим самим своим пребыванием здесь. Если ты ни с того ни с сего свалишься в середину двадцатого столетия и начнешь тыкаться повсюду со своей "большой куатро стажионе", трудно даже представить, что может произойти. Так что лучше сядь и заткнись, хорошо?
Последовала абсолютная тишина.
- Тревор! Ты понял, что я сказала?
- Я не Тревор. Я Ник.
- А где же тогда Тревор?
- Каким образом, черт возьми, я могу это знать, Луиза? Здесь так темно, что собственной руки не разглядишь.
- Вообще-то я не Луиза, я Анжела. И если уж на то пошло, кто такая Луиза, черт меня подери?
Тем временем вторая спасательная капсула, пилотируемая девяностосемилетним ребенком, с ревом уносилась вдаль сквозь неописуемое величие Пустоты, как стрела к цели стремясь к тому месту, где, как он помнил, находилась самая лучшая в мире пиццерия. Загвоздка заключалась лишь в том, что ее к этому времени еще не открыли, и не откроют еще в течение семидесяти лет.
Все молчали, за исключением единорога. Он поднял голову, увидел девицу незапятнанного целомудрия, порозовел и застенчиво сказал: "П-привет", после чего принялся яростно пережевывать жвачку.
Вслед за этим Ламорак очень медленно полез в пертелопов рюкзак, вытащил полиэтиленовый пакет и достал из него гвоздичное масло, выпил его, вытер рот рукавом и улыбнулся.
- Ну, привет, - сказал он.
- Вообще-то, Лам, - прошептал Пертелоп, - его надо не пить, его надо…
- Заткнись, Пер, я знаю, что делаю, - Ламорак поднялся на ноги, отряхнул пыль с коленей своих брюк и подошел к девице незапятнанного целомудрия.
- Меняемся, - сказал он. - Мой единорог на твой передник. Как ты насчет этого?
Девица незапятнанного целомудрия воззрилась на него.
- Ты что, последние мозги растерял? - спросила она.
Ламорак приподнял бровь.
- Прошу прощения, - сказал он. - Я не совсем понимаю. Честный обмен. Ты получаешь премию за лучшую натуралистскую программу, я получаю передник, все счастливы. В чем проблема?
На Земле есть немало холодных мест, но лишь в очень немногих из них царит такой холод, как в двух футах от глаз девушки.
- Послушай, ты, кто бы ты ни был, - сказала она, - я снимаю здесь серьезный фильм. Если я вернусь и скажу моему продюсеру, что у меня на пленке отснято десять минут живых единорогов, я проведу остаток своей карьеры, снимая прогноз погоды. А теперь, может, вы оба наконец уберетесь отсюда? Вы перепугаете мне кенгуру.
Возможно, в первый раз за всю жизнь Ламорак испытывал некоторый недостаток в словах. Совершив значительное усилие, он умудрился произнести лишь: "Но это же единорог!" Девица незапятнанного целомудрия вздохнула.
- Парень, - сказала она, - мне наплевать, будь это хоть дрессированный шерстистый мамонт. У меня репутация серьезного обозревателя-натуралиста, и я не собираюсь ее терять. Понял?