-А, всё эта пресса. Вчера приходили, видел? Он перед ними бисер метал, а они… Там, в четвертой палате, –очень тяжелый. Тоже профессор оперировал. Половину мозгов удалять пришлось. Так он – родственничек одного из этих журналистов. Ну вот тот и говорит в конце этого интервью: "По какой таксе Вы эти чудеса устраиваете? Вот за Богдановича Вам что, недоплатили? При одинаковых травмах одна уже ходит, а он – в сознание не приходит"? Ну что тут ответишь?
-Ну, что время не пришло.
-Нет, наш В.И. врать не будет, – с гордостью отвергла эти предложения Светлана, заканчивая утреннюю уборку. –А ты, вот, выписываешься.
-Ну….
-Счастливо тебе, – привычно пожелала медсестра и выскочила передавать смену.
"Не знает и ничего не помнит", – понял подросток. Это радовало, но и вызывало грусть. Он тут такое сделал… и никто не ценит. Не знают. Думают, профессор. Сердце на мгновение обожгла ревность, но сейчас же уступила место здравому смыслу. Никто ничего не знает. Сам хотел этого. Профессор… хороший добрый старик. И такие операции! А сейчас – на тебе. Не верят. Он вспомнил согбенную спину профессора, вспомнил, каким счастливым майским жуком он влетал, когда дела больных шли на поправку.
"Отблагодарить?" – пришла вдруг мысль. "А почему бы и нет? Силенок хватает. Напоследок? Один разочек", – уговаривал он себя, ежась от воспоминаний о боли. "Потом на солнышко… Ну, решайся". Обругав себя трусом и решившись, Макс быстро прошмыгнул в соседнюю палату. Она ничем не отличалась от его палаты номер три – разве что два тяжелых неподвижных тела с забинтованными головами издавали пренеприятнейшие запахи. Видимо, после ночи до них у медсестер все еще не дошли руки. Но думать о причинах и последствиях было некогда. Максим протянул ладони сразу над обоими. ("Дуплетом" –пронеслась и сразу где-то спряталась шальная мысль). Теперь он больше знал, что и как следует делать. Мысленно проник в мозги каждого и увидел похожие на ранее виденные повреждения – черную опухоль у одного и знакомую черную пропасть у другого. Вырезали у этого – понял он про несчастного с пропастью. Это он – родственничек. Но второй… Он же не виноват, что нет в родне журналистов. Ладно, обоих. Времени, конечно. для полного излечения мало. Ну, хоть полпути к выздоровлению. Но могу же помочь! Ну должен, если могу! И появились уже знакомые лучи, и пришла уже знакомая боль…
Возвращавшийся с осмотра Хома подхватил стоящего в коридоре соседа и заволок его в палату.
-Что с тобой? Опять? Где? – задавал он вопросы, тормоша соседа. Ты это… Не отрубайся. Чего тебе?
-Солнца. Во двор…
-Я помогу. Ты только не отрубайся, – повторил второй юноша, поднимая Макса с кровати.
-Ну вот, –тяжело отдуваясь, усадил Хома своего знакомого на скамейку. Последние два пролета лестницы он практически нес Максима на руках.
-Спасибо, – прошептал беспокойный сосед, подаваясь вперед и вверх, к лучам Солнца.
-"Спасибо", – пробурчал своему спасителю Хома. – Нашел время. Скоро батька приедет. А ты что вытворяешь?
-Пока приедет, я оклемаюсь. Мне главное – солнышко. И – покой, –попросил Макс, не вдаваясь в подробности.
-Ладно, отдыхай, я отойду, – обиженно ответил подросток и резко рванулся внутрь здания.
Макс не отреагировал. Он был измучен и опустошен. "И как они делают это с толпами? " – подумал он о великих целителях. "Может, какое обезболивающее принимают?" Он вдруг улыбнулся этой мысли, а затем оцепенел, впитывая в себя солнечные лучи. "Вот что чувствует аккумулятор при подзарядке", – решил он.
Хома в это время сидел в палате, ожидая развития событий. Но было тихо. Не выдержав, он пошел в соседнюю палату. Таинственный сосед выходил отсюда, выходил никакой, как тогда, когда лечил (лечил?) его. Значит, вот-вот начнется. Он еще брезгливо смотрел на этих "живых трупов", когда один из них зашевелился, попробовал приподняться, затем гнусным голосом заныл: "Сестра, утку!". После повторения этого призыва в палату вбежала медсестра – та самая красавица, с которой о чем-то шептался ее сосед. Она машинально подложила под больного заказанную посудину, затем всплеснула руками и выскочила вон. "Звать профессора", – понял Хома.
-Где я? – спросил вдруг второй больной.
"Ну, началось", –понял Хома и, ответив вопрошающему, что тот на поле чудес, решил ретироваться. В коридоре он столкнулся с офицером и его дочкой. И хотя подросток, как и все местные, недолюбливал "белую кость", мужик был такой счастливый, а идущая под руку девчонка так радостно улыбалась, что юноша широко улыбнулся им в ответ и кинулся во двор.
-Там началось, – начал он свое сообщение и осекся. Недавно расслабленный, бессильный мальчишка, теперь излучал здоровье и угощал невесть откуда взятыми червями чету скворцов. При появлении незнакомца птицы спорхнули с руки кормильца, и, умастившись на самой нижней ветке ближайшего каштана, стали ожидать продолжения трапезы.
-Круто! –односложно отозвался на увиденное Хома. –А черви откуда? Тоже позвал к себе? Как птичку?
-Да нет! После дождя повыползали. Сами. –Представив себе картинку, как он зовет червей, и они ползут на угощение к скворцам, подросток весело рассмеялся. Неожиданно также рассеялся и Хома, но что он представил, осталось неизвестным.
-Там это. Началось. В соседней палате начали выздоравливать.
-Уже? –вырвалось у Максима.
-Да, а что? Пойдем, посмотрим, как профессор метаться будет.
-А, – сосед равнодушно махнул рукой. –Неинтересно. Только мешать будем.
-Я тебе помогу.
-Мне? Спасибо, не надо. Уже очухался. Это так, временная слабость была. ?И, глядя на сомневающуюся физиономию Хомы предложил: "Хочешь на ручках"?
Через несколько минут, после того, как Максим трижды одолел противника, Хома наконец решился.
-Вот, возьми, –сказал он, снимая с шеи и протягивая своему спасителю довольно массивный золотой крест.
-Ты что, зачем? – отверг Макс этот подарок.
-Послушай. Я редко прошу. Тем более – у ваших. А сейчас, видишь, прошу. Возьми. И носи на память. Можешь потом не носить, но хоть сейчас. Хоть немного. Нагнись.
Максим покорился каким-то жалобным нотам в этой просьбе и наклонился. Теплый крестик пощекотал грудь и мирно повис среди прорезающейся поросли. Подаривший его юноша пристально, чего-то ожидая, смотрел на крест, затем на товарища, затем – опять на крест.
-Значит, чистый, –облегченно вздохнул он.
-Ты о чем?
-Да так. Носи. Он твой.
-Но мне нечего подарить тебе в ответ.
-Ты мне уже подарил, –ответил Хома, обнял Макса и тотчас, устыдившись своей "немужской" слабости, кинулся назад в больницу.
"Знает", –подумал Макс, оставшись один. "Придется и ему в глаза заглянуть". Хотя проявленная благодарность и тронула, он испугался, что сосед все-таки разболтает о том, что узнал. Не по-детски озабоченно вздохнув, он докормил вновь умастившихся на руке скворцов. Посоветовал им пастись дальше самим и пошел паковаться.
Выписка прошла без особых эмоций. Профессор, растерянный из-за новых удач в лечении, рекомендовал душевного спокойствия и спокойствия вообще, сообщил, что в школу все-таки следует пойти, но если будет тяжело даваться, он сможет освободить Макса от посещений. "Все равно выведут по среднему". Выписав каких-то порошков и пилюль, он приказал быть под наблюдением своего участкового врача, рассеянно выслушал благодарность Белого-старшего, после чего распрощался с Белыми обоими. Больше их в больнице ничего не удерживало. Болтушку сменила строгая Марина, холодно принявшая от Максимова отца коробку конфет. Самому же подросту многозначительно шепнула, что "должничка" всё равно найдет. Хома куда-то исчез, с остальными Макс познакомиться не успел. Уже ничто не удерживало решительно. И только при переодевании в свою одежду возникла некоторая проблема. Джинсы, рубашка, джемпер мало того, что свободно болтались, они были решительно коротки – руки и ноги выглядывали на добрую треть.
-Ну, ты, сынок, и дал! Вот это вытянулся, – с удивлением объяснил эту странность отец. И, действительно, стоя рядом с отцом, Максим с радостью осознал – вырос. Если сейчас одеть комбез и –на аэродром, то ни у кого и вопросов не будет.
-А он у тебя длинный, – констатировал подошедший к машине Пушкарев. Теперь, когда Белый-старший стал Героем и ему, по мнению многих, светила генеральская должность в столице, начальствующий состав начал принимать вчерашнего рядового летчика за равного. Вот и сегодня, узнав о том, что Белому надо ехать забирать сына, Пушкарев вновь предложил ехать вместе на его машине – тому все равно надо было проведать семью.
Максим односложно поздоровался и устроился на заднем сидении. Мужчины сели спереди.
-Как Анюта? –поинтересовался Белый-отец.
-Спасибо. С каждым днем лучше. В школу, конечно, в отличие от твоего, не успеет. Ну, за лето, думаю, наверстает.
-А Надюша?
-Тоже поправляется. Ей главное лекарство – Анютино самочувствие. Хотя, сам понимаешь, инсульт – не шутка.
-Да… –вздохнул пассажир. Они помолчали, а затем перешли к разговорам на служебные темы.
-Кстати, – обратился вдруг Пушкарев к юноше. –Ты не скажешь, кто с тобой в палате лежал?
-Парень один. Хома зовут.
-Хома? Мм-да… Странно. А фамилия? Он кто такой вообще и откуда?
-Не знаю. Он мало разговаривал. У него долго голова болела.
-А чего он тебя заинтересовал? – полюбопытствовал его отец.