Он отступил к столу, по-прежнему глядя мне в глаза:
- Ты убил других беглецов. Я умею переживать за их смерть.
"Как он это сказал - криво, плоско, коряво... Но как он это сказал!"
- Я понял радость, понял горе и скорбь, - ровным тоном сообщил Каору. - Я не понял одного: азарта. Игры. Вернее, понял, но только когда решил прийти сюда. Когда планировал свои действия.
Снова этот огонек - как перед началом теста.
- Ты много говоришь, Нагиса.
- Да, потому что могу. И хочу. Мне понравился азарт, я хочу играть с людьми. И это не мешает цели.
"Цель". Это он о своей прихоти или о том загадочном, полумифическом приказе от хозяев? Запястье кололось и саднило, едва заметно отекало и вместе с болью, как водится, приходила трезвая и очень недовольная мною злость.
- Игра окончена, ты не уйдешь.
- Посмотрим.
Каору нарочито неспешно сложил кулак, поднял его на уровень лица и вдруг без замаха ударил себя. Седая копна дернулась, брызнула кровь из разбитого носа.
- Посмотрим, - повторил он гнусаво, голосом, который был копией моего.
Еще удар.
Я смотрел на это, не пытаясь пошевелиться, и вдруг Нагиса закричал. И упал.
"Мать твою, это же..." Дверь за спиной зашипела, и понимание пришло только вместе с окриком Мориваки:
- Э, какого дьявола?! А ну-ка, руки!
Я смотрел на Еву, и мне было совершенно пофигу, что в спину уперся ствол пистолета. Этот Евангелион только что меня сделал - по всем статьям, как сосунка, как гребаного недоумка, и я ничего уже не мог изменить. И в голове металась только эта мысль. И я просто слушал, как лепетал этот непостижимый Нагиса, что-то говорил все еще невидимому копу, а я просто слушал, слушал, слушал...
На тестовом модуле запись закончилась моей фразой о том, что это человек, я выпроводил копа, чтобы поболтать наедине со свидетелем. И вот сейчас этот жалкий альбинос размазывает по лицу сопли пополам с кровью, а я шмыгаю, тру запястье, которое, надо понимать, отбил об его рожу...
Да, и вот сейчас мне надо сказать: "Не слушай его, он Ева!"
- Какого дьявола, блэйд раннер?!
"Он меня сейчас ударит". Я оглянулся и посмотрел на сержанта - тот с отвращением на лице изучал меня, поглядывая на валяющийся в углу пистолет.
- Я сейчас отведу его в приемную, а потом вернусь за тобой, - тяжело сказал он наконец.
Язык не слушался меня. Да, я должен сейчас хотя бы попытаться предупредить его, должен, но сама только мысль о том, каким я покажусь идиотом... "Черт побери, Икари!"
- Не выпускайте его отсюда, - тихо сказал я. - Я должен провести анализ костного мозга...
- Да? С чего это?
"Действительно. Прошел ВК-тест, хлюпает разбитым носом - человек, да и только".
- Заприте его здесь, а я пойду с вами, - сказал я, повышая голос. - Поверьте, он опасен!
А вот кричал я зря.
- Опасен? Да неужели? - переспросил Мориваки. - А я вот вижу совсем другое. Не знаю, что сказал тебе этот малый, но ты сам явно не в себе. Сиди тут.
- Он Ева, мать твою!
Я ринулся вперед, к спине в свободном комбинезоне, и врезался в закрывшуюся прямо перед носом дверь.
Тишина.
Идиот. Я мог применить "пенфилд". Я мог выбить пистолет у сержанта - я мог все, но я затупил, на жалкие секунды, но и их хватило с лихвой. В который раз я оказался не готов к тому, что моя мишень ни в чем не уступает человеку, что все, чему меня учили - дерьмо. Что моя цель - это человек, просто очень быстрый, сильный, а отныне еще и очень умный.
За дверью послышался вскрик, грохнул выстрел, и я сполз по двери.
Там продолжалась его игра, первый раунд которой я проиграл.
Потом я вскочил, я, кажется, кричал, разбил в кровь костяшки, я достал телефон, наорал на кого-то...
Потом наступила тишина, невыносимая тишина.
На парковке участка было светло, как днем - в глухую ночь тут собрались врачи (что им тут ловить уже?), парамедики, копы, дознаватели из прокуратуры. Я хрипло повторял в тридцатый раз одно и то же, всегда одно и то же - даже для парамедиков. А перед глазами застывали лужи крови у тел двух полицейских.
Игараси умер в своем кресле. Мориваки - еще в коридоре.
Должна была подохнуть одна Ева, а умерли они - простые и жалкие пешки в игре поразительно умного синтетика. Мне не верили. Записывали показания и не верили.
Даже безразличные ко всему парамедики.
- Понимаешь, что это означает?
- Да, капитан.
- Это конец нашей работы.
- Да, капитан.
Ублюдок. Один Евангелион вышвыривал нас всех на обочину. Прояви я хоть чуть-чуть больше смекалки - и я мог бы отсрочить неминуемое, да, мог бы. А еще я мог бы спасти двоих.
- Капитан, мне надо идти.
- С утра чтоб явился.
- Да.
Я не запомнил выражения ее лица - освещенного бликами, но в то же время упрятанного под густую тень челки. Потому что не чувствовал ничего. Меня обошли, убили из-за моей оплошности двоих человек, убили подло, мерзко, совсем по-человечески - сыграв на жалости. Я облажался.
И все равно мне было пусто, словно все произошло не со мной. Не здесь, не сейчас - на экране. Вот-вот я услышу финальную мелодию этой серии, пойдет анонс, и я краешком глаза увижу, что со мной произойдет в следующей серии, и, по крайней мере, буду знать, что все круто, на мне снова плащ, а в кармане пистолет.
На плечо шлепнулась тяжелая капля. Потом еще одна - и все вокруг сразу заспешили, прячась в машины, надевая маски, капюшоны и шляпы. Дождь снова на сцене - дождь из ледяного ада, который по всем правилам и законам физики должен быть снегом или в лучшем случае градинами.
Я сел в ховеркар и засмотрелся, как потеки змеятся по лобовому стеклу. Сквозь бегущую воду рвались иглы мигалок и габаритных огней, кто-то взлетал, кто-то сдвигался, мелькали тени, а я все смотрел.
И мне по-прежнему было пусто.
На торпеде перед стеклом обнаружилась чашка. Я нахмурился: "Что она делает здесь?"
"Он знает, где я живу".
* * *
Ты бежишь, оскальзываясь на ступенях - ведь лифт уже выключили, кому он нужен в три часа ночи. Ты понимаешь, что судьба уже отвернулась от тебя, что ты сегодня в заднице, но как же отчаянно ты цепляешься за ничтожную веру в утешительный приз. И потому ты еще торопишься, надеешься, тяжело дышишь пересохшим ртом.
Страшно получить, страшно хранить, но - боже-боже-боже! - как же невыносимо страшно терять.
Ты вбегаешь в квартиру, весь пустой внутри, легкий, будто из тебя выкачали весь воздух, и вдруг понимаешь, что дверь на месте, внутри все в порядке, а она сидит в кресле, что она смотрит на тебя сквозь темноту, которую ты так и не решился разорвать.
Это как конец света - или его начало, но тебе ведь наплевать сейчас на метафоры. Ты опускаешься на пол рядом с ней, снимаешь с ее коленей альбом - она его просто держала, не смотрела же, в самом деле, в такой тьме?
И просто кладешь пустую голову ей на колени.
Так просто и так сложно.
Ты слушаешь удары своего сердца, твой висок просто разрывает пульсом, пульс должен бить ей в ноги, как отбойный молоток, и вдруг ты чувствуешь, как ладонь нерешительно ложится на макушку - просто ложится, а потом слегка оглаживает колючую проволоку, которая заменяет тебе волосы.
Это как откровение.
И ты этим откровением понимаешь, что она завтра будет здесь, у тебя. Что вы будете разговаривать - по-своему. Что ее взгляд наполнит твою ежеутреннюю, ежесекундную пустоту. Что ты ее однажды обнимешь крепче, чем стоило бы, и она - смешно представить - ответит.
Но это все ерунда, ведь ты достаточно взрослый, чтобы понимать: ничего круче этого момента в твоей жизни уже не произойдет.
Глава 10
- А ты не заметил у него шейный рефлекс?
- Отстань.
Аска шмыгнула носом и покрутила колесико мыши, уткнувшись в экран.
- Синдзи, но ведь это же!..
Я поднял на нее взгляд - тяжелый и тупой, надо понимать, - подумал и решил ничего не говорить. Глаза у меня слипались, в голове звенело после сыворотки "колд-фри", помноженной на мои переживания и бессонную ночь. Если бы не Аянами, правду сказать, меня бы на работу привезли разве что для набивания чучела. Вот ведь парадокс: один Евангелион накануне смешивает некоего Синдзи Икари с дерьмом, а другой до рассвета держит прохладную ладонь на моем лбу, пока меня трясет от лекарств, стимуляторов и чувства собственной ничтожности.
""Клин клином вышибают, или Ох уж эти синтетики". Драма в двух действиях. С продолжением".
Кацураги впервые проводила оперативку с таким лицом. Ребята впервые сидели, словно на похоронах, и только Аска порывалась что-то сказать, затребовала список вопросов, которые я задавал, треснула кулаком по столу и выскочила прочь - задолго до конца совещания.
Черт, я ее ненавижу. Реально ненавижу. Она раз двадцать слушала эту чертову запись ВК-теста Каору Нагисы - слушала в моем, мать его, кабинете, при мне, при живом мне! И теперь я с наслаждением смотрел, как стерва исходит бессильной яростью: да, Сорью, прими это, тест был проведен верно. Но не вздумай только напоминать, что я все же облажался - но уже после тестирования. Двадцать минут назад Аске надоело слушать логи Войта-Кампфа, и она принялась уточнять детали, заравнивая своим иезуитством те немногие извилины, что остались в моих мозгах.
- Синдзи, ты его найдешь.
"Что, и это все?" Я изумленно поднял на нее взгляд:
- Представляешь, я в курсе. Мне за это деньги платят.
- Ты не понял, болван. Я не о том.