- Ах да! Хотя в конце концов это не совсем так… Скорее своего рода влечение. Видите ли, я с детства считала, что ваш век - самый интересный и замечательный. А потом еще - в этом веке жил единственный в нашей семье знаменитый человек. Вот я и считала этот век чудесным. Вы бы, наверное, назвали его романтичным.
- Зависит от того, что вы имеете в виду - ваше увлечение или сам век… - начал я, но она не обратила внимания на мои слова.
- Я, бывало, представляла себе колоссальный флот маленьких, смешных летательных аппаратов во время периода войн и думала о том, как они похожи на Давида, идущего против Голиафа, такие маленькие и такие храбрые. А потом еще эти большие неуклюжие корабли, медленно барахтающиеся в воде, но в конце концов добирающиеся до порта. И никто не нервничал, что они такие медленные! А эти странные черно-белые фильмы! И лошади на улицах. И трясущиеся двигатели внутреннего сгорания. А уголь в топках! И волнующие бомбежки, и паровозы, бегущие по рельсам, и телефоны с проводами, и… О, много, много еще разных вещей! А чем тогда можно было заниматься? Представьте себе, что вы приходите на премьеру новой пьесы Бернарда Шоу или Ноэля Коуарда, в настоящий театр! Или достаете совершенно новую поэму Эллиота в день ее выхода в свет! Или видите, как королева проезжает по улице, чтобы открыть заседание парламента. Замечательное, волнующее время!
- Что ж, приятно слышать, что кому-то оно нравится, - сказал я. - Мое собственное мнение о нашем веке несколько…
- Ах, этого следовало ожидать! Вы не представляете себе все это в перспективе и поэтому не можете оценить. Вам было бы полезно пожить некоторое время в нашем веке, увидеть, как все плоско, серо и однообразно… Так смертельно скучно!
Я немного замялся.
- Я не совсем… гм… жить в вашем… в чем?
- Веке, конечно. В двадцать втором. Ах, да, вы же не знаете! Глупо с моей стороны.
Я сосредоточился на разливании чая - по второй чашке.
- Ох, я знала, что это будет трудно, - заметила она. - Вам тоже трудно?
Я сказал, что трудно. Она продолжала упрямо:
- Так вот, видите ли, испытывая те чувства, о которых я вам рассказала, я решила заняться историей. Понимаете, я в самом деле могла примысливать себя к некоторым периодам истории. А потом я получила ваше письмо в свой день рождения, и это было причиной, почему я избрала середину двадцатого века темой своей дипломной работы. И, конечно же, это повлияло на мое решение заниматься в аспирантуре.
- И всему этому причиной мое письмо?
- Ну, это же был единственный способ, не правда ли? То есть я хочу сказать, что ведь другого-то пути не было, чтобы находиться вблизи исторической машины, кроме как работая в исторической лаборатории, не так ли? И даже тогда мне вряд ли разрешили бы пользоваться ею самостоятельно, если бы это не была лаборатория дяди Дональда.
- Историческая машина? - сказал я, цепляясь за соломинку во всем этом хаосе. - Что такое историческая машина?
Она была озадачена.
- Это… Это историческая машина. При помощи которой изучают историю.
- Неясно, - сказал я. - Вы бы с таким же успехом могли бы мне сказать, что при ее помощи делают историю.
- О нет, это строго запрещено! Это очень, очень серьезное нарушение закона!
- Вот как!.. - Я решил попробовать еще раз. - Так относительно этого письма…
- Я сказала о нем, только чтобы объяснить вам все. Но вы, конечно, его еще не написали, так что я подозреваю, что вам все это кажется весьма запутанным.
- Запутанным - не совсем то слово. Нельзя ли ухватиться за что-нибудь поконкретней? Например, письмо, которое, как предполагается, я написал, хотя еще и не написал. О чем оно?
Она внимательно посмотрела на меня и отвернулась. Совершенно неожиданно румянец залил ее лицо. Она заставила себя снова посмотреть на меня. Я увидел, как ее глаза заблестели. Вдруг она закрыла лицо руками.
- Нет, вы не любите меня, вы не любите меня! - простонала она. - Зачем я только пришла? Лучше бы я умерла!..
* * *
- Мне кажется, что она… фыркнула на меня, - сказала Тавия.
- Теперь она ушла и унесла с собой мое доброе имя, - сказал я. - Чудесная женщина наша миссис Тумз, но полна предрассудков. Она, вероятно, откажется от работы.
- Из-за того, что я здесь? Как глупо!
- У вас, вероятно, другие нормы морали.
- Но куда же мне было деваться? У меня всего несколько ваших шиллингов и ни одного знакомого.
- Вряд ли миссис Тумз все это известно.
- Но мы же не… то есть я хочу сказать, что мы не…
- Ночь и двое, - сказал я ей. - Этого вполне достаточно для наших условностей. По правде говоря, достаточно даже только числа два. Два. И можно предположить все что угодно.
- Ах да, конечно, я вспомнила! Тогда, то есть теперь, не было испытательного срока. У вас довольно строго придерживаются системы "как повезет".
- Это можно сказать и другими словами, но в общем… конечно, внешне, во всяком случае, так оно и есть.
- Они довольно грубые, эти старинные обычаи, особенно когда с ними сталкиваешься на близком расстоянии, но очень интересные, - заметила она. Ее внимательный взгляд остановился на мне. - Вы… - начала она.
- Вы обещали, - напомнил я ей, - дать мне более понятное объяснение всему происходящему, чем это вам удалось вчера.
- Вы мне не поверили.
- Сначала у меня захватило дыхание, - признался я. - Но с тех пор вы представили мне немало доказательств. Никто бы не смог разыгрывать такую шутку так долго.
Она нахмурилась.
- Это не очень-то любезно с вашей стороны. Я очень тщательно изучила середину двадцатого века. Это ведь моя тема.
- Да, вы об этом говорили, но это ничего не доказывает. Все историки специализируются по какому-нибудь периоду, но из этого еще не следует, что они в них внезапно появляются.
Она удивленно посмотрела на меня.
- Конечно, появляются… дипломированные историки. А иначе как же они смогут проводить тщательные, подробные исследования?
- У вас слишком часто встречается "конечно", - сказал я ей. - Предлагаю начать сначала. Так вот, это мое письмо… Нет, пропустим письмо, - сказал я поспешно, увидев выражение ее лица. - Так вот, вы начали работать в лаборатории своего дядюшки, где находится нечто называемое исторической машиной. Что это такое? Особый вид магнитофона?
- Да что вы! Нет! Это вроде шкафа, в него входишь и отправляешься в разные времена и места.
- О! - сказал я. - Вы, значит, можете войти в него в две тысячи сто каком-нибудь году и выйти из него в тысяча девятьсот каком-нибудь?
- Или в любом другом прошедшем времени, - кивнула она. - Но, конечно, не всем разрешается это делать. Для этого нужно пройти курс обучения и получить специальный диплом. В Англии есть всего шесть официально действующих исторических машин, а во всем мире примерно сто, и в отношении их существуют большие строгости.
Когда первые машины были созданы, не все понимали, какой вред они могут принести. Но через некоторое время историки, сверяя личные впечатления от поездок в прошедшие времена с существующими письменными источниками по данному периоду, обнаружили много странного. Например, выяснилось, что в Александрии еще до рождества Христова демонстрировали простейшую паровую турбину. А при осаде Сиракуз использовалось нечто вроде напалма. Задумались, почему Леонардо да Винчи рисовал парашюты, когда еще не было воздушных кораблей, с которых можно было бы прыгать. Эрик Красный открыл Америку - негласно - задолго до того, как туда отправился Колумб; Наполеон говорил о подводных лодках… ну, и много разных других подозрительных фактов. Так что стало ясно, что некоторые люди были очень небрежны, пользуясь машиной, и вызвали хроноклазмы.
- Вызвали что?
- Хроноклазмы. Это когда что-нибудь происходит не в то время, когда оно должно произойти. Кто-нибудь проявил небрежность, говорил о чем-нибудь, о чем нельзя было говорить. Так вот, большинство из этих событий не причинило вреда, насколько мы можем судить, хотя вполне возможно, что естественный ход истории был несколько изменен, а потом люди писали очень мудрые исследования, чтобы объяснить, почему это произошло. Но все понимали, что результаты небрежностей могут быть очень опасны. Предположим, что кто-нибудь, не подумав, внушил бы Наполеону, в дополнение к идеям о подводной лодке, мысль о двигателе внутреннего сгорания. Трудно сказать, что произошло бы… Так что было принято решение немедленно прекратить всякое вольное и невольное вмешательство в дела прошедшего времени и на пользование всеми историческими машинами был наложен запрет, кроме тех, которым Совет Историков разрешил функционировать.
- Одну минутку! - сказал я. - Если что-либо свершилось, оно совершено. Я хочу сказать, что, например, вот я здесь и я не могу теперь не быть здесь, даже если кто-нибудь отправится в прошлое время и убьет моего дедушку в младенческом возрасте.