И выходило, что это не инженер, не найдя поблизости корзины для мусора, сорил здесь обертками. Значит, все-таки - Алекс, совсем недавно? Удаленный из Сфинкса после применения оружия…
Маклайн вновь включил рацию и вызвал Батлера. Ареолог не отвечал.
Командир "Арго" снял шлем, вернул пистолет в кобуру и начал подниматься по склону, стараясь не делать резких движений.
Все впечатления от пребывания внутри Сфинкса он убрал в некий воображаемый сейф, тщательно запер его и не был намерен открывать до конца марсианской эпопеи.
Перемещаться по камням без боли никак не получалось, и Маклайн время от времени позволял себе крепкое словцо. Но ругался он только мысленно, да и то - шепотом.
…Командир "Арго" владел навыками скалолазания, и все-таки потратил немало сил и времени, прежде чем добрался до той площадки, где его втянуло в Сфинкс - спускаться зачастую бывает гораздо труднее, чем подниматься. Площадка была пуста, и не было там теперь никакого входа. Астронавт окинул взглядом каменную стену и, прихрамывая, направился к ведущей вниз древней тропе, надеясь увидеть там поднимающегося ему навстречу Каталински или спускающегося Батлера. Или их обоих.
Но ни на карнизе, ни у подножия Сфинкса никого не оказалось. И все так же молчала рация инженера. Ареолога Маклайн больше не вызывал. В глазницу Сфинкса могло занести восходящим воздушным потоком ту самую обертку, которую бросил внизу, перед восхождением по карнизу, он сам, Эдвард Маклайн…
Оставалось надеяться только на то, что инженер что-то перепутал, не слишком внимательно рассмотрев схему. Или уже был здесь, не увидел никакого входа и бродит теперь где-то вдоль другого бока Сфинкса. Точнее, ездит на ровере. Ну, а рация… Любое устройство время от времени ломается. В полном соответствии с одним из законов Мерфи: "Если что-то может сломаться, оно сломается непременно. Если что-то не может сломаться, оно сломается тоже. Иногда - в самый что ни на есть неподходящий момент". А еще здесь по какой-то причине могла возникнуть зона радиомолчания. Почему бы ей и не возникнуть? Как сформулировал бы тот же Мерфи: "Там, где может возникнуть зона радиомолчания, она обязательно возникнет. В самый неподходящий момент".
Собственные аргументы представлялись Маклайну не очень убедительными, но он просто отстранился от них и, спустившись на равнину, задался другим вопросом: что предпринимать? Ждать инженера здесь - или направиться в лагерь?
Правое колено болело и почти не сгибалось, пешее путешествие до лагеря представлялось занятием не самым легким, поэтому Маклайн решил подождать.
…Он, подложив под себя перчатки, просидел на камне минут двадцать, но тщетно - вокруг не было видно ни ровера, ни инженера. Командир "Арго" мысленно выругался, с трудом поднялся на ноги и похромал вдоль Сфинкса, надеясь, что Каталински все-таки догонит его. На встречу с Батлером он не рассчитывал.
24
Утром инженер проснулся с тяжелой головой. Мышцы болели, словно он всю ночь, подобно Сизифу, таскал камни. Окружающее воспринималось отстраненно, как будто весь мир был отгорожен от него толстым стеклом. Кажется, ночью ему снились какие-то странные сны. Но что это были за сны, Каталински не помнил.
Мысль о еде почему-то вызывала у него отвращение, но инженер все-таки заставил себя сделать несколько глотков мультивитаминной смеси - и эта смесь показалась ему абсолютно безвкусной.
А потом он подошел к рации и отключил ее. Сам добровольно перекрыл канал связи с ЦУПом. Если бы его спросили, зачем он это сделал, он не смог бы ответить.
Немного постояв, рассеянно разглядывая пол и словно бы о чем-то размышляя, Каталински круто развернулся и направился к выходному люку модуля.
Новое марсианское утро было пасмурным, но почти безветренным. Над хищным Сфинксом висела легкая белесая дымка. Вездеход выглядел как-то нелепо, он был неуместен здесь, на этой древней равнине.
Каталински присел на ступеньку трапа, широко расставил ноги, упираясь в песок задниками ботинок, и скрестил руки на груди. Внешний мир по-прежнему находился за толстым стеклом. Нужно было выводить контейнеры, грузить золото, а потом готовить модуль к старту, но инженер как будто забыл обо всех этих хлопотах. Он просто сидел и задумчиво смотрел себе под ноги. Потом поддал носком ботинка бурый гладкий камешек, и тот со стуком закатился под широкий бампер марсохода.
Каталински равнодушно проводил его глазами и перевел взгляд на далекий Марсианский Лик. И подумал о том, что не ошибся в своем предположении. Исполин действительно не был мертвым монолитом, наподобие вытесанных в скалах египетских храмов. Он жил какой-то своей таинственной жизнью, он менялся. Сейчас на его каменном боку, обращенном к модулю, серебрился безукоризненно правильный прямоугольник. Его там не было, когда инженер вышел из "консервной банки", - это Каталински знал точно.
Марсианский Сфинкс, вернее, то, что земляне называли "Марсианским Сфинксом", был способен на метаморфозы.
Инженер почему-то совершенно не удивился и вообще не ощутил никаких эмоций, воспринимая реальность - или то, что казалось реальностью - с безразличием лежащей в холодильнике рыбы. Встав с трапа, он подошел к вездеходу и снял фонарь с брошенного на сиденье шлема. Зачем ему нужен фонарь, он не знал, но ему и в голову не приходило искать какое-то объяснение. Перчатки Каталински надевать не стал. Обогнув ровер, он неторопливо зашагал по равнине к каменному колоссу, прямо к серебристому пятну. Зашагал, словно был морским судном, плывущим на свет маяка. Или мотыльком, летящим к смертельно обжигающей лампе.
Прямоугольник медленно приближался, и было уже понятно, что это ворота. Огромные закрытые ворота, к которым вели несколько широких каменных ступеней. Вероятно, это была верхняя часть высокой лестницы. За долгие века песчаные бури сделали свое дело, засыпая все вокруг, и теперь ворота оказались совсем близко к поверхности увядшей планеты.
Да, раньше Каталински не видел здесь ни ворот, ни ступеней, не было такого входа и на схеме командира, - но инженер совершенно не думал об этом. Никаких вопросов у него не возникало, и он брел, как во сне, спокойно глядя в пространство перед собой.
Сфинкс навис над ним. Астронавт, чему-то улыбаясь, медленно поднялся по полустертым ступеням. И остановился на верхней площадке возле высоких двустворчатых серебряных ворот с массивными дугообразными бронзовыми ручками. Сбоку от ворот, из покрытой разводами мелких извилистых трещин бугристой стены (или бока марсианского существа), торчал на высоте чуть больше человеческого роста длинный, толщиной с руку, стержень из темного металла.
"Похоже на рычаг. - Инженер осторожно прикоснулся к стержню. - Дерни за веревочку - дверь и откроется?…"
Он обхватил стержень ладонями и, поджав ноги, повис на нем всем своим весом, как гимнаст на перекладине. Стержень даже не шелохнулся.
Но Каталински не собирался отступать - он был уверен в успехе. То отталкиваясь подошвами от каменной площадки, то повисая на рычаге, он упорно старался раскачать его, вновь заставить работать древний механизм.
И наконец у него получилось.
Рычаг со скрежетом опустился, заставив взмокшего от усилий инженера упасть на колени. Что-то защелкало, зажужжало, словно невесть откуда налетел вдруг рой рассерженных пчел, - и высокие серебряные двери с громким шорохом подались назад, открываясь, откатываясь с поворотом на невидимых колесах по дугообразным колеям, выдолбленным в каменном полу. Утренний свет жадно устремился в застоявшуюся, спрессованную столетиями темноту, размягчил ее - и почти сразу захлебнулся в ней.
Но ему на помощь тут же пришел луч фонаря.
Поводя фонарем из стороны в сторону, астронавт без колебаний шагнул внутрь. Лицо его было совершенно спокойно и даже безмятежно - словно не раз и не два доводилось ему бывать за этими серебряными воротами.
Перед ним простиралось пустое пространство, огромный зал с высокими сводами - и дальние стены, и потолок терялись в темноте. Гладкая каменная поверхность под ногами была покрыта пылью, и шаги получались неслышными, как по первому мягкому снегу. Инженер обернулся. За открытыми воротами распростерлась бурая равнина. Вдали застыл посадочный модуль, похожий на какое-то диковинное насекомое, приготовившееся к прыжку сквозь небеса. И этот летательный аппарат, как и ранее вездеход, почему-то казался странным и нелепым, из разряда предметов и явлений, находящихся по другую сторону, за чертой…
Некоторое время Каталински стоял, равнодушно глядя на модуль, а потом повернулся к молча и терпеливо ждущей его темноте. И медленно двинулся вглубь зала.
Он сделал сотни две шагов - и вдали проступило какое-то смутное светлое пятно. Переложив фонарь из руки в руку, инженер, сам не зная почему, ускорил шаги. По сторонам он больше не глядел и не оборачивался на видневшуюся в проеме ржавую равнину с нелепым летательным аппаратом. Он глядел только вперед, на это светлое пятно, словно слышал дивное пение неведомых марсианских дев-сирен…
Перед ним был саркофаг, большой серебряный саркофаг, возвышающийся над каменным полом. Множество тонких черных линий на его поверхности извивались причудливыми узорами. Орнамент этот был совершенно непривычен человеческому глазу. Он рождал у инженера какие-то смутные странные чувства, которые вдруг всколыхнулись в темных обманчивых глубинах подсознания - возможно, в прапамяти - и начали медленно всплывать…
Астронавт прикоснулся пальцами к прохладному боку саркофага - и лицо его стало умиротворенным, словно он наконец обрел то, что искал, к чему стремился всю жизнь. Он положил фонарь на пол и с усилием приподнял серебряную крышку.
Гробница была пуста.
- Ну, конечно, - негромко сказал инженер таким тоном, как будто догадался о чем-то очень важном.