Со стороны коридора раздался грохот, по-видимому, обвалились какие-то переборки. Из соседних окон разом повысовывались языки пламени. Одновременно с этим с улицы донесся вой пожарных машин, и я увидел вдалеке их мчащуюся вереницу. А чуть позже раздался и стрекот лопастей вертолета. Но в этот миг мы снова увидели Еву, выползающую на карниз. Правда, если бы мы не знали, кто это, мы бы вряд ли узнали ее.
Так же, как и в прошлый раз, она быстро продвигалась в нашу сторону. Стало видно, что ее одежда превратилась в лохмотья, что у нее нет волос, а голова и лицо стали сплошной обгорелой бурой маской… Я отвернулся. Я не мог этого видеть. Быть спасенным такой ценой?! А как я потом буду жить?
Сверху раздался хриплый каркающий выкрик, и голос Евы я узнал с трудом:
- Держите крепко!
Мы вцепились в одеяло. Вновь раздался грохот, наша дверь сорвалась с петель, и в комнату вломился огненный вихрь. Жар был нестерпимым, волосы на голове трещали… Одеяло в наших руках дернулось, и из-за окна послышалось:
- Тяните!
Монстр выбрался на подоконник и прокаркал:
- Приготовьтесь!
Мы плотнее закутались в тряпье, и тут же сильные руки, больно сдавив, подхватили меня и понесли.
Я чувствовал, что тело мое горит и, наверное, во многих местах уже покрыто ожогами: Что-то горящее сыпалось на меня, и я думал, не лучше ли было умереть сразу, не дожидаясь, когда лопнут глаза… Это длилось минуту… Десять… Час… Вечность!!! Я закричал, не в силах больше терпеть боль… И тут руки отпустили меня, и я упал на пол, основательно треснувшись обо что-то головой.
Я высвободился из раскаленной обгорелой тряпки и понял, что все не так плохо, как казалось. Да, ожоги, конечно, есть, но я жив, и со мной не стряслось никакой серьезной беды. Рядом, сбивая с одежды пламя, со стонами катался Боб. Освещалась эта картина всполохами огня, падавшими из окна.
Мы находились на площадке лестницы между этажами. Здесь было много дыма, но дышать уже можно было, и воспаленные глаза уже не резало так, как раньше… Мы были вне эпицентра пожара и дальше могли продвигаться своим ходом…
Но где Ева? Что с ней?
Что-то шевельнулось рядом со мной. Что-то, что сперва я принял за груду обгорелого тряпья и железа. Да, собственно, так оно и было. Я пригляделся, и у меня зашевелились волосы. Из этой бесформенной кучи поднялась тонкая поблескивающая лапка и стала обдирать дымящуюся обоженную плоть с металлического скелета, к которому была прикреплена. Приподнялся блестящий череп с одним уцелевшим круглым глазом. Уставившись на меня, это жуткое существо сипло прошамкало:
- Скоро огонь будет здесь. Бегите… Будьте счастливы.
- Ты - Ева? - догадался я, чувствуя одновременно, что мир становится все менее реальным.
- Да, - отозвалось оно. - Не смотри на меня… Я плохо выгляжу. Да уж, это точно. Я усмехнулся, и реальность стала возвращаться.
- И правда, чего уставился?! - рявкнул Боб. - Роботов не видел? Я еще в комнате понял, что к чему. Хватай ее за ноги, и поволокли.
- Не надо, - прошамкало оно. - Я не хочу жить.
- А тебя никто не спрашивает, - резонно заявил Боб. - Поперли!
И мы поперли, поначалу обжигаясь о раскаленный каркас. Ноша была совсем не тяжелой, я без труда справился бы с этим и в одиночку, но тащить одному было бы неудобно.
* * *
Оказалось, она сумела донести нас по служебной лестнице до одиннадцатого этажа. Видимо, она полыхала на ходу, но рухнула лишь тогда, когда напрочь выгорели мышцы ног. Я никогда не слышал о таких роботах. В принципе, конечно, их можно было бы сделать, но, насколько я знаю, это запрещено.
Боб, даром что техник, был осведомлен лучше.
- Я знаю, кто она была, - нарушил он молчание между пятым и шестым этажами. Мне показалось неприличным говорить в третьем лице, да еще в прошедшем времени, о живом еще субъекте (или объекте?) в его присутствии, но, Боб продолжал:
- Ее сделали семь лет назад, как раз на "Intelligent Australian Robots". Опытный образец. Эти придурки представили ее миру, радуясь, как дети. Мол, вот, посмотрите: робот точь-в-точь, как человек, даже лучше! Но мир встал на дыбы: церковь, общественность, зеленые, синие… И в результате была принята международная конвенция, запрещающая создание человекообразных роботов… Слушай, - прервал он сам себя, запыхавшись, - давай передохнем, а?
Мы остановились, останки робота осторожно положили на пол, и Боб продолжил лекцию:
- В принципе, они были правы. Если роботы будут точно такими же, как люди, и даже лучше, не станет ли это угрозой для человечества как вида? Вот только с первым роботом, названным "Евой", с единственным уже существующим образцом, они поступили, я считаю, неоправданно жестоко. После долгих пересудов, под давлением Папы, было решено уничтожить его… Точнее, ее… Или все-таки его?
- А ты за две ночи не разобрался? - уел я его.
- Не важно, - махнул он рукой. - Короче, уничтожить. Но потом прошел слух, что образец сбежал. Однако "I.A.R." отбрехалась тем, что, мол, они демонтировали образец, не дожидаясь вердикта. В конце концов, это их собственность, что хотят, то и делают. Общественность немного поворчала и успокоилась.
- А я все-таки сбежала, - раздалось с пола.
- Молодец! - похвалил Боб и скомандовал мне: - Потащили дальше.
…Несколько раз нам встретились люди из обслуги гостиницы и пожарные. Пялились на странный предмет, который мы несли, предлагали помощь. Сообщили, что пожар локализован и почти потушен. На площадке между вторым и первым этажом Боб снова остановился.
- Надо бы кое-что выяснить, - сказал он. Мы снова положили обломки робота на пол и уселись рядом. Лично я был только рад, так как теперь, когда опасность миновала, боль вышла на первое место. Ныла обожженная во многих местах кожа, ссадины и царапины. Мы стали говорить, затихая, когда кто-нибудь проходил мимо.
- Ева, - спросил Боб. - Тебя можно… восстановить?
- Никто не станет этого делать, - отозвалась она. - Я вне закона.
- Ты увязалась за нами, чтобы попасть на "I.A.R."?
- Да. Срок действия кадмиево-литиевой батареи - семь лет. Если не заменить батарею, мне оставалось жить чуть больше месяца. Заменить батарею можно было только на "Intelligent Australian Robots".
- А зачем ты спала с нами? - не удержался я.
- Тебе не понравилось? - шевельнулись обломки. - Я спрашивала тебя тогда, и ты ответил, что тебе еще никогда не было так хорошо.
Я почувствовал, что краснею, но не унимался:
- Но зачем это было тебе нужно? И зачем со всеми сразу?!
- Когда мужчины говорят мне о любви, я забываю, что я - робот… Ты хочешь узнать, где мой стыд? Он там же, где и душа. Я - машина, у меня есть только голова. "Machin Head", ты рассказывал, очень жесткая музыка. И еще ты говорил: "Машина - неодушевленный предмет, и она не может быть в чем-то виновата". Особенно машина, на которую ополчился весь мир… Я видела, как вы все обиделись на Петруччио, я боялась, что вы станете настаивать, чтобы я покинула вашу компанию. И я придумала, как сделать довольным каждого из вас…
- Вот чертовка! - бросил Боб одобрительно.
- К тому же там, на "Intelligent Australian Robots", я должна была действовать по обстоятельствам, и каждый из вас мог пригодиться мне, каждый должен был быть готов пойти за мной в огонь и в воду, не рассуждая.
Я вспомнил свое состояние и признался себе: я пошел бы за ней и в огонь, и в воду, не рассуждая.
- Я прошу вас, - сказала она, - не рассказывайте Пете о том, что я была с вами. Я не хочу, чтобы он запомнил меня такой… Бесстыдной.
- Ты его любишь? - без обиняков спросил Боб.
- Н-нет… - отозвалась она. - Или да.
У меня сжалось сердце, когда я услышал, что она ответила точно так же, как и Петруччио.
- Я не знаю. Людям легко. Вы знаете, что такое любовь, что такое ненависть, что такое жалость… А я обо всем этом догадываюсь сама.
- Ошибаешься, - сказал я, чувствуя в горле комок. - С людьми та же история.
- Ты чувствуешь боль? - вмешался Боб.
- Сейчас тебе больно?
- Нет. Все нервные окончания сгорели. Но было очень больно.
- Чего же ты полезла выручать нас?
Она молчала так долго, что я подумал: все. Каюк. Но она все-таки ответила:
- Потому что могла.