- Перейдем к сути, - ученый со строгим профилем смутился, но затем продолжал с прежним достоинством и уверенностью: - Наша первоначальная программа имела изъян. Дайр, отказавшийся от своего "я" и росший там с грудного возраста, психологически представлял бы собой чистую страницу, абсолютно пустую структуру. Иначе говоря, космический зонд, сразу воплотившийся в нашего человека, и, следовательно, в сапиенса той планеты, не имел бы родовой, исторической памяти в своем подсознании. Поэтому воплощение в сапиенса было бы не адекватным.
- Резонно, - одобрил старший. - И что вы решили?
- С помощью инверсатора времени, - молодой ученый показал на огромный цилиндр в глубине лаборатории, - решил как бы протащить зонд перед его овеществлением через тысячелетие, через психику сапиенсов разных стран и поколений. Зонд, этот неосязаемый сгусток, словно соучаствовал в их жизни. Это и были фазы насыщения глубин психики родовой памятью предков. Зонд овеществился, то есть родился там с унаследованным подсознанием, как и полагается полноценному аборигену планеты. Наш разведчик должен чувствовать себя сыном того мира, а не странным чужаком, непонятным пришельцем. К тому же нам интересно знать историю планеты через живое восприятие ее участников…
"Голгофа… - мысли, обрушившиеся лавиной, путались в голове Иисуса. - Вот она, Голгофа… Рационалистическое распятие".
Сознание Иисуса временами заволакивало туманом. Весь дальнейший разговор в лаборатории он понимал с трудом.
- А не унес ли зонд частицу прежнего Дайра… в глубинах психики?
- Неизбежно… Но в далеких глубинах. Это не должно помешать…
- А он полностью вышел из-под нашего контроля?
- К сожалению… Адекватное воплощение предполагает некоторую свободу воли. Мы немного отпустили… на время, а он высвободился полностью… Связь утеряна.
- Стало быть, он может не вернуться?
- Трудно сказать… Сейчас по летосчислению той планеты ему тридцать с лишним лет. Для нашего опыта вполне достаточно… Но вернется ли? Луч связи все время меняет амплитуду, продолжает нащупывать.
- Постойте! - встревоженно воскликнул кто-то. - Если вышел из-под контроля, то полностью высвободилась способность Дайра воздействовать на пространственно-временную метрику! И вообще на окружающий мир! А не натворит ли он там бед?
- Исключено полностью… Только на благо другим сапиенсам… Дайр унес не только наше могущество, но и ограничение…
- Постойте! - Иисус услышал все тот же встревоженный голос. - Выход из-под контроля может сопровождаться отклонениями, даже расстройствами психики.
- К сожалению… - молодой ученый с четким профилем, сидевший вблизи Иисуса, нахмурился. - К сожалению, так оно и случилось. Наш разведчик ведет себя сейчас несколько странно, не как рядовой абориген той планеты.
- То есть? - добродушно улыбнулся старший, догадываясь, видимо, какой будет ответ.
И молодой ученый, перед которым Иисус чувствовал сейчас в чем-то виноватым, смущенно заговорил:
- Видите ли… По условиям опыта зонд воплотился в рядового, среднестатистического сапиенса… Со всеми достоинствами и недостатками. Наш сапиенс-разведчик неглуп и добр, но заносчив и тщеславен невероятно… Повторяю: луч связи нарушен, и мы не можем корректировать поведение, удерживать от эксцессов.
- Ближе к делу, - старший снова улыбнулся. - Говорите. Тут вашей вины нет.
- Видите ли… Унаследованная от нас способность воздействовать на мир, управлять временем и пространством… А также тайна происхождения… Все это, видимо, натолкнуло сапиенса на мысль, что он вовсе не рядовой, не такой, как все, что он всемогущий творец сущего.
- То есть Бог! - рассмеялся старший. - Так я и знал. Разумные обитатели планеты, вероятно, еще не все вышли из стадии религиозного сознания.
"Голгофа, мое распятие…" - голова Иисуса полнилась гулом, мысли путались.
- К тому же, - подсказал кто-то из сидящих в лаборатории, - аборигены планеты обладают не очень устойчивой психикой. Они слишком эмоциональны.
- Да, эмоциональность тоже сыграла роль, - согласился молодой ученый. - Наш зонд, этот клубок высокоорганизованной, но мертвой структуры воплотился в живой организм. Совершил как бы прыжок из небытия. Получив неожиданный дар - жизнь, не имеющую корней в органической истории планеты, наш сапиенс от радости бытия ошалел…
Словечко "ошалел" подействовало на Иисуса как удар. Верно, отметил он, грубовато, но верно…
Иисус чувствовал, что сознание его, оглушенное увиденным и услышанным, начинает погружаться в какую-то мглу. Призрачное пребывание Иисуса в том, "потустороннем" мире будто таяло, его тень на экране рассасывалась…
В это время старший случайно взглянул на экран, и седые брови его подскочили вверх.
- Я вижу на экране позитронную вибрацию. Уж не нащупал ли универсал, - старший добродушно усмехнулся. - Не отыскал ли он нашего ускользнувшего из-под контроля Бога?
Молодой ученый живо повернулся лицом к экрану и воскликнул:
- Так это же сеанс связи! Связь!.. Пока зыбкая. Он слышит и видит нас… Он понимает!
На этом все оборвалось. Черная завеса упала, скрыв "потусторонний" мир. Иисус потерял сознание.
Очнулся глубокой ночью. Страшно оставаться в непроницаемой тьме, напоминающей черное небытие, из которого он якобы возник. Иисус разжег костер и просидел перед ним до рассвета.
О многом передумал Иисус за ночь. В его волосы вплелись первые серебряные нити. Нелегко было расставаться с ослепительной идеей Бога. В конце концов он расстался с ней без особого сожаления. Бог стал атеистом.
"Так вот она, Голгофа, рационалистическое распятие, - с каким-то мстительным наслаждением думал Иисус. - Так мне и надо. Зарвавшийся мальчишка, ошалевший от радости земного бытия и всемогущества".
Дальше его ждали еще более горькие муки - своего рода нравственная Голгофа. Сейчас, когда Иисус все знал и когда восстановился луч связи, он способен вернуться. Стоило лишь мысленно пожелать. Но нет, просто так уйти в свою "божественную трансценденцию" Иисус уже не мог. Это походило бы на трусливое бегство нашкодившего школьника. Он, инопланетный пришелец, вжился в земного человека, стал сыном Земли. Он любил Землю как свою родину и сейчас чувствовал тяжкую ношу моральной ответственности перед человечеством за все, что он натворил. "Заварил кашу", - с едкой горечью вспомнил Иисус слова Саврасова. Метко сказано. Всю эту нелепую историю со вторым пришествием надо как-то достойно и вразумительно завершить.
Но как? Лучше всего вновь явиться народу, сбросив шутовское обличие Бога. Явиться, так сказать, с повинной. Пророчество Саврасова, быть может чисто случайное, сбывалось. Но прийти надо сначала к одному человеку.
Тяжко, невыносимо стыдно было это сделать. Весь день Иисус боролся с собой. Он то сидел у костра, пошевеливая угли, то стоял у шумящего горного потока. Покоя нигде не находил.
Уход на рассвете
Поздним осенним вечером, когда на улицах Москвы гулял пронизывающий северный ветер с первыми хлопьями снега, в квартире Саврасова зазвенел звонок. Жена Саврасова открыла дверь и отступила назад. Перед ней стоял, зябко кутаясь во что-то похожее на синий плащ, странный человек, обутый в сандалии на босую ногу. Опомнившись, она крикнула в полуотворенную дверь, из которой лился в прихожую зеленый свет:
- Толя! Это, кажется, к тебе.,
В прихожую вышел Саврасов и, по-видимому, не очень удивился.
- Рад. Очень рад, дорогой товарищ, - приветливо улыбнулся он и осторожно спросил: - Бог?
И без того подавленный, гость при слове "Бог" поморщился и поник.
"Нет, тут не шутовская трагедия непризнанного мессии", - с сочувствием и надеждой на взаимопонимание подумал Саврасов.
- Извините, дорогой, за непродуманное обращение, - виновато сказал он и участливо спросил: - Трудно?
- Да, - прошептал Иисус. - Стыдно…
- А чего стыдитесь? Того, что прошлись Богом по грешной Земле?
Иисус понуро кивнул головой.
- Боже мой! - весело воскликнул Саврасов. - Да тут и стыдиться нечего. Если вдуматься, то были вы в общем довольно правильным Богом.
Гость с благодарностью взглянул на хозяина.
- То же самое, но иными словами сказал мне Луиджи Мелини, - гость скупо улыбнулся. - Он сказал, что я безбожник.
- И он прав. Что же мы стоим? Проходите и будьте как дома. Думаю, надоело скитаться.
В рабочем кабинете Саврасова Иисус осмотрелся, и настроение его поднялось. Вид полок, до отказа набитых книгами, как и природные ландшафты, всегда производил на него отрадное впечатление.
Саврасов выдвинул на середину кабинета журнальный столик и поставил перед ним два стула.
- Садись. Извини, что обращаюсь на "ты". Но мы вроде давно знакомы. Нам есть о чем поговорить.
- Надо сначала сменить балаганный наряд, - с кривой усмешкой возразил гость. - Я пришел в нем, чтобы меня здесь узнали.
- Ничего нет проще. Пожалуй, любой мой костюм подойдет.
Но гость открыл свой голубой саквояж и сказал:
- У меня здесь есть костюм и все необходимое, кроме ножниц, чтобы срезать бороду, и хорошей электробритвы. Конечно, переодеться, побриться я мог бы мгновенно, с помощью пространственно-временных перестановок. Но так приятно все делать самому, усилиями мышц. Где у вас туалетная комната?
Пока гость брился, принимал ванну и переодевался, Саврасов с усмешкой размышлял: пьет бог или нет? Решив, что для такой встречи не грешно пропустить по рюмке, он поставил на столик бутылку коньяка и закуску.
Появился гость. В новом, хоть и несколько старомодном костюме цвета морской волны, без бороды и гладко выбритый, он был почти неузнаваем.
Глянув в зеркало, гость остался доволен.