Три беглеца принялись карабкаться вверх - задыхаясь, не обращая внимания на ссадины и бешеный стук крови в ушах. Небо начинало снова открываться, край плоскогорья был уже недалеко. Снизу доносились хлопки беспорядочных выстрелов. Пули ударялись о камни и стволы, взрываясь настолько близко, что ни о какой передышке не могло быть и речи. Оглянувшись вниз, Глиссам заметил темные фигуры эрджинов, с завидной легкостью поднимавшиеся зигзагообразными прыжками.
Глиссам, Джемаз и Кургеч выбрались, наконец, на плоскогорье и стояли, шумно переводя дыхание. Эльво опустился на четвереньки, с хрипом пытаясь наполнить легкие жарким сухим воздухом - но Джемаз уже торопил его: "Они близко. Пошли, пошли!"
С трудом поднявшись на ноги, Эльво заметил на краю плато дюжину эрджинов, предусмотрительно вылезавших из каньона там, где их не доставали пули, примерно в полукилометре к северу. Джемаз задержался на несколько секунд, чтобы оценить обстановку. На востоке, за понижающимися волнами нескольких хребтов, склонов и оврагов, их ждал парусный йол. Попытавшись бежать в этом направлении, однако, они стали бы идеальными мишенями для вооруженных эрджинов. Любое промедление грозило смертью. В ста метрах к югу возвышалась осыпающаяся ступенчатая пирамидка выветренного гнейса - естественный редут, обещавший по меньшей мере временное укрытие. Три беглеца вскарабкались по щебенчатой осыпи на вершину пирамидки, обнаружив там почти ровную площадку метров пятнадцать в поперечнике. Джемаз и Кургеч немедленно бросились плашмя на землю, осторожно подползли к краю площадки и принялись обстреливать эрджинов, наступавших перебежками по каменистой пустоши внизу. Присев на корточки, Эльво Глиссам тоже достал пистолет и прицелился, но никак не мог заставить себя выстрелить. Кто прав, кто виноват? Незваные пришельцы, они нарушили древнюю тайну ветроходов. Чем оправдывалось уничтожение тех, чьи интересы они ущемили?
Джемаз заметил нерешительность Глиссама: "Осечка?"
"Нет. Безнадежность. Все это ни к чему. Мы в западне, нам больше некуда бежать. Одним мертвым эрджином больше или меньше - какая разница?"
"Если мы перестреляем всех нападающих, то сможем спокойно спуститься и уйти, - терпеливо объяснил Джемаз. - Если же мы убьем на одного меньше, тогда вы правы - мы в западне".
"Всех не перестреляешь", - пробормотал Эльво.
"Надеюсь, что вы ошибаетесь".
"Что, если их гораздо больше? Если будут прибывать все новые и новые подкрепления?"
"Я не интересуюсь гипотезами, - отрезал Джемаз. - Я не хочу умирать". Произнося эти слова, он продолжал целиться и вести огонь с таким успехом, что эрджины, казалось, больше не смели приближаться.
Кургеч подобрался к южному краю площадки: "Нас окружили".
Эльво уселся на край плоской вершины. Жаркое солнце, на полпути к западному горизонту, отбрасывало его тень поперек каменистой площадки. "Воды здесь нет, - думал Эльво Глиссам. - Через три-четыре дня все будет кончено в любом случае". Им овладела апатия; опираясь локтями на колени, он опустил голову. Джемаз и Кургеч о чем-то тихо договорились, после чего Кургеч отошел и присел у восточного края площадки. Эльво взглянул на него с недоумением. Восточная, самая крутая часть пирамидки, была наименее уязвимой... Глубоко вздохнув, Эльво попытался собраться с мыслями, взять себя в руки. Раз уж он должен был погибнуть, следовало по меньшей мере встретить смерть достойно. Поднявшись на ноги, он пересек плоскую вершину. Услышав шаги, Джерд Джемаз обернулся. На лице его появилось неприятное, жестокое выражение: "Ложись, идиот!"
Пуля прожужжала в воздухе. Эльво Глиссама отбросило беспощадным, чудовищным ударом. Он упал на камни и лежал, неподвижно глядя в небо.
Глава 11
В Рассветной усадьбе дни тянулись один за другим, без особых перемен. Шайна и Кельсе изучали отрывочные, часто загадочные записи Ютера Мэддока и ввели новую, упрощенную систему управления поместьем.
Каждое утро они совещались за завтраком - порой в полном согласии, иногда раздраженно и вспыльчиво. Шайне пришлось признаться самой себе, что, несмотря на ее инстинктивную привязанность к брату, она временами его недолюбливала. По причинам, ей не совсем понятным, Кельсе стал человеком придирчивым и черствым, лишенным чувства юмора. Несомненно, ему пришлось многое выстрадать, но замена руки и ноги протезами не слишком его беспокоила. На его месте Шайна никогда не позволила бы себе ежеминутно погружаться в тягостные размышления. Еще одна мысль приходила ей в голову: возможно, Кельсе в кого-то влюбился, но был отвергнут в связи с физическим недостатком.
Эта мысль почему-то вызывала у нее острое любопытство: кем могла быть таинственная пассия ее брата?
Общественная жизнь в поместьях была достаточно оживленной - устраивались домашние вечеринки и приемы, балы и празднества, даже "кару пришлых" (бледные подражания разгулу похоти, обжорства и прочих инстинктов, разряжавшему психическое напряжение ульдр). Кельсе признавал, что его редко привлекали подобные сборища. Поэтому, когда пришло письмо из Эллоры, приглашавшее обоих Мэддоков принять участие в круглосуточном пикнике на просторах этого прославившегося чудесами садоводства и флористики поместья, Шайна приняла приглашение - от своего имени и от имени брата.
На пикнике всем было легко и хорошо. Двести гостей бродили по парку площадью свыше двадцати гектаров, где уже больше двухсот лет семья Лиллиет с каждым поколением пополняла и улучшала достижения своих предков. Шайна от души флиртовала и веселилась, тем временем с интересом поглядывая на брата. Как она и ожидала, Кельсе, будучи всего лишь на два года старше Шайны, не предпринимал никаких попыток вступать в разговоры с молодежью, предпочитая держаться в компании немногих присутствующих помещиков старшего поколения.
Шайна возобновила немало старых знакомств. Ее подозрения начинали оправдываться - ей намекнули, и не раз, что девушки считали Кельсе слишком застенчивым и резким.
Отыскав Кельсе среди гостей, Шайна обронила: "Мне довелось услышать много лестных отзывов, и не о ком-нибудь, а о тебе. Только, наверное, передавать их тебе не следует. Задерешь нос пуще прежнего".
"Вряд ли", - пожал плечами Кельсе. Шайна восприняла ворчание брата как предложение продолжать беседу.
"Со мной говорила Зия Форрес. Она считает тебя в высшей степени привлекательным молодым человеком, но боится с тобой заговорить. Твоя склонность отпускать колкости общеизвестна".
"Я не так раздражителен, как могло бы показаться, и не тщеславен. Если ей так приспичило, Зия Форрес может поболтать со мной в любой момент".
"Похоже, тебя не слишком радуют ее комплименты".
Кельсе кисло усмехнулся: "Они довольно неожиданны".
"По меньшей мере, ты мог бы притвориться приятно удивленным - вместо того, чтобы кривиться, как будто тебе камень уронили на ногу".
"На какую ногу?"
"Ну хорошо, на голову".
"Честно говоря, меня занимают совсем другие вещи. Сообщают, что в Оланже происходит нечто новое. Раскрепостителям удалось наконец убедить Думу в необходимости издать однозначное распоряжение - направленное против нас, само собой".
Шайна помрачнела. Если бы только эти бесконечные занудные проблемы куда-нибудь исчезли - если бы о них можно было забыть хотя бы на время, хотя бы сегодня! Упавшим голосом она спросила: "Какое еще распоряжение?"
"Помещикам предписывается встретиться с советом племенных вождей. Мы должны отказаться от всяких притязаний на законное владение землей. Мы обязаны подтвердить, что право собственности принадлежит племенам, традиционно населяющим поместья. Нам оставляют усадьбу и четыре гектара окружающей земли. Кроме того, исключительно по усмотрению племенного совета и с его разрешения, мы можем подавать заявки на аренду других земель, но срок действия арендного договора не может быть дольше десяти лет, а площадь арендуемых земель не может превышать " четырехсот гектаров".
"Могло быть и хуже, - легкомысленно отозвалась Шайна. - У нас могли бы отнять и право на владение усадьбой".
"Ни у кого еще ничего не отняли. Распоряжение - лишь слова, напечатанные на бумаге. Земля принадлежит нам, и мы никому ее не отдадим".
"Конфронтация непрактична".
"Непрактична пораженческая уступчивость. Мы объявили себя независимой политической и территориальной единицей, не подчиняющейся сцинтаррийской Думе. В Алуане Дума больше не располагает никакой властью - если у нее вообще когда-нибудь была какая-нибудь власть".
"Кельсе, действительность такова: население Сцинтарре составляет несколько миллионов человек. На территории упомянутой тобой "политической единицы" проживают от силы несколько тысяч человек. Следовательно, Дума располагает вполне реальной властью. Нам придется подчиниться".
"Власть и численность населения - не одно и то же, - возразил Кельсе. - Особенно когда речь идет о городском населении. Но в данный момент беспокоиться еще не о чем - по крайней мере нам с тобой. Ни одного раскрепостителя не убьют, если они не явятся убивать нас на нашей земле. Надеюсь, никто из них не решится на подобную глупость".
Шайна отвернулась - брат невероятно раздражал ее! Ей хотелось сделать что-нибудь дикое, возмутительное. Но она сдержалась и пошла побеседовать со старыми знакомыми, хотя пикник уже потерял очарование.
Вернувшись в Рассветную усадьбу, Шайна и Кельсе к своему удивлению обнаружили, что на лужайке перед входом расположились шестеро старейшин-ао. "Это еще что такое?" - пробормотал Кельсе.
"Наверное, до них тоже дошли новости из Оланжа, - нашлась Шайна. - И вот они явились требовать, чтобы ты подписал арендный договор".