- У меня было впечатление, - начал объяснять Оробете, - что сейчас - вечер того же дня, когда я пошел куда глаза глядят и снова повстречал старика, который переменил мне повязку. То есть что сейчас все еще среда. Но я, надо признать, ошибался. И при всем том, - заключил он с улыбкой, - как я уже говорил господину декану, я не чувствую себя усталым, и совсем не похоже, что я три дня не брился…
Альбини сосредоточенно глядел на него, вертя в руках портсигар.
- Не стану вам рассказывать, что со мной было, - продолжал Оробете, - вы все равно не поверите, слишком уж это неправдоподобно. Ограничимся гипотезой, что я пережил нечто странное, паранормальное, назовем это "опытом экстаза", - и для мня это оказалось решающим, поскольку открыло мне перспективу абсолютного уравнения. Если нам удастся - я говорю не только о себе, но обо всех математиках мира, - если нам удастся решить это уравнение уравнений - тогда невозможного не будет. Впрочем, уже Эйнштейн к нему подступался, и я догадываюсь…
- Прости, что перебиваю, - сказал Альбини с повелительным жестом, - но, прежде чем переходить к дебатам об абсолюте, давай сначала разберемся, что произошло в среду после полудня, когда ты встретил… ну, скажем, Агасфера… Помнишь, ты еще не знал, как к нему обратиться, - добавил он другим тоном, - и кричал вслед: "Господин израильтянин! Господин Вечный жид!" Было очень забавно.
Оробете изменился в лице.
- Откуда вам известны такие подробности? - спросил он.
Альбини рассмеялся. Потом, вернув лицу серьезную мину, раскрыл портсигар и тщательно выбрал сигарету.
- У нас тоже есть свои секреты, - сказал он. - Не только у Агасфера, не только у тебя. Но поскольку мы тут все свои, я, пожалуй, проговорюсь. Тебя услышал один человек… наш человек, - уточнил он, - и ему это показалось странным, тем более что немного погодя он увидел того, кого ты окликал, старика Агасфера. И пошел за вами следом.
- Ну, если за нами следили, какой смысл тогда мне рассказывать? - заметил Оробете.
- Увидишь, какой смысл, - возразил Альбини. - Очень скоро увидишь. Так что начинай.
Оробете вопросительно взглянул на декана. Пожал плечами и улыбнулся.
- Старик предложил пойти поискать тихое место, где бы мы могли спокойно поговорить. Вы же понимаете, - он повернулся к Ириною, - я сразу сказал ему, что если не представлюсь с повязкой на правом глазу…
- Понимаем, понимаем, - нетерпеливо перебил его Альбини.
- Он остановился у большого дома, у такого старинного барского особняка, и за руку втянул меня туда. Дом был пустой. Сначала мы попали в очень большую и просторную гостиную. Описать ее не берусь, смутно помню и что там было, и как мы проникли из нее в соседний дом, а оттуда - дальше. У меня было полное впечатление, что мы переходим из дома в дом, пробираемся через какие-то сады, а один раз угодили прямо-таки во дворец и плутали там по бесконечным галереям, по залам…
Он сбился и в замешательстве полез в карман за платком - отереть лоб.
- Давай-ка я расскажу поточнее, как оно было, - предложил Альбини, закуривая. - Вы вошли с черного хода в дом номер три по улице Енэкицэ Вэкэреску. Дом действительно старый, известный; жильцов из него давно выселили, и как раз на другое утро, в четверг, начался снос… Через десять минут ты вышел один из парадной двери - как это тебе удалось, нам непонятно, потому что дверь изнутри была забита железной поперечиной, - ты выбрался на улицу и пошел по направлению к Монументу. Скоро к тебе присоединилась какая-то старая женщина, и вы, разговаривая, дошли до Монумента. Там ты остановился и достал из кармана книжицу, русскую книжицу.
- Пушкин! Проза Пушкина, - прошептал Оробете с зачарованной улыбкой.
- Именно. Ты начал ее листать, как будто искал определенное место. Тем временем старуха потихоньку удалилась, и когда ты оторвал глаза от книги, перед тобой стоял рабочий в комбинезоне, стоял и смотрел на тебя во все глаза. Ты его о чем-то спросил, он начал отвечать. Что он говорил, не знаю, но ты слушал с живейшим интересом и не переставал улыбаться. Замечу в скобках, - Альбини обернулся к декану, - что мы на него еще не вышли. Но выйдем, так же как и на старуху. Тем не менее, - снова обратился он к юноше, - нам интересно услышать и от тебя, прямо сейчас, кто были эти люди, которых ты встретил вроде бы случайно, но с которыми так азартно беседовал.
- Сказать по правде, - начал Оробете медлительным, не похожим на свой голосом, - я не припоминаю никакой старухи и никакого рабочего в комбинезоне. Я был в полной уверенности, что не разлучался со стариком ни на минуту. Да и как же иначе? Ведь он почти не выпускал мою руку, вел меня за собой и говорил без умолку. Я едва сумел задать ему вопрос-другой… И вот жалость - не успел (или он мне не дал) спросить о главном: что сказал Эйнштейн перед смертью? А точнее: почему это так строго хранится в тайне? И еще: откуда Гейзенберг узнал, что сказал Эйнштейн на смертном одре? А Гейзенберг знал, что сказал Эйнштейн, и ответил ему, хотя и этот ответ хранится в тайне…
Альбини многозначительно взглянул на декана и жестом остановил юношу.
- Мы еще вернемся к этой проблеме, - сказал он. - А пока, раз у тебя из памяти стерлись и старуха, и рабочий, я напомню тебе, что было дальше. Вы с рабочим пошли вместе на трамвайную остановку, весьма и весьма оживленно беседуя. Ты остался на остановке, а рабочий пересек улицу и затерялся в толпе. Но ты не сел ни в первый трамвай, ни во второй, а явно кого-то ждал. И в самом деле, из третьего трамвая вышел твой Агасфер, Le Juif Errant, и вы вдвоем направились к еврейскому кладбищу.
- Быть того не может! - запротестовал Оробете. - Клянусь вам, что я в жизни не был на еврейском кладбище. Я даже не знаю, где оно находится!
- Вспомнишь попозже, будем надеяться, - сказал Альбини. - Старик подхватил тебя под руку и на ходу что-то тебе втолковывал, а ты буквально впивал каждое его слово. Вы вошли на кладбище - и прямиком в часовню. Наш сотрудник, который осуществлял наблюдение, остался снаружи, прождал вас до семи вечера, а когда решился наконец заглянуть туда, посмотреть, в чем дело, дверь часовни оказалась запертой. Тогда он позвонил куда следует, через полчаса прибыли из спецотдела и взломали дверь. Уже стемнело. Часовню обыскали, но не нашли ничего, кроме твоего томика Пушкина. Тем временем подъехал секретарь еврейской общины, который подтвердил то, что мы и сами знали: что в часовне нет ни склепа, ни тайного выхода. Наши из спецотдела караулили всю ночь, а в четверг утром прибыла команда с ультразвуковой аппаратурой и обследовала стены, пол, окна, словом, все, что в таких случаях положено. С разрешения общины за часовней и кладбищем было установлено наблюдение, которое сняли час назад, как только нам просигнализировали, что ты вернулся домой.
Альбини потушил окурок и задержал пристальный взгляд на Оробете.
- Ну, теперь ты понимаешь, почему нам так интересно узнать, что произошло на самом деле. Как вы оттуда выбрались?
Оробете, который сосредоточенно слушал с улыбкой на губах, вздрогнул, словно его разбудили, и заговорил - то твердо и четко, то глухо, уходя в себя:
- Даю вам честное слово, что ни в какую часовню я не входил - по крайней мере я этого не помню. Правда, был момент, когда я так увлекся мыслями о той тайне, которой окружены последние слова Эйнштейна и ответ ему Гейзенберга (но как, как Гейзенберг узнал!) - я так увлекся, что перестал слушать старика. Тогда он тряхнул меня за руку и сказал: "Даян, не думай больше о конечном уравнении, ты и сам придешь к нему, без моей помощи"…
- Почему же оно "конечное"? - поинтересовался Альбини.
Так и распираемый ликованием, Оробете объяснил:
- Если интуиция меня не подводит, они оба - и Эйнштейн, и Гейзенберг - вывели уравнение, которое позволяет интегрировать в одно целое две системы: "материя - энергия" и "пространство - время". Это и есть конечное уравнение, потому что дальше двигаться уже некуда. В лучшем (или худшем) случае мы можем повернуть вспять.
- То есть? - насторожился Альбини.
- Если интуиция опять же меня не подводит, - с жаром продолжал Оробете, - а я смею на это надеяться, поскольку, по мысли маэстро Агасфера, мне суждено разгадать их тайну, - они оба установили, что время можно сжимать и растягивать. Вперед и назад.
- И что же? - нетерпеливо спросил Альбини.
- А то, что тогда невозможного нет и человек того и гляди подменит Бога - на свою голову. Вполне вероятно, что именно по этой причине все так строго хранится в тайне. Вполне вероятно, что они нас предупредили: "Осторожнее, вы играете с огнем. Вы рискуете в считанные секунды не только превратить в пепел весь земной шар, но и отбросить себя на сотни тысяч, даже на миллионы лет назад, к началу жизни на земле. Вам стоит подготовить группу избранников, элиту, не одних математиков-физиков, но еще и поэтов и мистиков, которые бы знали, как вернуть человечеству память, то есть как восстановить цивилизацию, если она того стоит".
Альбини переглянулся с деканом, потом мельком взглянул на часы.
- Так, по сути дела, - сказал он, - кто такой этот Агасфер? Оробете улыбнулся блаженной улыбкой.