Глава 6. "Sic transit Gloria mundi…"
Ибо мед источают уста чужой жены, и мягче елея речь ее;
но последствия от нее горьки, как полынь, остры, как меч обоюдоострый;
ноги ее нисходят к смерти, стопы ее достигают преисподней.
Притч.5.3
Глава дома Одескальчи ждал дочь в карете, Джованна же стояла около его экипажа, решив ехать домой, а не к Катарине. Джустиниани это не порадовало, ему хотелось остаться наедине со своими мыслями. К счастью, девица всю дорогу молчала, не досаждая разговорами, а дома быстро поднялась к себе в спальню.
Джустиниани хоть по-прежнему не понимал весьма многого, понял главное. Старуха Леркари дала ему совет, который свидетельствовал о том, что она понимает куда больше его самого и смертельно напугана. Стало быть, хотя бы из страха она расскажет о происходящем. Она заклинала не продавать наследство Джанпаоло и упомянула о ларце. Он решил с утра побывать у нее.
Сейчас же, после того как Луиджи помог ему раздеться, он просто лежал на постели. Но стоило ему задуматься о прошедшем вечере, проступила горечь. Да, дьявольские дарования, безбожные, пустые и суетные, проявлялись в нем час от часу отчетливее. Поверить, что феноменальная, высшая комбинация карт могла прийти ему три раза подряд случайно - он не мог. Мерзость, мерзость… Дьявольские шутки.
Он тихо забормотал: "Уповаю на Тебя, Боже мой! Свой разум, свободную волю и всё своё существо отдаю на служение Тебе и хочу всегда действовать в единении с Твоей благодатью. Люблю Тебя, Господи, больше всего на свете. Ради Тебя хочу трудиться, любить и страдать, ради Тебя жить и умереть. Ты истинная радость моей души. Ты наивысшее благо и совершенство. Лишь Ты один достоин бесконечной любви…" В молитве ему становилось легче, бремя души переставало тяготить.
Кот усыпляюще урчал, и веки Джустиниани смежились.
- Ваше сиятельство, простите… - на пороге спальни стоял Луиджи. - Я чистил ваш фрак, их кармана выпало вот это…
В свете ночника Джустиниани разглядел странное письмо на алой бумаге, свернутое in quarto. Господи… Он вдруг вспомнил, как быстро отошла от него Ипполита Массерано в своем алом платье. Разумеется, это ее письмо, она сунула его ему в карман, когда отходила от него. Любовные послания в тон платью - это был старый трюк светских потаскушек. Джустиниани вздохнул, прекрасно понимая, что там будет написано. И не ошибся. Донна Массерано, видимо, в духе нравов Урбинского дворца, была намерена заместить потерянного любовника его победителем, что в глазах Джустиниани чести ей не делало. Шлюха могла менять любовников, но Убальдини не умер, и подобное поведение в глазах Винченцо было предательством. Змея…
Его приглашали навестить графиню в конце недели, в воскресение, на вилле Мориа, неподалеку от базилики святого Климента. Он понимал, что это не было ловушкой, но идти к стареющей толстой Мессалине не хотел. Он испытывал отчетливую брезгливость при мысли, что придется пользоваться тем, чем до него пользовались другие. Воля ваша, но женщина, белье, расческа и зубочистка должны быть собственными. Есть вещи, которые даже с другом не разделишь. К тому же он всегда предпочитал выбирать сам, а не быть выбираемым, последнее претило ему и унижало. Но главное - он считал эту женщину ведьмой.
День выдался суматошным и несколько сумбурным, и Джустиниани сам не заметил, как уснул.
- …Господин, к вам гостья, - голос Луиджи донесся до Джустиниани сквозь пелену сна.
Он с трудом разлепил сонные веки.
- Кто там, Господи? - он ничего не видел во сне, но вчерашний вечер помнил отчетливо и почему-то с ужасом подумал, что это графиня Массерано.
- Донна Монтекорато ожидает вас в гостиной.
- Это еще кто? - Но тут до него дошло, что речь о Глории Салиньяно. Ну, и какого чёрта ей надо да ещё в такую рань? Тут Джустиниани окончательно проснулся, понял, что, по счастью, последнее не произнес, а лишь подумал. Приказал подать одеваться, наскоро умылся, и тут взглянул на каминные часы. Оказалось, его упрек донне Монтекорато был несколько несправедлив - время приближалось к полудню. Это он проспал.
Джустиниани появился на пороге и сразу отметил роскошь костюма Глории, ее подкрашенные губы и нарумяненные щеки. Это не слишком-то ее красило, но Винченцо приветливо поздоровался и сообщил своей бывшей невесте, что она бесподобно выглядит. У ноги Джустиниани проскочил кот, запрыгнул на оттоманку и, бросив на гостью равнодушный взгляд зеленых глаз, задрал хвост и отвернулся к окну.
- Ну, что ты? Неуязвим и удачлив, богат и красив, - кокетливо бросила она. - Кто бы мог подумать, что это - о тебе, Винче? В обществе только о тебе и говорят. Грех не воспользоваться такой удачей. Что ты собираешься делать?
Джустиниани не поинтересовался, чьи слова она цитирует, но тон Глории, легкомысленный и игривый, был ему неприятен. К тому же - ему не нравилось, когда его звали Винче, возможно именно потому, что когда-то нравилось. Со стороны Глории подобная фамильярность была абсолютно неуместна. Она была не просто живым напоминанием того былого, которое ему не очень-то хотелось ворошить, но и воплощала собой принцип тщеты всего земного, звучавший для него странно двусмысленно. "Sic transit Gloria mundi…" Да, эта женщина подлинно прошла для него, как проходит глупая молодость и вера в гномов - беспамятно и бесследно, а ее быстропроходящая, ушедшая красота заставляла его не сожалеть, но благословлять эту потерю.
Джустиниани понимал, что она пришла неслучайно, и по ее двусмысленному и раскованному взгляду, накрашенным губам и дороговизне костюма догадался о цели прихода. Она явно собиралась прельстить его, иначе, - зачем так выряжаться? Но возобновлять былые отношения не собирался. В одну реку дважды не войдешь, да и глуп доверяющий раз предавшему.
- Я собираюсь жениться и обзавестись потомством, - ответил он чуть более резко, чем хотел.
В ее глазах промелькнуло раздражение.
- На этой глупой блондиночке или на курносой брюнетке?
Джустиниани вздохнул. Беседа, едва начавшись, начала утомлять его.
- Если ты пришла предложить мне себя в любовницы - ничего не выйдет, - отчеканил он, и добавил, чуть смягчая резкость, вспомнив, что все же говорит с дамой, - мне не нужны новые дуэли, в том числе и с доном Монтекорато. Мне может и не повезти.
- Он тебя не вызовет, - небрежно и несколько необдуманно обронила она.
- Как бы то ни было - прошлого нет.
- Ты странный. Не мнишь ли ты, что интересуешь меня? - презрительно бросила Глория, запоздало пытаясь отыграться.
- Упаси Бог, ты пренебрегла мной в дни юности, с чего бы тебе интересоваться мной теперь? - он усмехнулся, - я не думаю, что ты пришла вспоминать былое, но что же на самом деле привело тебя ко мне? - вопросил он, тем самым пресекая возможность возвращения к любовным глупостям.
Она окинула его мутным, почти нечитаемым взглядом. Несколько минут молчала, потом продолжила.
- А ты изменился. Однако я думаю, не во всем. - Он пожал плечами, но она заторопилась, - но в чем-то ты прав, конечно, я пришла поторговаться. Теперь, когда стало ясно, что ты все-таки наследник, торг уместен. При этом я все же знаю тебя лучше многих, уж этого-то ты отрицать не можешь. - Джустиниани вежливо склонил голову, пока еще не понимая Глорию до конца, - тебе, с твоей старомодной моралью и дурацким кодексом чести, наследство Джустиниани не нужно, а мы в нем заинтересованы. За весь ларец мы заплатим сорок тысяч лир. Но ты откроешь его.
Джустиниани поднял глаза на Глорию и выпрямился. В висках застучала кровь, лоб покрыла испарина. Он знал, что эта женщина - хладнокровна и жадна, давно понял, что она себялюбива и суетна. И все же понимание, что перед ним сейчас сидела самая обыкновенная ведьма, обдало его внутренним жаром. "С твоей старомодной моралью и дурацким кодексом чести…" Браво, Глория, четче не скажешь. Но при этом она явно продолжала разговор, начатый старухой Леркари, и назвала то, за что хотела заплатить. Ларец. Рокальмуто же тоже проронил: "сундучок". Стало быть, и мужеложника с Пинелло-Лючиани, и эту чертовку интересует тот короб, набитый куклами, что он нашёл в сундуке Джустиниани? Неужто они верят во всю эту вздорную ересь?
Сам он понимал, что бытие дьявола реально, и если начало Добра в Боге, а "Бог зла не сотворил", то должен быть и тот, кто первым воплотил идею зла и греха. Но вольты и демонические обряды? Всерьез? Не спиритические забавы и пустое шарлатанство, не салонные забавы, а подлинный демонизм? Здесь? В Риме?
Между тем Глория явно не шутила - иначе не предлагала бы за ларец такой сумасшедшей цены!
Джустиниани погрузился в каменное молчание. Просить у Глории объяснений он не хотел, между тем она, почти не дыша, пожирала его глазами и явно ждала ответа. Он решил отсрочить договор - до выяснения всех обстоятельств.
- Есть человек, - тихо проговорил он, - готовый дать больше.
Кровь стремительно отлила от лица донны Монтекорато, обрисовав на нём очертания черепа.
- Пинелло-Лючиани? Сколько он посулил?
Джустиниани пожал плечами.
- Пока сделка не заключена - я был бы глуп, если бы огласил ее условия.
Глория вскочила и стремительно пронеслась по комнате, потом резко повернулась к камину и пролетела обратно. Благородный человек не должен сидеть, когда женщина стоит, но нигде не сказано, что должен делать мужчина, когда по комнате носится разъяренная фурия. Джустиниани остался в кресле, борясь с искушением задвинуть под него ноги, опасаясь, как бы на них не наступила все еще снующая по комнате сумасбродная ведьма. Но Глория наконец чуть успокоилась, и села перед ним.