Они работали все более интенсивно, и он дышал прерывисто, листая бумаги. Его глаза обыскивали страницы в охоте за особыми данными или, пожалуй, отдельной цифрой, которую он не узнал, или какого-то знака, чего-то такого, что могло находиться там, но отсутствовало.
И он задерживал дыхание, читал и просматривал текст, а потом замечал, что воздух кончается, и делал новый вдох, и опять задерживал дыхание, и все продолжалось по новому кругу.
Читал.
Черт.
Читал снова.
А потом начал медленно понимать.
– Что ты ищешь? – спросила Жанин.
– Что-нибудь, – ответил он, глубоко разочарованным голосом и с ударением, которое могло означать только одно.
Что угодно. Он искал любую зацепку, но ничего не находил.
– А конкретно?
Он посмотрел на нее.
И только сейчас она увидела его взгляд.
Совсем недавно эти глаза были полны энергии, и он не мог дождаться момента, когда откроет конверт.
А сейчас от нее не осталось и следа, и искры надежды погасли тоже, а все другие смотрели на него. И он вздохнул и безвольно опустил руки по сторонам, и, когда сейчас часть бумаг упала на пол, это уже не играло никакой роли.
Он покачал головой:
– Это все то же самое.
Вильям стоял перед заваленным листками формата А4 столом. И надежда явно уже покинула его, во всяком случае, об этом говорил пустой и отрешенный взгляд, скользивший по ним. А сам он выглядел таким подавленным, словно пережил потерю жены второй раз.
Бумаги в конверте оказались теми же самыми.
Точными копиями листов, висевших в его рабочей комнате в замке, перед которыми он ходил изо дня в день, пытаясь понять и расшифровать их содержимое, но без успеха.
В конверте он не нашел ничего нового для себя. А то решение, которое, по их мнению, Альберт и Лео принесли с собой, якобы найденный ими ответ, оказалось просто дубликатом вопроса.
Вот и все.
– Почему? – спросила Жанин. Таким тонким голосом, что едва ли сама слышала свои слова. – Почему она отправила это?
Вильям пожал плечами.
Откуда он мог знать.
Пожалуй, верила в свою правоту, считала это ответом, и что ее расчеты смогут решить все проблемы, если они просто дойдут до людей достаточно быстро. Возможно, так все обстояло, и, пожалуй, глубокая ирония таилась в том, что ей предстояло умереть тоже, в ее смерти от вируса, который она сама помогала создавать, надеясь, что он будет работать.
Или просто она действовала, как и они. Видела приближение беды.
Пожалуй, так все и обстояло, наверное, поняла, что не справится сама, и решила, что добиться успеха можно, только расширив число посвященных.
Точно как они сами пытались сделать.
Почему нет?
И все документы прошли по кругу, из замка попали в Берлин, а там их забрали, и сейчас они снова оказались здесь. И на этом пути люди жертвовали жизнью, борясь за то, чтобы Организация не смогла остановить их, когда они пытались переправить ее секрет дальше, а сейчас все находилось у подножия той же самой горы, откуда и началось.
Ирония судьбы.
Как будто жизнь решила рассмеяться в лицо Вильяму Сандбергу, словно хотела сказать, что будет продолжать в той же манере, пока все не закончится.
И ирония, если говорить о спасении, заключалась в том, что никакого спасения не было.
А когда речь шла об усилиях Дженифер Уоткинс остановить вирус, в том, что именно она отправила зараженного человека гулять по миру, по сути запустив весь процесс.
Что же касается всего, что заранее прописано в ДНК всех людей, впоследствии происходившего в действительности, здесь ирония заключалась в самом решении, принятом людьми, которые прекрасно знали об этом.
Так сказал Вильям.
Ничего более, но этого и не требовалось.
Всех одолевали одинаковые мысли, все они смотрели на последнюю, крошечную искорку надежды, которая еще недавно, по их мнению, существовала, и видели, как она погасла, так и не превратившись ни во что большее. Вопреки их желанию. Его явно оказалось недостаточно.
Надежда ушла.
И никто не сказал того, что все знали.
И в конце концов Вильям повернулся и вышел на улицу.
Дженифер Уоткинс знала, что она умрет.
Лежала в стеклянном гробу и каким-то образом была благодарна за это.
Она же получила отдельное помещение. Находилась далеко от унылых рядов кроватей, где не происходило ничего иного помимо того, что мужчины и женщины медленно истекали кровью до смерти.
Они обращались с ней так хорошо, как только могли, облегчали ее страдания неизмеримо больше по сравнению со всеми другими, но она знала, что это не играет никакой роли и лишь оттягивает неизбежное.
И знала, что виновата сама целиком и полностью.
Она же выпустила его наружу.
Но верила, что он здоров, все ведь указывало на это, и, если он чувствовал себя хорошо, значит, она добилась чего-то, нашла решение, и его требовалось рассказать миру, пока ничего не произошло.
Так все и случилось.
И именно она стала всему виной.
* * *
Она проснулась оттого, что кто-то вошел в комнату, а перед стеклом, ограничивавшим ее вселенную, стояла женщина, которую они привезли, чтобы она перевела для них знаки. А у нее имелся жених и своя, наверное, счастливая жизнь, и они, вероятно, понимали, насколько плохо она себя чувствовала.
Жанин. Сейчас она стояла там, на расстоянии всего нескольких дециметров и все равно недосягаемая, а с ней находился неизвестный мужчина, который не мог быть только ее собственным преемником.
И ей требовалось очень многое сказать, но она абсолютно не имела сил сделать это.
Уже пыталась когда-то, но несла всякую чушь, была слишком напугана тогда, а еще более сейчас, и хотела лишь предупредить их.
О вирусе. И о шифрах. И что все слишком поздно.
И проект под названием "Ноев ковчег" уже стартовал.
И что речь не шла о спасении мира.
А о том, чтобы отобрать некую группу для построения нового.
Всем этим она хотела поделиться.
Но ее губы уже сдались, язык распух, и она чувствовала вкус крови во рту, и вопреки собственному желанию не могла ничего сказать.
Прошептала одно слово бегите.
А потом видела, как за спиной Жанин дверь разлетелась в щепки и как охранники в защитных комбинезонах направили на них оружие. В любом случае она стала свидетелем того, как они потерпели неудачу.
И в глубине души она понимала, что это означало.
А именно, надежды больше нет.
И с этой мыслью перестала дышать.
54
В первый раз Франкен вызвал к себе Родригеса через двенадцать часов после того, как Коннорс последний раз дал знать о себе.
Он проинформировал Родригеса о ситуации, поскольку так значилось в их рутинных правилах и не существовало никакой причины нарушать их. Через двадцать четыре часа у них состоялась вторая встреча, и, когда сейчас кто-то постучал в железную дверь каюты Франкена, он не сомневался, о чем пойдет речь.
– Тридцать шесть часов, – сказал Родригес.
И Франкен кивнул. Знал очень хорошо.
– Хочешь, чтобы я сделал это? – спросил Родригес.
И Франкен коротко покачал головой. Это же была его задача.
Единственно его беспокоило, что он не понимал происходящего. Коннорс, судя по всему, так и не прибыл на борт вертолета. Пилот отказался выполнить приказ (как вариант, произошел сбой со связью, от подобного никто не застрахован), а потом они потеряли все контакты с ним, и речь могла идти об аварии, хотя этого нельзя было знать наверняка тоже.
Если бы Коннорс находился на борту, имелись бы две возможности.
Либо они стали жертвой несчастного случая, либо также вместе решили покинуть Организацию и прихватили вертолет с собой.
Но сейчас все обстояло совсем иначе. Коннорс не явился на вертолетную площадку. А значит, совершенно независимо от того, погиб пилот или решил, что ему будет приятнее умереть от эпидемии, чем спастись на судне, это нисколько не объясняло, куда направился Коннорс.
А именно Коннорс отвечал за то, чтобы доставить все данные в безопасное место.
И если ему это сейчас не удалось, на такой случай тоже существовали свои инструкции.
– Дай мне трех человек, – сказал Франкен. – Мы отправляемся, как только сможем.
И Родригес кивнул.
Оставил Франкена за маленьким столом в центре его каюты.
Еще вчера он не верил, что ему когда-либо придется вернуться в замок снова.
А теперь ему предстояло сделать это всего лишь через двое суток.