Он кивнул. Конечно, знал. Здесь ей разрешалось ходить куда угодно, и наверняка произошел какой-то сбой с ее ключом, и он достал свой и подошел к двери с целью пропустить ее.
Но не сделал этого.
Резко остановился взамен.
Увидел ее усталые глаза и невольно почувствовал себя виноватым. Не в последнем событии, он ведь не имел никакого отношения к решению Сандберга уйти из жизни. Но она оказалась в замке из-за него, и здесь ему не было оправданий. Он ведь сам постарался на сей счет и стыдился своего деяния.
– Он выкарабкается, – сказал он за недостатком лучшего.
– Я поняла, – ответила Жанин. Без особой радости в голосе.
И каким-то образом все стало еще хуже. Он хотел ободрить ее, а она не приняла утешения от него. Не из-за этого я печальна, казалось, сказала. А подобное могло означать только одно. А из-за того, что оказалась здесь.
– Я помогу тебе пройти, – сказал он. Но не сдвинулся с места. Колебался. Не открыл дверь, прикусил нижнюю губу, словно искал слова.
– И как тебе нравится все это? – спросила она.
И Родригес уловил какие-то новые нотки в ее голосе и среагировал на них. Что же это было?
Он слышал в нем грусть, ставшую ее постоянной спутницей в последние месяцы, пожалуй сейчас связанную с попыткой Сандберга покончить с собой, и, возможно, усталость тоже наложила свой отпечаток.
Но не только. И он посмотрел на Жанин. И конечно, не ошибся.
Жанин улыбалась. Или, точнее, смотрела на него с непроницаемым лицом, и на нем пряталась та самая сдержанная улыбка, которая очаровала его в амстердамском ресторане в день их первой встречи. И поколебала его уверенность. Из-за чего ему тогда очень не хотелось делать то, ради чего его прислали туда.
И от нахлынувших воспоминаний что-то перевернулось в его душе.
– Послушай, – сказал Родригес с искренностью, которую она никогда не слышала от него. – Ты можешь относиться к этому как хочешь. И пусть я знаю, что это не поможет.
Начав, он уже не мог остановиться. И хотя подобное признание, пожалуй, звучало странно здесь и сейчас, у него все равно возникло огромное желание выговориться. И какая разница, если, возможно, им всем скоро предстоит умереть, разве время и место играли какую-то роль тогда?
– Я очень не хотел делать этого, – сказал он, сделал паузу и старательно избегал ее взгляда, прежде чем продолжил. – Когда мы сидели там, в Амстердаме, весной. И ты фактически превратилась из моего задания в человека…
Ему пришлось прерваться, подбирал слова.
– … просто сидевшего там человека, с кем мне было ужасно весело, – признался он. И пожал плечами. – Как мне хотелось тогда, чтобы все было иначе. Чтобы я сам мог выбирать. И мне не понадобилось бы втягивать тебя во все это. – И после паузы: – И чтобы я мог просто остаться там, и выпить стакан вина, и слушать твои колкости.
На том он закончил.
И воцарилась тишина, и он не знал, надо ли ему сказать еще что-то, или он просто должен открыть дверь сейчас и пропустить ее, или ему следовало молчать с самого начала, не говорить ничего.
– Тебе повезло, – сказала Жанин. – Еще десять минут, и я исчезла бы с твоим бумажником.
Этого он не ожидал.
Все повторилось. Та же самая улыбка. Невидимая для посторонних. Но сейчас, вне всякого сомнения, она пряталась в уголках ее глаз и ждала ответного хода с его стороны, и как можно быстрее, иначе он проиграл бы в затеянной ею игре.
У него не было причин вступать в нее. Но какая разница.
Ее улыбка подарила надежду, он видел в ней прощение за свой поступок. Однако он постарался скрыть радость и заявил с каменным лицом:
– Его содержимое тебя ужасно разочаровало бы. Я же государственный служащий.
– Ага, понятно, – сказала Жанин с наигранным сочувствием. А потом покачала головой. – Тебя взяли с испытательным сроком? Через специальную программу обеспечения занятости? Или просто пожалели и дали работу?
– Они, в конце концов, похоже, пожалели меня, когда заметили, что я умнее тебя.
Они ни о чем не догадываются, подумала она.
Но не сказала этого.
Взамен позволила себе улыбнуться ему по-настоящему, грустно и дружелюбно, как человеку, с которым ей предстояло разделить судьбу. И какую роль это, собственно, играло сейчас?
Жанин вздохнула. Печально.
– Черт с ним, со всем этим, – буркнула она. – Не так ли?
Он не смог бы лучше сказать сам. Кивнул в ответ. С такой же теплой улыбкой.
– В любом случае, – сказал он. – Мне жаль.
– Твое дело.
А потом они стояли неподвижно и смотрели друг на друга, и в каком-нибудь ином мире за таким молчанием последовал бы осторожный поцелуй. Но только в другом месте, далеко отсюда, и, пожалуй, никому из них уже было не суждено увидеть его снова, и они были, конечно, два одиноких человека, но все равно недостаточно одиноких, чтобы это могло случиться.
Тишина затянулась и стала невыносимой.
И потом Жанин нарушила ее.
– Если ты надеешься, что я открою дверь, то нам придется еще долго ждать, – сказала она и пожала плечами.
А Родригес улыбнулся, как бы извиняясь, словно забыл, в чем проблема, и достал свой кусочек пластмассы, а она сместилась немного, когда он сделал это, и произошедшее далее вроде было случайностью и ничем иным.
Она убрала руку от двери, давая ему место.
А он как раз протянул вперед свою.
И столкновение стало неизбежным, электронный ключ выскользнул из его пальцев и оказался на полу, и они оба попятились инстинктивно.
И Жанин посмотрела на него. Наклонилась, подняла упавший кусочек пластмассы и протянула Родригесу. Просто, естественно и вроде бы с несуществующей улыбкой, явно собираясь что-то добавить сейчас.
– Если это приглашение, то я выгляжу ужасно глупо, возвращая его, – заметила она довольно туманно.
И Родригес посмотрел на нее, пытаясь понять, серьезно ли она говорит или насмехается над ним. Хотя прекрасно знал, как все обстояло на самом деле.
Он взял ключ из ее руки. Искал подходящий ответ. Означавший и да и нет одновременно, точно в ее манере.
– Я обещаю яснее выражаться в следующий раз, – сказал он. – Знаю ведь, что ты медленно соображаешь.
Ее лицо расплылось в невольной улыбке. Он ведь одержал победу на промежуточном этапе, но все равно, и это чувствовалось вполне естественным, и почему, собственно, не могло быть так?
Но разговор закончился. Жанин хотела идти дальше. И он приложил ключ к стене снова, точно как собирался сделать ранее, и светодиод переключился на зеленый, дверь открылась, как от нее и требовалось, а он и представить не мог, что действовал не своим ключом, и в ближайшем будущем ему предстояло ненавидеть себя за то, что он попался на столь простую уловку и не подумал на шаг дальше. Когда-то, но не сейчас.
Сейчас же Родригес улыбнулся ей, решил, что у них получился хороший разговор и что он с удовольствием поможет ей по возможности.
– Я попрошу Кейс поговорить с тобой, – сказал он. – Они, вероятно, забыли активировать что-то в нем.
Он указал на электронный ключ в ее руке.
Ключ был активирован по максимуму, но он этого не знал.
И Жанин кивнула и смущенно улыбнулась.
– Я и не думала, что ты сможешь помочь мне.
– Поверь, я могу гораздо больше, чем ты способна представить себе, – сказал он.
– Если бы ты знал, что я могу представить себе.
На том они расстались.
И Родригес остался со своей стороны двери, а Жанин попятилась в следующий коридор, и, когда дверь закрывалась между ними, они все еще смотрели друг другу в глаза.
Всего несколько секунд спустя, идя быстрым шагом по коридору в сторону своей комнаты и имея в запасе лишь несколько часов на подготовку, Жанин слышала, что ее сердце грохочет, как барабан.
Когда-то он обманул ее.
Семь месяцев назад этот дьявол очаровал ее, она потеряла бдительность, а потом все закончилось. И она ненавидела его за это и себя за то, что попалась ему на удочку.
А теперь сама отплатила ему той же монетой.
Сейчас в другом коридоре остался мужчина, который когда-то сидел в баре в Амстердаме и заставил ее почувствовать себя веселой и привлекательной и который потом сделал ей укол сзади в шею, черт бы побрал его за это.
А в кармане у него лежал электронный ключ Франкена.
С точно такой же степенью допуска, как и у того, который она только что забрала у него.
И лучше, если бы он не заметил подмены, пока уже не будет слишком поздно.
У Вильяма Сандберга еще неприятно першило в горле от шланга, когда они всего полчаса назад положили его на покрывало в собственную кровать.
Его взгляд по-прежнему оставался туманным, но исключительно потому, что он сам этого хотел.
А мозг работал как часы, регистрируя все происходившее вокруг, и, оценив ситуацию, Вильям решил, что все, похоже, находится под контролем. Он справился со своей частью задания. Сейчас его вернули к нему в комнату, и поблизости находились еще три человека (Родригес и парочка, чьих имен он не знал), а в стороне у стены стояла Жанин и смотрела, как они проверяют его пульс и общее состояние.
Жанин молча наблюдала за ними. Обеспокоенная, но не потерявшая контроль над собой, идеально взвешенным взглядом при мысли о том, что они знали друг друга всего неделю, и о том, как легко было переиграть в их пьесе.
Двое мужчин положили его на покрывало, а Родригес тщательно проверил ванную на предмет лекарств, которые они не заметили, забирая его вещи из дома. И было понятно, что они ничего не найдут, а потом, посчитав свою задачу выполненной, оставят его одного.
Он принял лишь две таблетки.