Ночь смотрела на Иту августовскими звездами. Ветер шелестел в листве сада, сладко пахли маттиолы. Ночные бабочки слетались на свет фонарей. Сад был полон шорохов, смеха, чьего-то легкого дыхания. И на террасе, в полутьме, все любовались ночью.
- Вот час, когда ангелы спускаются на землю…
- И сочиняются стихи…
- И "Грозный" берет на абордаж очередное судно, - с мрачным юмором докончил губернатор. Он только что поужинал и благодушно прикрыл черепашьими веками зеленоватого колера глаза, на безупречном сюртуке, обтягивающем дородную фигуру, сверкал синей звездой недавно полученный орден святого Мицара - высшая награда Республики. В руке у сластены-губернатора дымилась тонкая фарфоровая чашечка.
- Ах, муженек! - с сердцем воскликнула дона Бьянка. Непонятно было, относится это к пиратам или к безуспешным попыткам красавицы-толстушки заставить мужа похудеть.
- Все так и есть, - сообщил губернатор, с чмоканьем прихлебывая шоколад. - Кстати, о стихах… Помнится, наш юный друг…
- Я не пишу стихов, - резко сказал Рауль.
- Ну тогда спойте! - воскликнули дамы. Кто-то бросился за гитарой.
- Говорят, - перебирая кружева широкой и откровенно прозрачной юбки, шепнула на ухо подруге молоденькая дона Эстрелла, - он владеет гитарой не хуже, чем клинком.
- И сердце ни одной девушки в Ите не может устоять перед ним, - ехидно добавила та, желтолицая из-за больной печени и от того же язвительная. - Поглядим?
Раулю подали инструмент. Он положил пальцы на струны и произнес хриплым, точно чужим, голосом:
- Белинас. Погиб на дуэли пятьдесят лет назад.
Пусть сто вод протекут в реке…
Сто ветров пронижут город насквозь…
Но вечной молитвой на языке:
Избавь меня от любви, господь…
Его глаза потемнели, голос звучал, точно шепот ветра.
Услышь меня, всеблагой, внемли!
В венце из терний и горьких звезд
явись и милость свою яви,
избавь меня от любви, Христос!
Она приходит, как ураган,
сжигает душу, сжигает плоть.
Ее б я залил кровью из ран…
но ты не простишь, всеблагой господь.
Без сожаленья удар приму,
подставлю грудь и паду крестом.
Оставь же чистой душу мою.
Избавь меня от любви, Христос…
Рокот струн оборвался. Они глядели в молчании. Дона Эстрелла плакала. Рауль, задыхаясь, отвел волосы со лба и увидел: вцепившись в резной столбик террасы, глядела на него Анхела Торрес.
Глядела глазами черными, как ночное небо. Потом ее запекшиеся губы шевельнулись:
- Я люблю вас, Хименес…
Он почти бежал, не в силах выдерживать взгляды. А они заговорили о другом.
- Что это вы там о "Грозном?" - вопрошал губернатора дон Паломас.
- Женушка сетовала на мою задержку в департаменте. Так вот, "Грозный…"
Последний месяц пираты были главной темой разговоров для Иты и ее окрестностей, впрочем, как и для всех приморских городов. Этот бич Республики, уничтоженный, согласно флотским реляциям, возникал вновь и вновь. Неуловимые, недосягаемые, пираты захватывали суда, грабили и сжигали береговые поселки, под носом у таможни перехватывали ценные грузы. Особенно славен был корабль Кейворда. Сегодня его видели в Саморе, завтра в Йокасле, а через неделю он уже помогал меским контрабандистам в их опасных, но прибыльных делах. Твердили, правда, что сам Кейворд давно уже почил на дне моря с ядром в ногах, но "Грозный" не унимался.
В Ите его однако еще не видели. Объясняли это тем, что будто бы именно Ита избрана была для перепродажи грузов; что доверенные люди Кейворда владели тут лавками и складами и даже имели собственные корабли. Но поиски ничего не дали. Все фрахты были тщательно выправлены, снабжены личной подписью губернатора и печатью, и отцам города пришлось отступиться. А зря. В слухах насчет "Грозного" была большая доля истины.
- Надеюсь, "Грозный" не причалил у Трокского маяка? - засмеялся дон Паломас, взбивая букли так, что с них посыпалась пудра. Паломас, второй секретарь морского департамента, был аристократом и модником. Он носил такие узкие панталоны, что в них опасно было садиться, а шпажонка его, говаривали завистники, была короче, чем язык. На беднягу замахали руками.
- Нет, - успокоил губернатор. - Мне пока не докладывали. Впрочем, нам недолго осталось волноваться. Тут нет шпионов? Так вот, в Ломейе наконец-то решили взяться за него всерьез. Готовится ловушка. Галеон, до палубы набитый солдатами. Разумеется, пиратов убедят, что там серебро. Они погонятся, и…
- Их схватят! - не выдержал Валисьенте, длиннокудрый и хорошенький, точно девушка.
Губернатор поморщился - этот мальчишка испортил ему весь эффект.
- А дальше? Дальше? - защебетали дамы.
- Их схватят, - пожал плечами губернатор. - А чтобы дело не сорвалось, за Львиной Горой будет спрятана эскадра.
- А когда назначена охота? - спросила дона Бьянка.
- Я думаю, недели через две, если Господь будет милостив, - отвечал супруг.
"Через две недели?.." Завороженная песней Рауля и растерянная его уходом, Кармела уловила только это да еще "Львиная Гора".
"Уничто-жен?!.." Она шагнула вперед. Все застыли, перепуганные ее видом.
- Дона Анхела, что с вами, голубушка?
- П-простите, ваше сиятельство, - сказала она, заикаясь. - Мне нехорошо. Позвольте…
Она пошатнулась. Дон Паломас подхватил ее.
- Ах, боже мой! - супруга губернатора вскочила. - Деточка! Усадите ее сюда. Вот так. Да осторожнее!
Она и еще две дамы захлопотали над Кармелой.
- Испугалась пиратов, - шепнула подруге дона Эстрелла.
- Да нет, милочка, - снисходительно отозвалась желтолицая язва, - это все наш Хименес.
- О-о?..
Кармела слабой рукой отстранила дону Бьянку, попыталась соединить у ворота расстегнутое платье.
- Мне уже лучше… Благодарю вас… Помогите мне дойти до кареты, дон Паломас.
- Мы вас никуда не отпустим! - воскликнула пухленькая дона Бьянка. Остальные ее поддержали. Но Кармела уже встала. Тогда губернатор тоже поднялся, предложил ей руку и сам повел к карете. Общество двинулось следом. Лакей открыл дверцу, губернатор усадил Кармелу и велел:
- Проводите ее до дома, дон Паломас.
- Нет-нет, не стоит, - поспешно отозвалась она.
Дверца захлопнулась.
Когда освещенные окна губернаторского дворца и гнутая ограда парка остались позади, девушка крикнула из окна кучеру:
- В порт! Гони!
Карета простучала по булыжнику, потом по щитовой дороге среди длинных, изредка освещенных огоньками портовых складов и вылетела на просмоленные бревна причала. Микеле и длиннорукий Венсан, соскочив с запяток, отвязали чей-то ялик, Серпено помог выйти Кармеле и усадил ее туда. Мужчины прыгнули следом, взялись за весла. Ялик легко заскользил по вспененной, покрытой плавающим мусором воде, ориентируясь по знакомым приметам: мерцающему свету Трока, решетчатому абрису вытянутого в бухту мола и сигнальным огням стоящих на рейде кораблей.
Наконец ялик ткнулся в высокий борт. На судне было тихо и темно, если не считать желтых и зеленых фонарей на топах мачт и красного на корме, осветившего выпуклую надпись: "Сан-Микеле".
- Эй! - заорал Венсан. - Парадный трап для капитана!
Минуты две было тихо, потом на палубе послышалось шлепанье и через фальшборт свесилась недовольная физиономия, присвечивая фонарем.
- Чего тебе? - пробурчала она. - Капитан давно спит…
- Это ваш спит!
- Трап и вахтенного начальника, - Кармела встала во весь рост.
Физиономия выронила фонарь. Через минуту палуба загрохотала. Зажглись фонари, спущен был трап, и подтянутые вахтенные встречали Кармелу, выстроившись у его верхнего края. Вахтенный офицер помог ей ступить на палубу и начал рапорт, когда с юта прибежал полуодетый капитан.
- Офицеров в кают-компанию, команду поднять, судно готовить к отходу.
Не прибавив ни слова больше, Кармела пошла на шканцы. На судне прозвучал сигнал тревоги. Отдав сбежавшимся на палубу матросам необходимые распоряжения, капитан с офицерами спустился в кают-компанию. Кармела дожидалась их, сидя на диване, прижав ко лбу тонкие пальцы. Она коротко объяснила встревоженным офицерам суть дела и встала.
- Через склянку ровно отправишь ко мне Хилареса с письмом, - капитан кивнул. - Дядя заболел и требует моего приезда. Документы подписаны? Хорошо.
Твердым шагом она вернулась к трапу, спустилась в ялик. И через четверть часа уже была дома. Встречавшая ее Тереса и слуги пришли в испуг от вида своей госпожи: лицо бледно, волосы встрепаны, одежда в беспорядке.
- Да что с вами, господи?..
- Ничего… Мне стало дурно… Я лягу.
Пошатываясь, Кармела пересекла прихожую, оперлась на перила лестницы. Тереса поддержала ее.
- Эй, Микеле! Венсан! Отнесите госпожу наверх! Агнесс, воды!
Дом вспыхнул огнями, загудел, как улей. Служанки разбирали постель, бежала наверх с кувшином ледяной воды Агнесс, испуганно перешептывались кухарки и лакеи. Послано было за лекарем.
- Ничего не надо, Тесса, - отказывалась Кармела слабым голосом, пока управительница с помощью горничных раздевала ее и расшнуровывала корсет. - Просто затянули слишком туго. Я посплю, и все пройдет.
- Письмо госпоже! - ворвавшись в спальню, громогласно доложил рыжий Венсан.
- Поди прочь! Разбойник! - страшным шепотом отвечала Тереса, делая поспешные знаки, чтобы он убирался. Но тут, отодвинув Венсана, вошел в спальню бледный высокий юноша в темном плаще.
- Хиларес! - воскликнула Кармела, пытаясь привстать. - Что дядя?