Кстати, на этот самый бук он в своё время возлагал большие, имеющие какую-то мистическую природу, надежды. Похоже, что именно питаемый такими надеждами, зело на радостях при обмывании стола надравшись, он и кричал в открытое окно на всю ивановскую да вдоль по питерской, вводя в испуг-замешательство случайных прохожих: "У меня есть хер, у меня есть бук, и на кой мне хер теперь ваш букхер!"
Вот за этим столом с тех пор и шаманит. Трудится. Очищает, аки Геракл, конюшни русской литературы от дурманящего приторного елея. Приводящим в чувство зловонием. И сейчас вон во всю строчит. В полной тишине. Пахарь-работяга. Буковку за буковкой. Буковку за буковкой. Буковки… Одни только буковки. Одни буковки, только буковки и ничего, кроме буковок. Молча.
И только видно, как грива поседевшая пенится над жидко-кристальным монитором. Так увлечён, что даже шагов не слышит, - весь в процессе. Виктору аж по-хорошему завидно стало.
Привыкнув к сумраку кабинета, он вежливо-вежливо (сам не переносит, когда от работы отвлекают) постучал спартаковской морзянкой по дверному косяку. И громко пожелал:
- Бог в помощь.
Сорокин от неожиданности вздрогнул, выглянул осторожно из-за монитора, проморгался, прищурился, идентифицировал вошедшего и обрадовано вскрикнул:
- Витёк, ты что ли?! Привет, просперо-маримэро! Каким тебя ветром ко мне надуло?!
- Попутным, конечно, - пожал плечами Виктор.
- Ну заходи, чего там стоишь! Заходи-заходи, присаживайся. В ногах правды нет. Я это теперь точно знаю. Ты давай, а я сейчас…
Виктор подошёл к столу, аккуратно отодвинул в сторону какие-то объёмные архивные папки, украшенные логотипом Большого театра, и присел с самого края, осторожно опустив зад на - и без того уже отлично отполированный бук. Лишних стульев в этом кабинете сроду не водилось. Был только трон. На котором восседал ВПЗР. Восседал и продолжал космогонить. Никак не мог он, демиург-похабник, героев своих вот так вот сразу безо всякого присмотра оставить, - и голову свою непропорциональную опять окунул в мерцающее сияние экрана. И это, заметьте, не смотря на присутствие дорогого гостя. Вот, что значит, - попёрло!
- Подожди, пожалуйста… сейчас, один секунд, до точки добью, пока не вылетело, - просил Сорокин извиняющимся голосом, продолжая быстро тыкать длинными тонкими пальцами профессионального тапёра в пипки клавиатуры. Но, правда, походя, не отрываясь от экрана, всё же - вот она, рафинированная интеллигентность - учтиво спросил:
- Ты сейчас, Витёк, откуда будешь?
- Откуда я - это не важно, - понимающе усмехнулся Виктор. - Важно то, куда я.
- Кашка-ка-каш-ка… И - точка, - Сорокин наконец-то сумел притормозить, откинулся на спинку кресла, и внимательно посмотрев на гостя умными глазами большого таёжного зверя, спросил: - Ну, и куда ты, Витёк?
- Как ныне взбирается вещий Олег…
- …ович отмстить неразумным пиаром! А если серьёзно?
- Жан в городе. Дело есть. Похоже, что я завтра в новое Путешествие отправлюсь. Первым номером. Набираю отряд. На этот раз могу и тебя с собою…
- Чёрт! Чёрт! Чёрт! - неожиданно взорвался Сорокин и начал колотить кулаками по контрафактному буку, - Ну почему так всегда?! Почему?
- Ты чего это так, Володь, завёлся? - сильно удивился Виктор, не понаслышке знающий Сорокина как тишайшего и нежнейшего в обиходе человека. - Ну, не хочешь, не надо. Сам справлюсь.
- В том-то, Витёк, всё и дело, что хочу! Хочу! Хочу! Хочу… Но уже не могу.
- Чего так?
- Ты, Витёк, что, - правда, что ли, ничего не знаешь?
- О чём это ты?
- О том самом… О самом том… Пока ты там по своим кореям-тибетам разъезжал…
- Я, Володь, нынче на Алтае был.
- …у меня вот что.
Сорокин сильно оттолкнулся руками от стола, и его массивное на вид резное кресло плавно отъехало к стене. То, что Виктор увидел, его… поразило что ли. Он даже невольно назад отпрянул.
Во-первых, у кресла теперь были колёса, а во-вторых, у Сорокина теперь не было ног.
Не так чтоб совсем не было, но от колен и ниже, как - отрезало! Вместо ног - культяпки в аккуратных вязаных гетрах.
Ну не фига ж себе новости!
- Кто это тебя так уделал? - не отрываясь взглядом от изуродованных конечностей соратника, выдавил из себя Виктор, и тут же попытался сам догадаться: - Антидоты! Да? "Всемирная Инквизиция"? "Всадники литературного джихада"? Или это "Снующие всюду" тебе самопальную свою "подлянку" подложили?
- Да нет, - покачал головой Сорокин, отрицая подобные предположения, - не те, не эти и не другие. Глобальный Пафос, Витёк, здесь вовсе не причём. Ничего героического. Это… Долго рассказывать… В общем, когда я… Она… Она сука опять масло разлила… Понимаешь?
- Что-то пока не очень.
- В общем… - Сорокин махнул рукой, - Короче, Витёк, это всё результат неудачного литературоведческого эксперимента… Сорвалось у меня… Сорвалось и всё тут. И только. Пушкину, тому вот больше повезло, - стрельнул в него белогвардеец, раздробил бедро, и обеспечил бессмертие… А мне, видишь, блядь, не бедро, а сразу обе ноги - хрясть!.. Короче, раскрасил я, Витёк, своего носорога по самое не могу… Слушай, а может мне за это дело тоже какой талон на бессмертии полагается? А?
- Что ж это за эксперимент такой охренительный был, что ты обе ноги потерял? - никак ни чего не мог понять Виктор.
- А я их не терял.
- То есть?
- Не терял я их. Чего ради? Я их подобрал. Не чужие же - свои. Пойдём покажу… В смысле: я - поедем, ты - пойдём.
Сорокин, мощно толкнув колёса кресла, обогнул угол стола и, умело маневрируя, покатил через кабинет, дальше - через гостиную, в коридор и оттуда - на кухню. Заинтригованный Виктор еле за ним поспевал.
По прибытии на конечную Сорокин изобразил барабанный бой, и с трудом дотянувшись, торжественно, как дрессировщик пасть циркового льва, открыл дверку морозильной камеры. И сообщил обалдевшему Пелевину с какой-то совсем уже абсурдной гордостью:
- Вот они, обе тут. Смотри! Видишь, - не потерял.
Ну, конечно же, Виктор посмотрел. К таким делам взгляд, как гвоздь к магниту. Посмотрел. И тут же побледнел. Ага, - взбледнул. Ещё бы! - из холодильника, как из ячейки морга, торчали, посиневшими пятками вперёд, две отрезанные человечьи ноги. Не совсем свежего вида. Только бирки с номером на большом пальце правой и не хватало, пожалуй, для полной схожести с моргом.
Виктор протолкнул застрявший в горле чертополох и выдавил из себя только одно-единственное слово:
- Зачем?
- Ну, как зачем, - пожал плечами Сорокин, и с деловитой хозяйственностью заметил: - Ну, мало ли. Пригодятся… Ноябрьские скоро, потом Новый год, - можно же холодец… Все дела…
Виктора перекорёжило. Сорокин заметил это и, будучи сам по жизни невероятно доверчивым человеком, обрадовался, - наконец-то удалось ему хоть кого-то хоть однажды разыграть. И он засмеялся жизнерадостно, хлопая ладонями по ляжкам. А когда отсмеялся, открыл свои истинные планы, которые, впрочем, оказались не менее одиозными:
- Шучу я! Шучу, а ты, наивный, и поверил… Купился! Не буду я их есть. Что я больной что ли? Зачем есть-то, когда ими можно с умом распорядиться… Я, вообще-то… Только, Витюша, пока никому. Ладно? Между нами. Собираюсь я их, Витёк, в ближайшее время на аукцион выставить. Честно-честно. Без гона. Представляешь себе такой невъебенный лот, - ноги Великого Писателя Земли Русской Владимира Сорокина. Нет, представляешь? Пятьдесят тысяч - раз! Пятьдесят тысяч - два-а-а! Пять-де-сят-ты… Пятьдесят пять тысяч!!! Нет, ты представляешь?! Это же мировая сенсация! Это фурор! Может быть, конечно, деньги я за них и небольшие выручу, но тиражи-то как попрут после такого паблисити. Чуешь? Я вот только пока не решил, - на Сотбис отправлять или на Кристи…
- А ты одну ногу на Кристи, другую - на Сотбис, - немного придя в себя, посоветовал Виктор. - Больший охват аудитории выйдет… Одна нога здесь, другая там.
- Точно! Я как-то сам не допёр. Точно-точно, - одна нога здесь, другая там… Одна… А-а-а-ай-яяяй! Ну ты и шутник! Одна нога здесь, другая там! - Сорокин, переварив шутку, засмеялся, а отсмеявшись, погрозил пальчиком и покачал козлиной своей бородкой, типа осуждающе. - Всё же Немслепоглухер прав был, когда писал, что у тебя все шутки какие-то детские, - какие-то уж больно кавээновские.
- Какие есть, - развёл руками Виктор.
- Слушай, а за какой такой фигнёй ты, если не секрет, на этот раз отправляешься? - полюбопытствовал Сорокин, захлопнув холодильник, и тем самым, как бы закрыв предыдущую тему.
- Ну, Володь, какие могут быть от тебя секреты. Жан говорит, что за Золотой Пулей.
- Для Чёрной Жабы?
- А для кого же ещё.
- Именины сердца! А что это такое будет - Золотая Пуля?
Виктор, если бы даже и знал ответ на этот вопрос, не успел бы ответить, - в прихожей случился невероятный тарарам.
- Лапы не забудь ему протереть! - зычно, будто посреди леса стоял, и каким-то не совсем своим - нарочито грозным - голосом сразу скомандовал Сорокин, а затем ещё и под нос себе ворчливо проронил: - Опять, небось, грязи с улицы понаприпёрли…
- Кто там? - спросил Виктор. - Семья?
- Нет, - замотал седой гривой Сорокин, - Ирка с девоньками у друзей… В Испании. Отправил от греха. Сам понимаешь, - такие времена… А это, - он махнул в сторону прихожей, - это родственники подкузьмили. Прислали троюродную племянницу. Типа за мной приглядывать… А-а-а! Седьмая вода на киселе. Троюродному забору двоюродная плетень… Не знаю, честно говоря, как теперь от неё избавиться.
Сорокин сморщился так, словно зуб у него заныл. Или даже два. Виктор, увидев эту отчаянную гримасу, сочувственно поинтересовался:
- Что, сильно девчонка мешает?