Далеко за старичком ходить не пришлось: он отошел на два дома направо, постоял с полминуты, тупо глядя на кузню, потом вернулся к постоялому двору, встал к нему спиной, пошевелил губами, похмурил брови, повернул налево, миновал два дома и оказался перед продуктовой лавкой.
Кажется, на этот раз результат его устроил, потому что дед удовлетворенно хмыкнул, кивнул своим мыслям и, доставая из кармана пухлый, как и он сам, кошель, нетерпеливо шагнул в гостеприимно распахнутые двери.
Серафима, дивясь отстраненно всей очевидной нелепости своих действий, подкралась к открытому окошку и притаилась сбоку, смутно надеясь вот-вот услышать нечто потрясающее, что укажет на рассеянного дедка как на заколдованного Иванушку или, как минимум, на причину неисправности ярославниного приборчика.
Но и эта надежда отправилась по стопам всех предыдущих.
Старик банально и неинтересно купил козьей колбасы, козьего молока, козьего сыра, козьего творога, козий окорок, меда с козлобородника, квашеной капусты, несомненно, в свое время недоеденной козами, а также каравай в виде козьей головы, и, напоследок, пустой туес, на удивление с козами не связанный никак.
Расплатившись, он раскланялся с лавочником и поспешил назад, на постоялый двор, в сопровождении нагруженного туесами и свертками мальчишки лет десяти. У ворот конюшни его уже ждала готовая к продолжению пути повозка.
Через пять минут она уже влилась в бесконечный поток путников на большой дороге за околицей и растворилась в нем.
Смеркалось.
Запад играл и переливался всеми оттенками сиреневого и розового. Нерешительно зудели над болотом немногочисленные ранние комары. Заливались восторженным кваком при одной только мысли о грядущем создании семьи лягушки. Черными пиками пронзали прозрачный вечерний воздух раскачиваемые легкомысленными стрекозами листья прошлогоднего камыша.
С востока накатывалась ночь.
Время сделать привал, решил старик.
Конечно, мокрый голосистый островок суши посреди бескрайнего болота не сравнить было с веселой лесной опушкой, уютной полянкой или гостеприимным стогом сена в чистом поле, не говоря уже о пределе мечтаний усталого путника - постоялом дворе… Но, к смущению своему, задремав на пустынной дороге, он позволил лошади провезти себя мимо всех привлекательных мест для ночевки, услужливо возникавших на его пути после того, как он свернул с шоссе. И поэтому сейчас перед ним предстал незамысловатый выбор всего из двух вариантов: расположиться лагерем посреди топи, или спешно возвращаться по пропадающей в быстро сгущающихся сумерках гати на несколько километров назад.
Сердито буркнув что-то оскорбительное то ли в адрес лошади, то ли болота, то ли всего Белого Света в целом, дедок кряхтя выбрался из повозки и раздраженно огляделся.
О том, чтобы развести на ночь - или хотя бы на вечер - костер речи не было: из горючих материалов под рукой была только коляска.
Хмуро вспоминая, едят ли лошади камыш и осоку, дед распряг Рыжую и привязал к притулившемуся у самого края гати упитанному, но кривобокому дереву, по виду - гибриду плакучей ветлы и карликового баобаба - покрытому от корней до макушки, как пледом цвета хаки, пестрыми лохмотьями лишайника. Отпускать на ночь посреди трясины лошадь, даже - или тем более? - стреноженную, было бы верхом рассеянности даже для рассеянного пенсионера.
Исподтишка понаблюдав за осуждающе поджавшей губы и косящейся на него кобылой, старичок неохотно пришел к заключению, что лошади болотной флорой всё-таки не питаются ("Не забыть пополнить запасы в ближайшей деревне. Записать бы надо… Гром и молния, куда опять задевался мой блокнот? И грифель?.."). Вздохнув, он высыпал в холщовую торбу остатки овса и привязал ее к морде Рыжей.
- В следующий раз, если рассчитываешь на траву, будешь знать, где на ночь останавливаться, - строго погрозил он ей пальцем. - И нечего со мной в гляделки играть. Сама себя наказала, кобыла непутевая.
- Ква-ква-ква-ква-квабыла… - подхватили со всех сторон новую песню обитатели топи и понесли в народ.
Лошадь, пристыженно осознав свою вину, опустила глаза и, полна раскаяния, покорно захрупала ужином.
- Вот так-то, - всё еще не слишком любезно буркнул ее хозяин, забрался в коляску и принялся извлекать из-под скамейки туеса и свертки.
После целого дня скачек по ухабам не одна кобыла была голодна как волк.
- Сыр… козий… окорок… тоже… каравай…
- Ква-ква-ква-кваравай… - согласно выпевал вокруг лягушачий хор.
Перечисляя себе под нос меню сегодняшнего вечера, старик по очереди разворачивал узелки, открывал неотличимые друг от друга туески, и выкладывал на скамейку рядом с собой купленные утром в деревне продукты.
- Так… а это тогда что? Капуста? Квашеная…
- Ква-ква-ква-квапуста… Ква-ква-ква-ква-квашеная… - захлебывались в экстазе болотные жители, забыв, что к капусте, тем более, квашеной, они совершенно равнодушны.
- Или проквашенная? Судя по запаху?.. - недовольно принюхался старик. - А, нет, это мед… козий… козлиный… или как он там? В таком случае, капуста может быть здесь… Ага… А это тогда, наверное, моло…
Плотно притертая крышка очередного туеса открылась со звонким хлопком, и тут же со дна берестяной посудины, словно выброшенный катапультой, вылетел темный комок и плюхнулся на дно повозки.
Старичок ахнул, взмахнул руками - но беглец, не теряя ни секунды, снова взвился в воздух и неуклюже хлопнулся на топкую землю.
- Стой!!! Куда?!.. - смахнув на дно коляски едва накрытый ужин и даже не заметив, дед молнией рванулся вслед за утеклецом, но зацепился ногой за порожек, и стремглав вылетел наружу - руки вытянуты вперед, ноги назад, не хуже любой лягуши. - Сто-о-о… ой!!!..
Лягушачий хор нестройно квакнул в последний раз и испуганно замолк, а удивленный закат обогатился новыми красками и звуками - из глаз распростершегося в болотной грязи дедка снопами полетели искры в соответствующем случаю акустическом сопровождении.
- Где?.. где он?.. - перед глазами еще вились золотые звезды вперемежку с черными кругами, а старик уже яростно зашарил руками вокруг. - Иван? Царевич? Ты где? Иван, вернись немедленно! Я приказываю!.. Вернись сейчас же!.. Ты не имеешь права!..
Под боком у деда что-то слабо шевельнулось.
- Иван?.. - он сунул руку под себя, и пальцы его осторожно сомкнулись на маленьком холодном влажном тельце. - Иван…
Старичок перекатился на бок, поднес руку с пленником к лицу и облегченно перевел дух.
- Юный остолоп… - от души, но беззлобно ругнулся он в морду оглушенной лягушке. - Напугал-то как!
Перед носом его в мокрую кочку с глухим чавком вонзилась стрела.
- Что э?..
Но не успел чародей ни договорить, ни повернуться, как вторая стрела пригвоздила к другой кочке за его затылком свалившуюся шляпу.
- Не двигаться. Не говорить. Руками не махать, - угрожающе прозвучал с небес ледяной голос, и тут же третья стрела впилась в хлюпкую твердь островка над чародейской макушкой для подтверждения серьезности намерений стрелка.
- Отпусти Ивана, - не терпящим пререканий тоном скомандовал тот же голос, и метрах в трех над головой изумленного пенсионера нависла, закрывая прелести уже почти закатившегося заката, обширная прямоугольная тень.
С края ее свесилась лохматая голова в сопровождении двух рук и одного готового к стрельбе лука.
- Если я его отпущу, он убежит! - сердито воскликнул старичок, предусмотрительно всё же не нарушая двух оставшихся директив.
- Вань?.. - голос сверху растерял пару льдинок и стал просто тревожным. - Ты меня слышишь? Не бойся. Я за тобой. Ты меня понимаешь? Если да - то квакни!
Земноводное в кулаке деда издало полузадушенный хрип.
- Да молодец ты мой!.. - умилился еще более потеплевший голос. - Сейчас этот старый пень тебя отпустит, и…
- Старый пень?! - возмущенно подскочил дедок. - Ах ты, наглец!..
И, не успела Серафима опомниться, как незримая сила ухватила ее за шкирку и с презрительной легкостью, будто соломенную куклу, подкинула в воздух.
И тут же двенадцать квадратных метров шедевра шатт-аль-шейхского оккультного ковроткачества, оставшись без пассажира, обрушились на престарелого ловца лягушек всей своей пятидесятикилограммовой красотой.
А секундой позже сверху на них обоих с высоты комариного полета грохнулась Сенька.
Масдай ахнул, старик охнул, лягушка пискнула…
Царевна не стала терять время на выражение своих эмоций таким бесполезным способом - она рвалась в бой.
- Масдай, в сторону, быстро! - свирепо прорычала она.
Ковер послушно приподнялся, поспешно сдал было влево, но в последний момент брезгливо завис над мокрой топкой землей, и решительно сманеврировав еще немного, осторожно опустился на коляску.
- Мне еще ревматизма не хватало… - оправдывая потерю драгоценных секунд, смущенно пробурчал он, но его уже никто не слушал и не слышал - одним прыжком царевна впечатала едва привставшего старикана спиной обратно в пружинистый торфяник и приставила нож к горлу.
Что-то необъяснимое и зловещее беспомощно пыхнуло в вечернем воздухе над ее головой маслянисто-фиолетовым и развеялось по ветру.
- Слушай меня внимательно, - не сводя горящих гневом и жаждой мщения очей с растерянной физиономии припертого к поросшему хилой травкой торфу старика, проговорила Сенька. - По натуре я человек добрый и насилия со злом не приемлю. Особенно по отношению к пенсионерам. Но если ты немедленно не превратишь Ивана обратно…
Договаривать не пришлось - волшебник всё понял и поверил с полунамека, и лицо его потемнело.
Но не от испуга.