Один из пассажиров приподнял веки. Глазки у него были нехорошие: словно две черных дырки, вдобавок посаженные чересчур близко. Окинув капитана безразличным взором, уродец зевнул, обнажив длинные лошадиные зубы, и вновь впал в прострацию. Гаргулов еще какое-то время таращился на странную парочку, потом бочком-бочком миновал их и двинулся дальше, пытаясь собрать воедино разлетающиеся осколки реальности. "Больные, прокаженные какие-то… А поезд - специализированный, медицинский… Да нет, чушь все это, чушь…"
Следующий вагон встретил капитана сильным и неприятным запахом. Источником его была куча бесформенного тряпья на сиденье. "Бомж", - решил Сан Саныч. "Скотина, воняет-то как!" - Гаргулов без церемоний тряхнул пассажира:
- Эй, любезный! Ну-ка, подъем!
Тряпье зашевелилось… Гаргулов быстро отдернул руку. Волна искр в очередной раз прокатилась по вагону, и капитан углядел среди темных лохмотьев матовый блеск чешуи. Что-то двигалось там, в этих тряпках, которые на самом деле были чем угодно, но только не тряпками; что-то большое и упругое неторопливо разворачивало бесчисленные петли гибкого тела… Шорох был еле слышен, но от этого звука шерсть встала бы дыбом на загривке любого примата - неважно, провел ли он свою жизнь под кроной тропического леса или закончил с отличием милицейскую академию… Стараясь не делать резких движений, Гаргулов отступил назад. Зловещее шуршание гипнотизировало. Темная масса на сиденье меняла форму, пухла, разворачивалась, поднималась все выше и выше… Трусом Сан Саныч не был: за годы службы довелось ему повидать и холодный блеск финки в татуированных лапах, и сквознячком в душу веяло от автоматного зрачка, в общем, чем только не радовала жизнь, особенно в веселые девяностые. Ситуации, повергавшие в панику многих его коллег, оставляли Гаргулова абсолютно спокойным; лишь в груди словно бы намерзал ледяной комок - и долго потом не спешил оттаять. Нечто подобное испытывал капитан и теперь, пятясь по проходу. Перед внутренним взором Сан Саныча маячил тяжеленький, надежный "Макаров" - сейчас, увы, бесконечно далекий… Наконец, ладонь нащупала ручку. С несказанным облегчением Гаргулов выскользнул из вагона, захлопнул дверь и прижался к ней спиной… В тамбуре он был не один. Неуловимый Джо сидел на корточках, зажав в зубах сигарету и совершенно не собираясь куда-то удирать. Вид у него был под стать Гаргулову - слегка обалделый.
- Слышь, шериф… Куда это нас с тобой занесло, а? - судорожно затянувшись, спросил Джо.
- Понятия не имею, - честно ответил капитан. - Ты, это… Видел?
Юнец передернул плечами.
- А то!
Несколько минут прошло в молчании.
- Я одного не понимаю: как это мы Мглу ухитрились проехать! - нарушил затянувшуюся паузу Гаргулов.
- Думаешь, мы по тайге чешем? В окошко давно не смотрел, шериф? Сейчас, блин, погляди… - предложил Джо.
- Еще раз назовешь меня шерифом… - буркнул Гаргулов, отлипая от двери: оказывается, он все еще стискивал ручку - да так, что пальцы свело.
- Шериф и есть, кто же еще… Да ты смотри, смотри… - Джо нервно полез за очередной сигаретой.
Ночь за окном не спешила вступать в свои права. Сан Санычу даже показалось, будто стало светлее - а спустя мгновение он понял, почему: в небе переливались и дрожали призрачные полотнища. Однако не это поразило капитана: полярное сияние - не такая уж редкость для здешних широт. Но тайга, та самая тайга, что окружала маленький городок бескрайним хвойным морем - куда подевалась она?! До горизонта, насколько хватало глаз, тянулись болота - плоские, унылые, сплошь в окнах черной, как смола, воды. Не было и не могло быть поблизости таких пейзажей; и в довершение картины из воды вдруг вынырнуло продолговатое черное тело размером с доброго кита - фыркнуло, выбросив фонтанчик воды, показало гладкую, блестящую в свете небесных зарниц спину и погрузилось вновь.
- Видал?! - восхищенно спросил Дурко. - Попали мы с тобой, шериф, в какие-то совсем уж непонятные ебеня… Че дальше-то делать будем?
- Когда-нибудь он остановится, верно? На какой-нибудь станции… А где станция - там и люди… И отделение милиции тоже! - со значением произнес капитан.
- Э! Э! Шери-иф… - укоризненно протянул Джо.
- А ты как думал?! - заломил бровь Гаргулов. - Ну, попали мы с тобой… Незнамо куда. Так это не отменяет нашей маленькой проблемы, дорогой ты мой уклонист. Что я, зря в болоте искупался, за тобой гоняючись?
- Упертый ты, шериф… - горестно покачал головой Дурко.
- Ага! Мы, шерифы, тем и славимся…
* * *
Ефим Альшиц, человек неправильной национальности, оказался в сибирском захолустье, можно сказать, случайно. Виной всему была отвальная институтская пьянка, двое коварных сокурсников - и забавное стечение жизненных обстоятельств. По натуре своей Фима был человеком неглупым - но совершенно фантастическим раздолбаем, о чем не переставала горевать вся его многочисленная родня. Отчаявшись наставить юного оболтуса на путь истинный, родичи взяли бразды Фиминой судьбы в свои руки. После окончания вуза Альшиц ждала карьера в городе Мга Ленинградской области, где заведовал хлебным местом родной Ефимов дядя. Дело, казалось, было на мази; но не зря говорят: хочешь рассмешить господа - расскажи ему о своих планах…
Окончание экзаменов отпраздновали весело и буйно: молодость, как известно, случается с человеком всего раз в жизни. Наутро, подпираемый с двух сторон чуть более трезвыми однокашниками, Ефим очутился на вокзале. Сунув в окошко кассы свой паспорт и пачку мятых купюр, молодое дарование выдохнуло облако удушливого перегара вперемешку с нечленораздельным бормотанием.
- Куда-куда?! - поморщилась желчная мымра за стеклом.
Фима снова что-то буркнул - и уснул.
- Я ни слова не понимаю, молодой человек! - склочно тявкнула кассирша. - И не дышите в мою сторону!
Очередь заволновалась.
- Да что ж за безобразие! Вы людей задерживаете! - громко воскликнула неопределенных лет хмурая тетка - такие найдутся в любой очереди, за чем бы она ни стояла.
- Мг… Мгвня! - выдавил Фима, не приходя в сознание.
- Мгла, что ли? - веселый толстый дядечка сочувственно похлопал Фиму по плечу. - Знаю такую… В наши, стало быть, сибирские края… Эт дело! Только туда прямых поездов нет, тебе через Красноярск надо ехать, что ли…
Молодой специалист никак не отреагировал на сказанное; сокурсники же переглянулись - и обменялись нехорошими ухмылками. Отличаясь неуемной страстью к подлянкам и розыгрышам, эти мелкие пакостники узрели перст судьбы в случайной реплике толстяка. Прощальная хохма обещала затмить все предыдущие. Кассирша, наконец, приняла деньги. Оказалось мало, но Фимины спутники деловито обшарили его карманы и добрали требуемую сумму…
В вагоне Ефим вырубился напрочь: тепло и духота плацкарты подействовали не хуже наркоза. Проснулся он к вечеру. За окном мелькали родные просторы - вполне себе однообразные. Рядом с Фимой думал тяжелую думу коренастый усатый человек с жестоким лицом, в странной полувоенной форме. Напротив сидела молодая мама с ребенком. Дите, склонив голову набок, разглядывало попутчиков.
- Тякой дядя гутиний!
- Ну почему грустный, дядя устал просто… - дипломатично отвечала мамаша.
- И етот дядя гутиний! - удивлялся ребенок.
Мужчина с жестоким лицом тяжко вздохнул.
- Поживи с наше, пацан, - тоже веселья-то поубавится… - посулил он и поднял свинцовый взгляд на Ефима. - Ну что, сосед, продрал ясны очи-то? Будем знакомиться…
"Гутиний", по выражению ребятенка, гражданин представился как атаман Семен Гутенной - чистая детская душа почти угадала.
- Из пырявинских казаков мы! - гордо добавил попутчик.
В его устах "пырявинские казаки" звучали как-то особенно задиристо, этакими любителями пырять кого ни попадя блестящими острыми шашками.
- Ефим Альшиц…
Атаман скривил губы.
- А, ты из этих… По шнобельку и не скажешь… Не люблю я вашу национальность, вот что! Неправильная она, - в подтверждение этих слов жилистый кулак Гутенного брязнул о столик.
Ефим ощутил некоторую обиду.
- Это почему же неправильная?
- Да уж потому… Христа нашего распяли, пить не умеете…
- Как это не умеем! Кто, я? Очень даже… - рассеянно отозвался Фима, решив не поднимать скользкий вопрос Иисусовой национальности; он нутром чувствовал, что здесь может случиться скандал.
Атаман расценил слова Фимы как вызов; из-за пазухи его, словно по волшебству, возник поблескивающий "мерзавчик".
- А это мы сейчас проверим… - исподлобья глядя на Фиму, процедил Гутенной.
- Легко!
- Ах, легко? Ну давай!
- Ну смотри!
- Силен! - с некоторым удивлением проворчал Гутенной. - А ну-кась, теперь я…
Дальнейшее Ефим помнил довольно смутно: в краткий момент прояснения он обнаружил себя подпевающим атаману необыкновенно красивым и чистым голосом. Тянули "Любо, братцы, любо" - очень задушевно; на глаза молодому специалисту наворачивалась слеза. "А может, я тоже из этих, из казаков пырявинских… Не по отцу, так по матери или, там, по деду с бабкой… Кто его знает?"
Институтская пьянка перетекла в дорожную плавно и естественно. Когда веселишься, время летит стрелой. Может показаться невероятным, но Фима пару дней вообще не задавался вопросом - куда он, собственно, едет и почему.
На прощание Гутенной обнял Ефима, дохнул в лицо махорочно-алкогольным букетом.
- Ну дай слово, что окрестишься!
- Да будет, будет тебе, Сема! - проникновенно отвечал Альшиц.
- Хороший ты парень, вот что я скажу, хоть и неправильной национальности…