Кто-то из разбойников крепко взял каурого под уздцы. Лясота пошел послушно, хотя внутри все трепетало. "Не может быть! - билась внутри неотвязная мысль. - Я не верю! Откуда у простого разбойника такое?" Но верить приходилось. В дереве начинался подземный ход. Постепенно понижаясь, путь вел их вниз и вперед. Копыта гулко цокали по утоптанной до твердости камня земле - или, скорее, камню, на котором был тонкий слой земли. В спертом воздухе пахло деревом, железом, камнем, сыростью - и гарью. Остальные лошади фыркали, мотали головами и беспокоились. Они чувствовали то же, что ощущал Лясота, но намного острее, и больше волновались, поскольку не понимали, что происходит. В довершение всего, стоило последнему разбойнику войти внутрь, как дерево с надсадным треском сомкнуло ствол, и все оказались в полнейшей темноте. Двигаться приходилось, ориентируясь на шаги тех, кто шагал впереди, и на узость хода. Тот, кто вел Лясоту под уздцы, второй рукой касался стены - был слышен слабый шелест пальцев по земле.
Впереди показался слабый свет. Первая мысль была о преисподней, где для них горят неугасимые огни, но вот долетел слабый ветерок, который принес запах воды, дерева, свежий воздух и обещание отдыха. Все приободрились. Люди и лошади зашагали быстрее, и через пару минут оказались на берегу реки.
Узкая лесная речушка по берегам густо поросла камышами, ивами и прочей растительностью так густо, что нечего было и думать отыскать спуск. В кустах стояла старая изба - три с половиной стены, просевшая крыша, горка камней на месте печи. Здесь и заканчивался подземный ход, а дальше тропка вела на крутой холм, где над местом слияния двух речек - этой и еще одной такой же - стояла крепостца, обнесенная частоколом из толстых бревен. Снизу из-за забора почти не было видно строений, да Лясота особенно и не всматривался в кровли. Гораздо сильнее его привлекли черепа, торчавшие на кольях, вбитых между бревнами. Коровьи, конские, волчьи, медвежьи, козьи… и даже два человеческих! Не все они еще были старыми - с трех время и вороны еще не склевали всю плоть.
Отряд заметили: в крепости ударило чугунное било и ворота распахнулись. Разбойники въехали в крепостцу, на площадь, со всех сторон окруженную домами - добротно срубленным теремом, молодечной избой, конюшней, кузней, амбарами. Встречающих было мало: трое стариков, три девки да две бабы с детишками, цеплявшимися за подолы. Обе женщины сразу повисли на Тимофее, за девками кинулись разбойники. Атаману пришлось рявкнуть дважды - сперва на баб, потом на своих молодцов прежде, чем все занялись делами. Лошадей отправили на конюшню, с телеги стали сгружать мешки. Владиславу спихнули наземь, и девушка отступила к Лясоте, взялась двумя руками за его уздечку. Он, чувствуя страх княжны, дотронулся до ее связанных запястий губами.
- Я боюсь, - прошептала ему она.
- Это кто ж такая? - Красивая дебелая женщина в расшитом переднике и кичке уперла кулаки в бока, рассматривая пленницу холодными темными глазами.
- Не твово ума дело, Настасья, - отрезал Тимофей. - Моя добыча!
- Ага, - сварливо откликнулась та. - Знаем мы, чего за добыча такая.
- Цыц, дура-баба! - рявкнул атаман. - Давно кнута не пробовала? Волю взяла! Помощница тебе - двор подмести, за курями ходить, коров доить… Не гляди, что тощая. Радуйся подарку! Вот! - Разбойник ловко выудил из-за пазухи цветастую шаль, развернул на вытянутых руках. - Держи!
- Благодарствую, Тимофей Игорыч, - совсем другим тоном промолвила Настасья и кивнула Владиславе. - Поди за мной. Работу покажу.
- Но вы же не можете со мной так поступить! - воскликнула удивленная девушка. - Вы же обещали!
- Ты чего ей обещал? - заинтересовалась Настасья.
- Обещал за выкуп ее отпустить, - с неохотой признался тот, но тут же огрызнулся: - А только пока письмо твое туда, да пока оно обратно воротится, много дней пройдет. И ты что, думаешь, задарма тут будешь есть-пить… Князева дочка!
Настасья потянула девушку за собой. Веревку с ее запястий наконец-то сняли, и Владислава смогла почесать давно зудевшую кожу. Лясота остался один. Он хотел окликнуть девушку, сказать, что все будет хорошо, но получилось только тонкое ржание.
На этот голос все обернулись.
- Степка! А ну живо сюда! Почисти красавца, гриву расчеши да в стойло определи. Ты глянь, Настасья, - продолжал атаман, - какого красавца я у нашего старика-то раздобыл!
Настасья обернулась уже от крыльца. Она крепко держала Владиславу за руку, и девушка почувствовала, как напряглись пальцы женщины.
- Ты где, говоришь, коня-то добыл? - обманчиво ласково поинтересовалась она.
- У колдуна нашего, что на чертовой мельнице. Степка угнал.
- Колдовского коня? Ты чего удумал, а? - вскрикнула Настасья. - Ты только глянь, холерное семя, чего ты к нам притащил? Погибели нашей хочешь?
- Захлопни пасть, дура неотесанная! - багровея, заорал в ответ Тимофей Хочуха. - Вот я тебя враз батогами… Учить меня вздумала? Держись!
Он схватился за плеть. Владислава шарахнулась в сторону, втягивая голову в плечи, но Настасья крикнула:
- Да ты на коня-то глянь! На коня! Аль бельмы залило?
Тимофей обернулся - и с размаху хлопнул себя самого плетью по сапогу.
- Степка! Разиня! Выколи твои глаза! Ты пошто, бесов сын, уздечку с него не снял? Право слово, у бабы ума больше, чем у тебя, на что дура дурой, а враз углядела. Сымай эту гадость да в огонь! Не ровен час, колдун по следам нас достанет!
Парень, придерживавший жеребца за узду, потянулся снять ее, и Лясота сам наклонил голову. Сейчас! Сейчас!..
Ненавистная уздечка, целый день доставлявшая одни мучения, наконец упала - и в тот же миг резкая боль скрутила все тело. Он заржал, слыша, как ржание переходит в истошный крик. Задрожали конечности, захрустели, сминаясь, кости. Перед глазами запрыгали цветные пятна. Чувствуя, что теряет сознание от боли, он попытался устоять, но ноги подогнулись, и под удивленные, испуганные, возмущенные вопли он рухнул на двор, корчась в судорогах.
Когда парень сорвал уздечку и жеребец дернулся, заржав страшным голосом, а потом начал меняться, Владислава тоже закричала вместе со всеми. Девушка зажмурилась, не в силах смотреть на этот ужас, но потом пересилила себя. Настасья больше не держала ее руку. Женщина, побелев, пятилась, крестясь и лепеча дрожащими губами: "Оборотень! Оборотень! Мать Пресвятая Богородица, спаси и помилуй!" Разбойники тоже отпрянули, а Степка с ужасом отбросил от себя уздечку и судорожно стал топтать ее ногами. Когда же превращение свершилось и глазам разбойников вместо золотисто-каурого красавца-коня предстал корчившийся на земле дрожащий голый мужчина, девушка очертя голову кинулась к нему, упала рядом на колени, обнимая и пытаясь помочь встать.
Члены еще дергались в последних судорогах, боль еще накатывала волнами, и в глазах было темно, но Лясота уже чувствовал, как чьи-то руки осторожно дотрагиваются до него. Машинально он вцепился всей пятерней в тонкие пальцы, оперся на худенькое плечико, наваливаясь всей тяжестью.
- Петр… Петр!
Голос доносился словно из-под воды. Кто такой Петр? Он ничего не помнил.
- С вами все в порядке? Вы меня слышите?
Он кивнул, все еще не понимая, о каком Петре идет речь. Выпрямиться удалось с трудом. Болело все тело. Больно было дышать.
- Вставайте! Ну же… Я вас не подниму! - В голосе слышатся слезы. Он сумел повернуть голову. Задержал взгляд на девичьем лице.
- Ты кто?
- Вы… - Слезы все-таки прорвались, побежали по щекам. - Вы меня не помните?
- Извини… - Одной рукой цепляясь за девушку, второй он несильно ударил себя по лицу. - Все как в тумане…
Наконец удалось встать. В голове прояснилось. Он начал вспоминать и по-новому оглядел разбойничью крепость и столпившихся вокруг мужиков. Задержал взгляд на дородном бородаче, пытаясь припомнить, как его зовут.
- Ты колдун? Оборотень? - грозно вопросил тот. - Если ты человек - стой как стоишь. Если нечисть - волчком завертись!
- Я - человек, - промолвил Лясота, заново привыкая к звучанию своего человеческого голоса. - Меня… хозяин в коня превратил. Не сняли бы уздечки - век бы в лошадиной шкуре бегал.
Владислава, стоявшая рядом, улыбалась сквозь слезы, прижимаясь щекой к его плечу.
- За что? - последовал вопрос от атамана.
- За нрав.
- Гм… А как звать тебя, норовистый?
- Ля… Петр, - быстро опомнился он. Когда он заговорил, память стала возвращаться стремительно. - Петр Михайлик. Приказчиком был у купца одного… - Он переступил босыми ногами, сообразил, что стоит перед народом голым, и женщины уже начали его разглядывать. - Дайте чего-нибудь надеть, чтоб срам прикрыть!
Атаман кивнул, и Настасья ушла в терем за вещами.
- Ну-ну. - Тимофей Хочуха смотрел в упор. - Приказчик, говоришь? Не из Закаменья ты, приказчик? Давно оттуда?
"Увидел", - сообразил Лясота, но взял себя в руки.
- Недавно.
- Отпустили или так… ушел?
- Ушел. - С этими людьми хитрить и врать смысла не было. То, что Тимофей Хочуха не простой разбойник, раз водит дружбу с колдунами и обладает какими-никакими, а волшебными силами, Лясота понял сразу. Он и теперь чувствовал в атамане разбойников что-то странное и на все лады ругал свою слепоту, которая мешала ему увидеть невидимое.
- Оттуда, стало быть, ушел, а к нам, значится, пришел, - хохотнул Тимофей Хочуха. - И как тебе это удалось?