Свет и Тьма - это необязательно добро и зло, сын Диомеда. Да, добро должно затмить зло, но если знание о зле стереть совершенно, даже добро может обратиться против себя…
- Я в любом случае никогда не оказался бы на одной стороне с любым демоном! - такая идея представлялась невероятной.
Замечание, судя по голосу, чуть не развеселило Траг’Оула:
"Никогда" - это слово, редко согласующееся с фактом. А принял бы ты когда-нибудь путь ангела… Такого, как Инарий… Который желал бы, чтобы человечество всегда лежало перед ним ниц?
Дракон поймал его. Судя по всему, что он слышал, представление Инария о том, что правильно, подразумевало беспрекословное ему подчинение.
Мендельн покачал головой:
- Я не могу поверить, что мы должны страдать от этих двух сил, не имея надежды…
Разве я сказал, что надежды нет? Высшее Небо и Пылающий Ад создают свои собственные представления о своей абсолютной мощи, - после паузы дракон прибавил. - Однажды они обнаружат, что они далеки от истинных хозяев всего сущего…
Брат Ульдиссиана, как за соломинку, ухватился за эти слова.
- Ты говоришь, что есть что-то ещё, что-то величайшее? - он припомнил кое-что, о чём раздумывал раньше. - Духи перворождённых; они не ушли, но куда подевались остальные? Куда уходят души моего народа?
В место, которое заслужили по праву… За пределы досягаемости Высшего Неба, Пылающего Ада и всей этой трагической вселенной, которую они выплавили…
Что это значит? Откуда ты знаешь то, о чём говоришь?
Мы знаем, потому что знаем…
Мендельн обратил внимание на это "мы" и почему-то почувствовал, что имеется в виду не Ратма. Неужели были и другие, подобные Траг’Оулу? Было ли это возможно?
Но небесный дракон больше ничего не сказал по этому вопросу, и Мендельн знал, что, продолжи он расспрашивать, Траг’Оул больше ничего не сказал бы. И всё же, кое-что из сказанного драконом раньше вселило в него надежду.
- Так значит, у Санктуария есть настоящая возможность стать бо́льшим, чем то, что они хотят из него получить… - Мендельн сжал кинжал, который так хорошо лёг в его руку. Кинжал был не оружием, - хотя и легко мог использоваться в этих целях, - но одним из ключей к освобождению предназначения человечества от нескончаемой войны между ангелами и демонами.
Правда, это справедливо, только если ему и Ульдиссиану удастся как-то помочь помешать осуществлению замыслов Лилит и таинственного Инария.
Ангел беспокоил его больше.
- Этот Инарий… Отец Ратмы… Что он сейчас делает?
Впервые за всё время от Траг’Оула исходила неуверенность:
Лилит - создание многих замыслов и, хотя за ней трудно уследить, её почерк весьма примечателен. Инарий, с другой стороны, играет более тонко. Может статься так, что мы уже обречены на поражение в борьбе с ним, потому что он, быть может, уже сделал ход, который погубит одновременно её и нас. Ратма может лучше судить о нём, но даже он не уверен, насколько точны его суждения…
Что было окольным путём доведения до Мендельна, что ангел представляет такую же загадку для его наставников, как и для человека.
- Но мы же знаем, что он действует как Пророк, чьё лицо остаётся скрытым от всех! Конечно, опираясь на это, мы можем просчитать его действия…
Инарий остаётся полностью скрытым даже окружённый множеством глаз. То, чем видится Пророк, необязательно то, чем он является, даже в большей степени, чем Примас, который не один, но которых как минимум трое…
И вот он поднял ещё один вопрос, который донимал Мендельна даже до того, как Ратма похитил его.
- Демон Люцион был Примасом, и этого демона больше нет. Это Лилит носит его маску, сомнений быть не может.
Но стала бы Лилит создавать такую сумятицу в Хашире?
Она не стала бы, и Мендельн это знал. Он задумался о том, что было нелогично даже для демонессы.
- Другие командиры? - наконец спросил брат Ульдиссиана. - Другой демон? Это могло бы сработать нам на руку! Если даже не напрямую эта третья сторона воспрепятствует её планам…
Не воспрепятствует… По сути… Она даже способствует их осуществлению.
Ничего хорошего это не предвещало. После того как они с Ульдиссианом исчезли, одна только Серентия могла присматривать за демонессой. Правда, во многом дочь Сайруса была более способной, чем Мендельн.
- Серентия поведёт эдиремов. Они доверяют ей. Они проследуют за ней сквозь огонь и воду…
Звёзды снова задвигались и утихомирились. Мендельн уже знал, что так дракон выражает недовольство.
Да… Они будут выполнять приказы твоей подруги в отсутствие твоего брата… И тем самым всё больше и больше будут погрязать в сетях Лилит…
- Что ты не договариваешь мне? - недовольно заворчал Мендельн. Что ты знаешь?
Последовало необычное колебание… А потом Траг’Оул ответил:
Эдиремы Ульдиссиана считают, что следуют за твоей подругой, но, делая так, на самом деле они слушаются демонессу.
Слушают… Нет!
Да… Серентию из Серама они видят перед собой, но на самом деле уже несколько дней это Лилит, если считать по времени Санктуария…
- Серентия… - Мендельн упал на одно колено, так поражён он был этой новостью. Его разум устремился в прошлое, в Парту, к Малику, который носил кожу другого человека. - Нет… Серентия… Нет… Этого не может быть…
Кожу другого человека… Лилит носила кожу Серентии…
* * *
Может, Хашир и был меньше Тораджи, но отпечаток, который эдиремы оставили на нём, - особенно внутри храма, - оказался куда больше, чем на первом городе. Храм остался стоять, но утопал в крови. Особыми жертвами стали высшие жрецы: их тела теперь висели на разрушенных колоннах, стоящих по фронту здания. Сила эдиремов позволила погрузить стрелы футовой длины в твёрдый мрамор… После того как они проникли сквозь мягкую плоть.
Руки каждого жреца висели прямо над головой. Металлические арбалетные стрелы пронзили ладони, которые перед этим были сведены вместе, с тыльной стороны. Стрелы также проходили сквозь горла и туловища.
Предложение такого наглядного представления поступило от женщины, которая теперь возглавляла эдиремов. Жрецы похитили Ульдиссиана, горячо заявляла Серентия, и потому их будут вешать до тех пор, пока кто-нибудь из оставшихся не подаст голос и не скажет, где он находится.
Но все жрецы отошли в мир иной, причём каждый клялся, кто он не знает, что произошло с предводителем группы. Серентия ухватилась за это как за предлог, чтобы в дальнейшем прочесать местность на предмет сторонников секты, в первую очередь среди руководителей города.
Спустя три дня после того как Ульдиссиан и его последователи вошли в город, Хашир во многом был чуть более чем напоминание о себе.
Пока всё это происходило, население пряталось, опасаясь одновременно храма и новоприбывших. Это не помешало на четвёртый день Серентии - её длинные волосы размётывало ветром - выйти на середину рынка и объявить голосом, который эхом отдавался по всему городу, что она теперь принесла мир и надежду в Хашир. Естественно, часть местных восприняла это заявление с осторожностью, но эдиремам удалось многих вывести из их домов, чтобы они смогли увидеть, что она говорит правду.
Привлечённой публике Серентия предложила то же, что и Ульдиссиан, но не сразу. Хашири наблюдали воочию силу иноземцев, и потому многие из них хотели попробовать. Однако Серентия даже этим не показывала путь, хотя она из всех эдиремов была наиболее способна сделать это.
Вместо этого в том самом храме, который они завоевали, в то самое время, когда местные птицы пировали на телах жрецов, славного Ромия вызвали на аудиенцию с первым служителем мастера. Он понятия не имел, что хочет от него Серентия, знал только, что, если Ульдиссиана больше нет - слухи об этом стремительно разносились в их рядах, - то она остаётся их единственной надеждой не только на продолжение, но и просто на выживание.
В качестве своего временного штаба Серентия использовала жильё местного высшего жреца. Ромий, который всегда был беден, даже в пору своей бытности разбойником, мог, когда вошёл, только дивиться шёлковым коврам на стенах и оправленным в золото гобеленам. Доля сожаления, которое он испытывал по поводу жестокости действий эдиремов в Хашире, исчезла, когда он подумал об огромных, добытых нечестным путём богатствах Триединого.
Ещё немного, и он замер на месте. Серентия растянулась на наклонном диване, её взгляд был прикован к пергаменту у неё в руках. Её длинные, густые волосы ниспадали на плечи и даже закрывали часть её лица. Она была усладой для глаз даже в своих потрёпанных боями одеждах, особенно для Ромия, который был без ума от Серентии чуть ли не с первого раза, когда увидел её на площади в Парте.
Наконец, он сумел прочистить горло, и она немедленно оторвалась от чтения.
- Ромий! - улыбка, которой осветилась её лицо, распалила огонь в его сердце. Попроси его Серентия в одиночку сразиться с группой свирепых существ под названием морлу, он бы не задумываясь бросился в бой. - Я боялась, что ты не придёшь!
- Как я мог не прийти, госпожа? В любое время, для чего угодно, тебе нужно только позвать, и верный Ромий поспешит услужить…
Она села.
- Как поэтично! Но подойди же! Почему ты всё время стоишь в дверях? - Серентия похлопала по дивану. - Составь мне компанию!
Низко поклонившись, он поспешно подошёл. Возле самого дивана бывший вор заколебался, но Серентия снова улыбнулась и похлопала по сиденью.