И уже с нажимом повторяю: "Фиксирует? Каким образом?" Приоткрывает наш эскулап рот, словно испугавшись. Физиономия, как прокисшее молоко. Потом признается уныло: "Записывает. Я разрешил". - "Зачем?" - "Уж больно интересно… Понимаете, я докторскую диссертацию готовлю. А тут такой случай, неоднозначный. В каком-то роде - уникальный".
Так вот оно в чем дело, соображаю. Картина начинает проясняться. "Где записи?" - спрашиваю.
Выбирается Василий Иванович нехотя из-за стола, подходит к шкафу: "Вам все доставать?" - "А что, много?" Психиатр на мгновение замялся, потом говорит: "Две папки".
Привстает на цыпочки, извлекает с верхней полки толстенную папку с тесемками. Я аж присвистнул непроизвольно: "А почерк-то хоть разборчивый?" - "Не-а, - отвечает. Чувствую, что со злорадством. - Как курица лапой. Да еще карандашом". - "А почему карандашом?" - "Опасно им шариковые ручки доверять. Психи, все же".
Я задумался. Врач возвращается к столу. Опершись на него, запрыгивает в кресло. Смотрит на меня и произносит осторожненько: "Если вы почитать хотите, то я могу вам машинописный вариант предложить". - "А есть?" - спрашиваю наивно. - "Для вас - есть, - говорит. - Мне машинистка кусками перепечатывает, для работы над диссертацией". - "Кусками?" - "Да там нет смысла все читать, замучаетесь. Он все подряд записывает, все мысли, которые в голове. Тоже вроде мании… Я куски отмечаю, а машинистка перепечатывает. Медленно, но иначе еще бы медленней выходило". - "И много обработали?" - "Около двух папок… Почти все, то есть. Так как? Берите машинопись. А рукопись - пусть у меня полежит. Мне для диссертации может понадобиться, чтобы идентичность подтвердить. Годится?" - "Не совсем, - говорю с лицемерным сочувствием. - Я вас понимаю, но должен изъять все. На время".
Вижу - побледнел Василий Иванович. На лысине аж пот выступил. "Это как же так?.. Вот как… У меня ж целый раздел в диссертации…"
Мне стало его жалко, говорю: "Вы не расстраивайтесь раньше времени. Может, там ничего криминального и нет. Я же понимаю, что диссертация. Сам когда-то кандидатскую защищал". - "Да ну? Это, по каким же наукам? - спрашивает. А сам, вижу, злится, губы покусывает. - Если не секрет". - "Не секрет. По филологическим… Как кандидат кандидату обещаю. Почитаю - и верну. Если не все - то часть. Бред нам не нужен. А вы же по бреду, в основном, специализируетесь?" - "А вы?" - огрызается психиатр.
Тут мне смешно стало. "Да будет вам, - говорю. - У каждого своя служба".
Запихиваю папки себе в портфель. Врач смотрит, будто я у него родных детей отнимаю. "Эх, - думаю. - Ну что за работа у меня? Этот хоть людей лечит, пусть, в основном, и без пользы. А я? Действительно, бредом занимаюсь. Зато на службе Родине. Такие пироги. И куда деваться?"
Василий Иванович вдруг ни с того, ни с чего заулыбался. Суетиться начал. "Может, чайку на дорожку? У нас тут повариха вкусные булочки печет. Для медперсонала. Пальчики оближете".
"Ишь ты, шустрый какой, - думаю. - Чаи с тобой распивать - не рановато ли? Думаешь, уболтать меня, чтобы рукопись оставил? Вот завербую по полной программе, тогда угостишь чаем". А вслух отвечаю: "Спасибо за приглашение, да некогда мне. Времени мало. В следующий раз. Мне вот бы, что еще. Надо на больного взглянуть". - "На Сизоненко?.. Это без проблем. У них сейчас время прогулки. Выйдем на улицу, они там во дворе почти все, кому можно. На солнышке греются".
Открываю дверь кабинета, чтобы выйти в коридор, и едва не сталкиваюсь лоб в лоб со здоровенным детиной в голубом халате. На носу у него такие круглые никелированные очки, знаете, "а ля Ганди"? В общем, видок, как у натурального убийцы-маньяка из детективного ужастика. Я аж вздрогнул. "Чего тебе, Петрухин?" - спрашивает Василий Иванович. "Извините, я хотел узнать, - отвечает громила, а голос писклявый, девчачий. - Четвертую палату на прогулку выводить?" - "Я же объяснял Марии Викторовне: четвертую отдельно после ужина, на полчасика". - "Извините, я не знал".
И шустренько так - шмыг куда-то. И исчез. "Кто это?" - интересуюсь. "Старший санитар", - отвечает Василий Иванович. Но с такой интонацией, будто я очень глупый вопрос задал. Или странный. "Да уж, - думаю. - С такими санитарами и у здорового человека психика поедет".
Вышли на улицу, и врач показал мне невысокого худого мужчину с изнеможенным лицом. Тот стоял около чахлой березы и тоскливо смотрел на небо. А небо ясное, без единого облачка. Почему-то в память врезалось. "Вот ваш "писатель", Виталий Сизоненко. Будете общаться?" - спрашивает психиатр. Прикинул я, а дело уже к вечеру. Надо, думаю, сначала сочинение почитать. Никуда этот писака не денется. "Нет, - говорю. - Может быть, в следующий раз".
Дошли до ворот. Тут Василий Иванович берет меня за локоть осторожно: "А можно спросить?" - "Пожалуйста". - "Вам ведь на меня настучали?"
Я, конечно, сделал удивленное лицо, но с опозданием. Вопрос застал врасплох. Врач оказался проницательнее и хитрее, чем я предполагал. "С чего вы выдумали?" - удивляюсь. "Я ведь все-таки психиатр, а не терапевт общего профиля, - усмехается Василий Иванович. - Я даже догадываюсь, кто донес… Во-первых, могла машинистка. Все просит ей доплату сделать, ругается, что работы много, а тут я еще рукопись психа заставил перепечатывать… Я бы и не прочь ей доплачивать, да где ж деньги взять? У нас же не хозрасчет. Медперсонал копейки получает. Вот… А еще Петрухин мог стукнуть". - "Ему-то зачем?" - "Уж больно любопытный. Я даже подумал…" - "Чего подумали?"
Смотрит Василий Иванович на меня хитренько, щурится: "Да так, ничего особенного". - "Не берите в голову, - советую. - На всех доносят. Считайте, что я к вам по собственной инициативе приезжал".
Покосился он выразительно на мой портфель, спрашивает: "Когда еще в гости ждать?" - "Не знаю. Вот почитаю сочинения вашего романиста и решу. Может, и лично с ним переговорю".
Но поговорить с Сизоненко мне так и не удалось. События приняли неожиданный поворот. Так, кажется, пишут в романах?
Юрий Константинович замолчал. Подошел к столу, налил в кружку из чайника воды.
- Наконец-то, - с подковыркой, после паузы, отозвался Михаил. - Добрались до поворота. А я думал - уже финиш.
- Сразу видно, Миша, что ты не ученый человек, - София посмотрела с неодобрением. - Детали и обстоятельства играют важную роль в изучении процесса или явления. Они создают полную картину. Я правильно размысливаю, Юрий Константинович?
- Правильно, София, - девушка нравилась старику все больше. - Не обращайте внимания на Мишку. Он всегда был торопыгой.
- Торопыга, от слова "торопиться". Поясняю специально для уважаемых филологов и ученых человеков, - Михаил не выдержал серьезного тона и засмеялся. - Деда, я готов слушать тебя хоть до утра, но я пока не улавливаю сути. Да и темнеет уже. Может, в дом зайдем?
- Подожди чуток. Сейчас зайдем. Я уже заканчиваю… Вот что дальше случилось. Дело происходило в пятницу. Вернулся я на работу. Папки с рукописью положил в сейф. А машинописный текст захватил с собой. Думаю, прочитаю за выходные на даче. Не терпелось мне от этого камня на душе избавиться. Или от горы с плеч. Не знаю, как лучше выразиться. В общем, беспокоила меня эта история. И угнетала.
- Камень с души и гора с плеч? - София оставалась в своем репертуаре. - Это посло-вИ-цы?
- Нет, София, это не пословицы. Это фразеологизмы, устойчивые выражения. Так вот, машинописный текст я отвез на дачу и здесь, - Юрий Константинович махнул рукой, - прочитал за выходные. Ничего криминального, антисоветского в этом тексте не содержалось. Утверждаю со всей ответственностью. Он на самом деле походил на фантастический роман. С одной стороны я обрадовался - не хотелось мне, чтобы Сизоненко продолжал по нашему ведомству числиться. С другой стороны - отпечатано было не все. Для полной очистки совести мне предстояло просмотреть, хотя бы выборочно, рукопись. Особого желания к этому занятию я не испытывал. Думаю: позвоню в понедельник Василию Ивановичу. Он весь текст читал. Поговорю с ним откровенно - если что подозрительное в рукописи есть, пусть признается, чтобы я зря время не тратил…
Приезжаю в понедельник на работу, звоню в больницу. Трубку берет медсестра. "Не могу я вам позвать Василия Ивановича, - говорит. - Убили его". Вот так.
София приоткрыла рот. Михаил наклонил голову и застыл. Рассеянное выражение сползло с лица молодого человека, сменившись озадаченным недоумением. Такого "поворота" он явно не ожидал. Юрий Константинович усмехнулся про себя: "Ах, молодежь! Дети фаст-культуры. Без трупов, погонь и стрелялок для них кино не кино, история не история. Ладно, будет вам еще все по полной программе". И продолжил:
- Подробностей медсестра мне сообщать не стала. Мол, милиция запретила. Я тут же связываюсь с начальником райотдела. Выясняю детали. А они следующие. В субботу утром в палате обнаружили труп Сизоненко. Виталий был задушен… Далее медсестра позвонила домой Василию Ивановичу, ну, чтобы начальство в известность поставить. А жена говорит, что он дома не ночевал. Но с вечера предупредил о том, что на работе задержится. Уже ночью жена ему пыталась в кабинет дозвониться, но трубку никто не брал. Супруга решила, что он пьяный уснул. С нашим психиатром такое, оказывается, случалось: любил он медицинского спиртику, дармового, за воротник заложить. В смысле - тяпнуть… Ну, выпить, выпить. Особенно на выходные, когда руководство не беспокоит. И засыпал иногда после этого на диванчике в своем кабинете, да.