Гостиная была безукоризненна – кожаный черный диван в форме буквы "L" занимал треть комнаты, перед ним стоял кофейный столик, тоже черный, дымчатого стекла. На нем лежали стопкой три номера «CQ» и четыре пульта управления, один для пятидесятидюймового широкоэкранного телевизора, второй для кассетного видеомагнитофона, третий для лазерного проигрывателя, четвертый для стереосистемы.
– Джею осталось, – сказал я, – приобрести универсальный пульт управления громкими воплями.
В шкафу стояло несколько технических справочников, кое‑что из романов Ле Карре и несколько произведений сюрреалистов, которых Джей так любил, – Борхеса, Гарсиа Маркеса, Варгаса Льосы и Кортасара.
Я бегло осмотрел книги и диванные подушки, ничего не нашел и отправился в спальню.
Хороший частный детектив – непременно минималист. Он слишком хорошо знает, чем может грозить случайный клочок бумаги с записями или припрятанный дневник, так что вряд ли он будет барахольщиком. Сколько раз приходилось мне слышать, что моя квартира напоминает не дом, а номер в отеле. И обиталище Джея, куда более шикарное, чем мое, все же несло на себе явную печать безличности.
Я стоял в дверях спальни, в то время как Энджи ворошила матрасы старинной кровати‑ладьи, приподнимала ковер перед комодом орехового дерева. Гостиная была сугубо современной, выдержанной в черно‑белых тонах с кобальтово‑синими постмодернистскими картинами на стенах, спальня же, как казалось, следовала более естественной моде – светлый паркет, поблескивающий в лучах псевдостаринной люстры, кровать под пестрым покрывалом ручной работы, письменный столик в углу, перекликающийся с ореховым комодом и бюро.
Когда Энджи передвинулась к письменному столу, я сказал:
– Так где же было это ваше с Джеем «за столом»?
– Я переспала с ним, Патрик. Ясно? Если тебя интересуют подробности.
– Когда?
Она пожала плечами, а я подошел к столу и встал за ее спиной.
– Прошлой весной или летом. Что‑то в этом роде. Точно не помню.
Я открыл ящик, в то время как она выдвинула ящик напротив.
– В один из твоих «оголтелых денечков»? – спросил я.
Она улыбнулась:
– Ага.
«Оголтелыми денечками» Энджи называла дни свиданий в период, последовавший за ее разводом с Филом, – период скоропалительных романов и кратковременных связей, не предполагавших никаких обязательств или привязанностей и легкомысленных настолько, насколько может быть легкомысленным отношение к сексу теперь, после открытия СПИДа. Период этот наскучил ей даже быстрее, чем подобное наскучило мне, и длился он у нее месяцев шесть, в то время как у меня это растянулось лет на девять.
– Ну и как ты его находишь?
Она нахмурилась, обнаружив что‑то в ящике.
– Вполне на уровне. Но привык стонать. Терпеть не могу парней, которые громко стонут.
– Я тоже их терпеть не могу, – сказал я.
Она рассмеялась:
– Ну, нашел чего‑нибудь?
Я задвинул последний ящик.
– Канцелярские принадлежности, ручки, автомобильную страховку – в общем, ничего!
– Как и я.
Осмотрев комнату для гостей и не найдя ничего и там, мы вернулись в гостиную.
– Чего же мы опять ищем? – спросил я.
– Зацепку.
– Какого рода?
– Большую.
– О‑о.
Я проверил, нет ли чего за картинами. Снял заднюю панель с телевизора, заглянул в трей лазерных дисков, в трей СД‑проигрывателя, открыл ящичек видеокассет. Ни малейших зацепок там не было.
– Ага! – Энджи вышла из кухни.
– Нашла большую зацепку? – поинтересовался я.