Мы с Энджи уставились на кипу бумаг перед нами, пытаясь решить, с чего начать, но тут зазвонил телефон.
– Алло, – сказал я.
– Нам нужны наши дискеты, – произнес голос в трубке.
– Да уж наверное, – усмехнулся я и, отведя на секунду трубку ото рта, сказал Энджи: – Им нужны дискеты.
– Ну, находка переходит к нашедшему, – подсказала она.
– Находка переходит к нашедшему, – повторил я в трубку.
– Что, трудновато стало расплачиваться в последнее время, а, мистер Кензи?
– Простите?
– Вам, должно быть, потребуется позвонить сейчас в ваш банк, – сказал голос. – Даю вам десять минут. А потом уж постарайтесь, чтоб телефон ваш был свободен – я перезвоню.
Повесив трубку, я немедленно прошел в спальню за бумажником.
– Что случилось? – спросила Энджи.
Я покачал головой и, позвонив в «Визу», получал ответы, один за другим, нескольких автоматов, пока наконец мне не ответил живой голос. Я назвал номер своей карточки, дату истечения срока и индекс.
– Мистер Кензи? – осведомилась женщина на проводе.
– Да.
– Обнаружено, что ваша карточка поддельная.
– Простите, что вы сказали?
– Она поддельная, сэр.
– Этого не может быть. Ее выдали мне вы.
Она устало вздохнула:
– Нет, не мы. Внутреннее компьютерное расследование выявило, что ваша карточка и номер появились после взлома наших счетов три года назад.
– Это совершенно невозможно! Карточка выдана вами!
– Я уверена, что это не так, – сказала она певучим ласковым голосом.
– И что все это значит, черт побери?
– Наши юристы свяжутся с вами, мистер Кензи. Как свяжется и представитель Центральной коллегии отдела компьютерных и почтовых мошеннических операций. Всего хорошего.
И она повесила трубку, звучно щелкнув мне в ухо.
– Патрик? – сказала Энджи.
Я опять покачал головой и набрал телефон банка. Я вырос в бедности, в вечном паническом страхе перед безликими чиновниками‑бюрократами и требующими оплаты кредиторами, глядевшими на меня сверху вниз и оценивавшими меня в зависимости от количества денег на моем банковском счете, признававшими мое право на заработок или лишавшими меня этого права, судя по тому, с какими средствами и возможностями я начинал. Последние десять лет я работал как каторжный, зарабатывая, копя и приумножая доходы. Я не желаю больше быть бедным, говорил я себе. Нет. Хватит.
– Ваши банковские счета заморожены, – сообщил мне мистер Перл, служащий банка.
– Заморожены, – повторил я. – Объясните, что это значит.
– Деньги ваши конфискованы финансовой инспекцией.
– По судебному иску?
– До выяснения, – сказал он, и в его голосе я вновь услышал это – услышал презрение. Услышал то, что постоянно слышат бедняки – слышат от банкиров, кредиторов, торговцев. Презрение, потому что бедняки – люди второго сорта, они тупы, ленивы, слишком бесхарактерны и вялы, чтобы суметь удержать деньги законным путем и приносить пользу обществу. Уже лет семь, как со мной перестали разговаривать этим тоном, лет семь, если не десять, и я оказался к этому не готов. Я тут же смешался.
– До выяснения, – повторил я.
– Да, я сказал именно так. – Голос его был сух, спокоен, голос человека солидного, хорошо защищенного в жизни. Так можно ответить собственному ребенку на вопрос: «Можно мне взять автомобиль, папа?»
Но я сказал другое:
– Мистер Перл, – сказал я.