По‑моему, из телячьей кожи. Очень мягкая и облегает.
Энджи влезла в сумочку и извлекла оттуда два пистолета. Один был австрийский – девятимиллиметровый «глок 17», второй был немецкий – девятимиллиметровый «зиг‑зауэр Р226». «Глок» был легкий и черного цвета. «Зиг‑зауэр» был из серебристого алюминиевого сплава и чуточку тяжелее.
– Там столько их было в оружейном ящике, – сказала Энджи, – но эти мне показались самыми подходящими.
– Обоймы?
– "Зиг‑зауэр" вмещает пятнадцать патронов, «глок» – семнадцать.
– И разумеется, патронники пусты.
– Разумеется.
– Что вы, ради бога, такое делаете? – произнес Тревор.
Мы притворились, что не слышали.
– Кто сильнее, как ты думаешь? – спросил я.
Энджи смерила обоих взглядом.
– Трудно сказать. Дезире молода, но у Тревора в руках достаточно силы.
– Бери «глок».
– С удовольствием.
Она протянула мне «зиг‑зауэр».
– Готова? – спросил я и, зажав рукоять грудью и поврежденной рукой, оттянул затвор и дослал патрон в патронник. Наставив «глок» в пол, Энджи сделала то же самое.
– Готово!
– Погодите! – воскликнул Тревор, когда я направился через комнату к нему, держа пистолет в вытянутой руке и целя прямо ему в голову.
Снаружи шумел прибой и ярко светили звезды.
– Нет! – завопила Дезире, когда к ней с пистолетом в руке начала двигаться Энджи.
Тревор забился в кресле, натягивая связывавшие его веревки. Он дернулся влево, потом вправо и снова влево.
А я все приближался. Я слышал громыхание кресла, в котором так же билась и дергалась Дезире, а комната словно съеживалась вокруг Тревора с каждым моим шагом. Лицо его над прицелом пистолета росло, ширилось, глаза метались из стороны в сторону. Из‑под волос у него тек пот, а обезображенные щеки сводила судорога. Бледные, до молочной белизны губы раздвинулись, обнажая зубы, и он издал не то вопль, не то вой.
Подойдя вплотную к его креслу, я приставил пистолет к кончику его носа:
– Как себя чувствуете?
– Нет, – произнес он. – Пожалуйста!
– Я сказала «Как чувствуете себя», – рявкнула Энджи на Дезире на другом конце комнаты.
– Не надо! – крикнула та. – Не надо!
– Я задал вам вопрос, Тревор, – сказал я.
– Я...
– Как чувствуете себя?
Глаза его скосились, вперившись в ствол пистолета, и в них показались красные прожилки.
– Отвечайте!
Губы его зашамкали, потом сжались, а на шее вздулись вены.
– Дерьмово себя чувствую! – вырвалось у него.
– Именно, – сказал я. – Вот так же чувствовал себя и Эверетт Хемлин, умирая. Дерьмово. Так же чувствовал себя Джей Бекер. И ваша жена чувствовала себя точно так же. И шестилетняя девочка, которую вы раскромсали на куски и бросили в чан с кофейными зернами. Дерьмово, Тревор. Как полное ничтожество.
– Не стреляйте в меня, – сказал он. – Пожалуйста. Пожалуйста! – И из пустых его глаз покатились слезы.
Я отвел пистолет от его лица:
– Я не собираюсь стрелять в вас, Тревор.
Он смотрел в полном изумлении, как я вынул из пистолета обойму и кинул ее себе в перевязь. Потом, прижав оружие к кисти поврежденной руки, вытряхнул из патронника патрон. Нагнувшись и подняв патрон, я сунул его себе в карман.
Затем под все более изумленным взглядом Тревора я оттянул затвор и, отделив рукоять от казенной части, также кинул их себе в перевязь.