– И вы тут, мистер Кензи, – сказал он. – Как вижу, путешествие во Флориду тоже не слишком вас утомило.
– Несмотря на простыни, которыми я прикручен к креслу, – сказал я, – чувствую я себя замечательно, Тревор.
Опираясь рукой о стол, он обошел его, зайдя за него сзади, потом потянулся к стоявшей у окна каталке и сел в нее. Дезире повернулась на коленях, ведя за ним дулом пистолета.
– Итак, Джулиан, – произнес Тревор, и глубокий его баритон разом заполнил обширный кабинет, – как я замечаю, ты решил встать на сторону молодости.
Джулиан скрестил руки на груди и, потупившись, наклонил голову.
– Это был наиболее прагматичный выбор, сэр. Как я уверен, вы это и сами понимаете.
Тревор открыл ящик черного дерева на столе, и Дезире взвела курок.
– Я только сигару, деточка.
Он извлек из ящика сигару длиной с мою щиколотку, отломал кончик и закурил. Когда он обезображенными щеками втягивал и втягивал в себя сигарный дым с толстого конца сигары, тот поднимался кольцами с толстого конца сигары и начинал плыть по комнате, и почти сразу же в ноздри мне заползал густой, напоминающий запах дубовой рощи, аромат.
– Руки держать так, чтобы я их видела, папа!
– Да я и помыслить не мог, чтобы их прятать, – сказал он и откинулся в своей каталке, пустив кольцо дыма вверх, над головой. – Стало быть, ты прибыла довершить то, что не смогли сделать в прошлом году три болгарина на мосту?
– Что‑то в этом роде, – сказала она.
Он склонил голову набок и взглянул на нее краешком глаза.
– Нет, не «в этом роде», а именно это, Дезире. Помни, что, неточно выражаясь, ты заставляешь подозревать и мысль свою в нечеткости.
– Одна из деловых заповедей Тревора Стоуна, – пояснила она мне.
– Мистер Кензи, – сказал он, вновь обратив взгляд наверх, к кольцам дыма, – дочку‑то мою вы успели отведать?
– Папа, – возмутилась Дезире, – что ты, право!
– Нет, – сказал я. – Не имел такого удовольствия. Что, думаю, отличает меня от всех других в этой комнате.
На обезображенных губах появилось подобие улыбки.
– Ах, значит, выдумка Дезире о нашей противоестественной связи жива и процветает?
– Ты же сам учил меня, папа: если что‑то эффективно, действуй в том же духе.
Тревор подмигнул мне:
– Я, конечно, не без греха, но кровосмесительство для меня – табу. – И он повернул голову. – Ну а ты, Джулиан, как расцениваешь технику моей дочери в постели? Ничего, а?
– Вполне, – сказал Джулиан, и лицо его дернулось.
– Лучше, чем у ее мамаши?
Дезире резко повернулась, чтобы взглянуть в лицо Джулиану, а затем опять рывком повернулась к Тревору.
– Относительно матери мне ничего не известно, сэр.
– Ну хватит, брось! – Тревор засмеялся кудахтающим смехом. – Не надо скромничать, Джулиан. Как всем нам известно, ребенок этот не от меня, а от тебя.
Ладони Джулиана сжались, а ноги слегка раздвинулись.
– Вы бредите, сэр.
– Неужто? – Повернувшись, Тревор подмигнул мне.
Я чувствовал себя каким‑то персонажем пьесы Ноэля Кауэрда в обработке Сэма Шепарда.
– Думаешь, это возымеет эффект? – спросила Дезире. Она поднялась с колен. – Знаешь, папа, все эти нормы морали – что в сексе прилично, а что нет – мне настолько безразличны, что даже говорить об этом смешно! – Пройдя мимо меня, она обошла стол и встала за спиной отца.