Вот набили они на кузов ладьи два полоза для волоченья. Привязали толстые канаты, а на концах канатов - кожаные лямки. Они те лямки перекинули через грудь, запряглись, будто лошади, тянут-во-локут. Однако же у лошади четыре ноги, а человеку всего две дад ены, ему тяжелей.
Мужики-ладейники приналегли, сзади ладью толкают, помогают волочанам. И Ивашка с Ярмошкой сунулись помогать, да их шуганули. Ещё придавит, искалечит - возись тогда с вами.
Переволокли ладью, а за ней и две меньших тоже переволокли. Полозья сняли, спустили ладьи на воду. Волочане вернулись к себе в село, а ладьи поплыли по Днепру-реке к Смоленску.
Глава пятая
У КНЯЖЬИХ ВОРОТ
Стоит Смоленск-город на торговом пути "из варяг в греки" - в оба конца его не минуешь. От этой торговли город богатеет и ширится. Ещё бы немного - Новгороду Великому и самому престольному Киеву носы утрёт.
Ярмошка изумляется:
- Эх, такой-сякой город! Чего только на свете не бывает! Ивашка, гляди-ко!
Ивашке в городах ещё не случалось бывать. Он за Мудрилину рубаху крепко держится - боится потеряться. Он по сторонам глазеет, рот разинул - сейчас ворона залетит!
Ох и город! На высоком берегу Днепра, на Соборной горе, кремль-детинец - крепкие стены. А в детинце соборный храм - его ещё Владимир Мономах строил. Ещё когда Мудрила младенцем был.
Им на горе делать нечего, они туда и не пошли, издали полюбовались.
- Эх, такой-сякой город Смоленск, распрекрасный какой!
Под горой к реке спускаются Подолия, Пятницкий и Крылошевский концы и Петровское Сто. Здесь живут купцы и ремесленники, здесь большая торговая площадь.
Мудриле надо тётке Любаше городской гостипец купить - платок, или подвески с финифтью, или ещё что. Они и пошли на торговую площадь.
Товары здесь со всех концов земли - от варяг с полуночи, немцев с запада, арабов с востока и здешних мастеров разные изделия.
Мудрила ходит по рядам, выбирает, приценивается, а то просто остановится, заглядится, а цену не спрашивает. Знает - это ему не по карману, это не для ремесленных людей.
Ярмошка кричит:
- Ой, Ивашка, глянь на мечи! Такой меч - все головы с плеч. Гляди, гляди!
Ивашка на мечи не глядит, ему нравятся заморские ткани: уж так разузорены - и листья, и завитки, и птицы на них, и звери. Вот бы Аннушке к празднику обнова! Он говорит:
- Посмотри, Ярмошка, красиво как!
- Нет, - говорит Ярмошка. - На кой они? Из них портянки нарвать, - пожалуй, ногу сотрёшь, жёстко будет.
Мудрила купил жене платок, мальчишкам по коняшке - по прянику. Ивашка спрашивает:
- Дяденька Мудрила, когда начнём Аннушку искать?
Мудрила отвечает:
- Надо на Смядынь идти.
На Смядыни - княжеский двор. Хоромы двухъярусные, башни и переходы - всё каменное, каменным кружевом оторочено, и какой мастер-камнерезец его из цельного камня высек. Великая церковь Бориса и Глеба, с трёх сторон окружённая галереей.
- Эх, - говорит Ярмошка, - все паши Лодейницы бы здесь уместились, вечерком выходили бы люди в галерею посидеть, посудачить.
Ивашка думает:
"Ой, в каком богатстве Аннушка живёт! Она на нас, может, и смотреть не захочет… Да нет, обрадуется".
Однако ж Мудрила в княжьи хоромы не идёт. Он присел на камушек против княжьих ворот, Ивашке с Ярмошкой велел рядом примоститься. Сидят-ждут. А чего ждать-то? Пойти бы туда поскорей!
А Мудрила сидит, и им сидеть приходится.
Вот выходит из ворот какой-то человек. Пожилой человек, одет просто: должно быть, из слуг кто-нибудь. Он прислонился к столбу, стоит, соломинку жуёт, о чём-то о своём думает.
Мудрила снимает шапку, подходит к нему, низко кланяется, говорит:
- Мы девушку ищем. Ваши дружинники её украли.
Этот человек жуёт соломинку, конец выплюнул и не смотрит на них оловянными своими глазами, говорит:
- Ничего не знаю.
Мудрила ещё ниже кланяется, просит:
- Будь добрый, скажи. Я тебя отблагодарю, за мной не пропадёт. Недели две тому назад, в селе Малом, девушка по пятнадцатому году, косы длинные.
Этот человек соломинку вынул изо рта, посмотрел на неё, понюхал, опять сунул в рот, говорит:
- Опоздали.
- Чего так?
- Были у нас девушки из этого села, да третьего дня наши молодцы их варяжскому купцу выменяли.
- Может, одна осталась? - спрашивает Ивашка.
- Тьфу! Сказано - всех променяли. Их варяг в Киев увёз. Больше я ничего не знаю. - И протягивает Мудриле руку ладонью кверху.
Мудрила порылся в кошеле, достал денежку помельче, сунул ему и прочь пошёл. Ивашка с Ярмошкой следом бредут.
- Больше искать негде, - говорит Мудрила. "В Киев увезли, - думает Ивашка. - Далеко до Киева. Не добраться туда".
Вот они идут по улице - Мудрила-то впереди, Ивашка с Ярмошкой позади. И Ярмошка то и дело через плечо оглядывается.
Ивашка спрашивает:
- Чего там?
Ярмошка в ответ шёпотом пищит:
- Какой-то дядька от самых от ворот идёт за нами следом, не отстаёт. Ты глянь потихоньку.
Ивашка оглянулся. В самом деле идёт человек. Не старый и не молодой, щёки румяные, борода завитая и одежда хоть тёмная, да, видать, дорогая. На поясе у него меч и малые весы.
Он заметил, что Ивашка на него смотрит, улыбнулся, палец крючком согнул, поманил его.
Ярмошка как закричит:
- Дяденька Мудрила! Дяденька Мудрила!
Мудрила уж было за угол повернул, а тут остановился, обернулся, смотрит на этого человека. А тот улыбается, подходит и говорит:
- Я слышал, будто вы девушку ищете, а её в Киев увезли. И я тоже завтра утром в Киев отплываю. Не по пути ли нам?
Мудрила, он зря слов не теряет, он молчит, ждёт, что дальше будет.
Этот человек улыбается, говорит:
- Я купец и в Киев тороплюсь с товаром. Мне здесь задерживаться никак нельзя. Мудриле надоело. Он бурчит:
- Мне-то что?
- Скатертью дорога, - пищит Ярмошка. А тот улыбается, говорит:
- У меня слуга заболел, приходится его здесь оставить. А я без слуги непривычный. Мне нового слугу незнакомого нанимать не приходится - я везу дорогой товар, как бы меня не зарезали, не ограбили. Мне бы нужен подросточек, чтобы был тихий и послушный, и д олго такого искать нет у меня времени.
Мудрила повернулся, хочет прочь идти, а тот не отстаёт, идёт следом, говорит:
- Может быть, тебе деньги нужны, я бы тебе взаймы дал. А твой бы парнишка за долг отработал. Мне бы только до Киева доехать, а там он мне не нужен будет. Я его в Киеве отпущу, и мы с тобой в расчёте.
Мудрила говорит:
- Не надо мне твоих денег. Пошёл прочь. А Ивашка дёргает его за рукав, шепчет:
- Дяденька Мудрила, отпусти меня в Киев, Аннушку искать.
Купец ещё шире улыбается, подступает ближе, говорит:
- Вот и парнишке желательно в Киев ехать. Отпусти его. - А сам достаёт из кошеля монету, вертит её, она блестит.
Мудрила упёрся ему пятернёй в грудь, отодвинул его, говорит:
- Надо обдумать.
Он стоит, думает. А они стоят кругом, ждут, как он надумает.
Вот Мудрила подумал и говорит:
- Я денег у тебя не беру. Спрячь монету-то, не лукавь. Кабы взял я у тебя в долг, а отдать мне будет нечем, станет парнишка закабалённый, закуп, вроде бы раб. Закупа и бить можно не про дело, а жаловаться ему нельзя. И никуда от тебя уйти он не имеет пра ва, а этому парнишке, как в Киев прибудет, обязательно надо уйти. Так ты помни, я денег не брал. Он свободный человек, не купленный; как приедете в Киев, ты его отпустишь и устроишь, чтобы ему в Смоленск обратно вернуться. Поклянись, что по-честному всё выполнишь.
Купец поднял меч - рукоятка у меча крестовидная. Купец целует крест, клянётся, руку за Ивашкой протягивает.
Тут Ярмошка взмолился:
- И меня возьми! Мы с ним неразлучные. Я тебе хорошо буду служить. Станет у тебя не один слуга, а двое. Чего лучше?
А купец уже не улыбается. Зубы ощерил, сквозь зубы говорит:
- Мне тебя даром не надобно.
Ивашка прощается с Ярмошкой, у того слезы на глазах. С Мудрилой прощается, обещает скоро вернуться. Тут купец взял его за руку, уводит прочь.
Ярмошка бежит следом, кричит:
- Такой-сякой!
Купец обернулся, грозится:
- Ты ещё и ругаться! - поднял с земли камень, швырнул в Ярмошку.
Тот увернулся, ещё пуще бранится. Да словами делу не поможешь. Увели Ивашку.
Глава шестая
ВАРЯЖСКАЯ КРОВАТЬ
У этого купца, Данилы Богатого, ладья была рублена в Новгороде, а на варяжский лад. Крутые бока высоко взведены по-звериному. На носу, на корме настланы палубы. Под теми палубами - по каморке. В каморке на корме Данила Богатый живет.
Каморка и без того не велика, а ещё в ней устроена варяжская кровать. По бокам кровати дощатые стенки, впереди она закрывается двустворчатой дверью, на ночь изнутри замыкается засовом. Будто в каморке ещё каморка, а что в той каморке внутри?
А внутри у Данилы высокая постель, медвежьим пышным мехом застлана, дорогим покрывалом покрыта. В этой постели в изголовье укладка, резанная из кости. Что в укладке, никому, кроме Данилы, не ведомо. Ночью он двери притворит, засовы задвинет, замкнётся из нутри, спит.
А снаружи к той кровати ведут три ступеньки.
Вот привёл Данила Богатый Ивашку к себе на ладью, в свою каморку, сел на ступеньку, ногу вытянул, говорит:
- Весь день ходивши, я пятки натёр, пальцы намял. Снимай, новый слуга, с меня сапоги.
Ивашка нагнулся, тянет за голенище. Сапожок щегольской, сидит, как влитой, не лезет с ноги.
Ивашка говорит: