- Сковать - скую, хоть и не кузнец - об этом не беспокойся. Только зачем вам мечи, если вы ими пользоваться не умеете? Копья - куда ни шло, это оружие попроще, оно любому подойдет, большого мастерства не требует…
- Ладно, пошел я, - староста это прокричал издалека, отойдя метров на двадцать. - А за пришлого паренька ты кузнец перед деревней все равно в ответе, а еду пополам, на мечи вечером приду смотреть, тогда и еду для него принесу.
- Отвечу, если надо будет, - кузнец хмуро посмотрел на подручного и сплюнул на землю. - А ты не стой, огонь потух, давай, берись за меха, посмотрим, что пришлый умеет, а то малец что-то долго не идет. Нет, ты посмотри, каков староста, опять все нас тобой свалил, и чужака уже к нам привязал, нам что его к наковальне цепями приковывать, чтобы он по деревне не ходил?
Костик натянул на ноги, поданные ему подручным кожаные вериги, они были для него велики, но все приятнее, чем босиком, а когда у щиколоток перевязал кожаными ремешками, то стало вполне удобно и комфортно.
Ноги отозвались с благодарностью, принимая тепло обуви и ровную мягкую подошву, кора хоть и спасла от порезов и мелких ранок, но довольно сильно натерла кожу, и та теперь горела неприятным огнем.
Щелястая створка ворот распахнулась, и в кузницу вбежал мальчишка, неся в руках горячий котелок каши, он поставил это на чурбак и вытащил из кармана штанов кусок засохшего хлеба. Настроение у юноши сразу поднялось, когда поднес ложку ко рту.
Плохо ли хорошо, но, похоже, из этой неприятной ситуации он как-то начинает выходить и без особых потерь, а еще полчаса назад думал, что не выживет.
Каша, конечно, не мясо, но есть ее можно. Правда, сразу вспоминалась институтская столовка, где кормили также противно и невкусно, но когда голоден и выбора нет, то и такая еда - благо…
Глава третья
У меня в жизни хорошего было немного, а уж по-настоящему моим вообще ничего назвать не могу - одежду обычно донашивал старших братьев, обувь тоже. Оружие - меч или кинжал они мне давали свои, когда приходилось сражаться на плацу с каким-нибудь новобранцем для тренировки.
Этот оберег, который мне дала повитуха, стал первой вещью, которая принадлежала мне, а если еще учитывать что он от моей матери, которую я никогда не видел, то ценность его вырастает в тысячи раз. Никому его не отдам!
Я хмуро взглянул на женщину. Разговор у нас продолжался уже довольно долго, все уже было сказано, осталось немного. У меня слезы пробивались изнутри, я их едва сдерживал. Мне было жалко себя и мать, умирающую оттого, что роды принимала неумелая девчонка, она и убила своей неумелостью, а не я, но только сказать этого сейчас не мог, повитуха уже ответила перед богом, семнадцать лет страха - это очень много.
- И чем все закончилось?
- Твой отец пил несколько дней, а ты лежал и умирал. Кормить и заботиться о тебе было некому, но тебе повезло, что одна из твоих сестер узнала о только что родившей женщине, которая жила на соседней улице. Если честно, то ей моя мать рассказала, жалко тебя стало.
- Жалко?
- Жалко и страшно. Она подумала, что твоя мать обладала магией, а такие просто не умирают, души их на небо не уходят, а здесь остаются и наблюдают. Особенно души матерей, они о своих детях даже после смерти беспокоятся. Вот она об этом подумала и решила, что мне твоя мать не простит, если ты умрешь.
- Как она о моей кормилице узнала?
- Она у нее роды принимала. Эта женщина была простой, хоть работала в богатых домах служанкой. Мужа у нее не было, а ребенок вот родился, наверно согрешила с кем-то из богатеев, такое часто бывает. Она тоже странной была, выла по-волчьи от боли, когда рожала.
- Выла?
- Многие женщины кричат от боли, орут по-разному, кто на что способен, иногда от такого крика с ума можно сойти. Эта выла, такое тоже бывает, хоть и редко. В этих родах была еще одна странность. Ребенок родился с ног до головы покрытый густой шерстью, как звереныш, а женщина потребовала дитя и его вылизала вместо того, чтобы вымыть.
- Вылизала?
- Правда, странно? Но так было. Самое главное, у нее были две большие крепкие груди, в которых молока хватило бы на четверых. Когда моя мать их увидела, то сразу вспомнила о тебе и передала твоей сестре через соседей, тем самым спасая твою жизнь, а может и мою.
- Спасибо, но если честно, то благодарности почему-то не испытываю. Жизнь у меня не столь хороша, чтобы радоваться, и никогда не была такой. С детства меня обвиняли в том, что именно я убил свою мать.
- Прости, если можешь, - повитуха снова выпила своего отвара и тихо взвыла от горя, но тут же остановилась, увидев мой предостерегающий взгляд. Мне и без ее воплей было тяжело, итак боролся с собой, чтобы ее не убить, хоть особой ненависти ней не испытывал. - Моя мать это сделала, что от меня беду отвести, так что ты ей ничего не должен и мне тоже. - Женщина тяжело вздохнула, допила травяной настой. - А теперь уходи, я тебе больше ничего не должна. Если считаешь виноватой, убей.
- Не в этот раз… - я встал, уже приняв решение, хоть и далось оно мне не просто. - Ты дала мне возможность выжить, я плачу тебе тем же. Живи, хоть в этом нет ничего хорошего ни для тебя ни для меня…
- Как знать, как знать… - повитуха покачала головой. - Я многое повидала и знаю, кто как рождается, так у того и жизнь будет. Ты появился в борьбе, значит, вся твоя жизнь будет такой. Но в этом я не виновата. Такова твоя судьба.
Права была эта женщина. Это я сразу понял. Родился, убив, и умру, убивая. Пусть невольно, пусть не желая. Не вольны мы выбирать свой путь, он уже сложен до нас, хоть и не полностью, изменить можно, но начало пути уже отмеряно. Борьба тоже будет - уже началась.
Я шел, думая о своем молочном брате, о том, кто, как она сказала, появился волосатым. Его звали Денисом. И он никогда не был волосатым. Выглядел таким же, как все. Может и родился так, но должно быть все волосы потом выпали. Хотя, если вспомнить первые дни своей жизни, то когда сосал материнскую грудь, рядом со мной также чавкал какой-то волосатый, теплый комочек.
Но это я мог и придумать. Никто не может похвалиться, что помнит всю свою жизнь с рождения до смерти, так мы устроены, и хорошо, что так.
Для меня Денис был настоящим братом, я любил его и защищал от мелкоты на улице, когда они к нему приставали, потому что он был хрупким и каким-то неуклюжим. Да и к матери молочной относился с обожанием.
Наверно потому, что своей мамы у меня не было, а эта простая женщина делила поровну свою ласку между мной и Денисом, никому из нас не отдавая предпочтения.
Правда, однажды она меня укусила и очень сильно. Но это было от любви. Я понимал это. Следы от зубов долго не заживали, так и остался шрам на спине в конце концов, но я был слишком мал, чтобы возмутиться, хоть и долго плакал, а всех остальных это не интересовало.
Отец мне смерть матери так и не простил, долгое время меня словно не замечал, отдав на воспитание моим братьям и сестрам. Они старались, как могли, хоть и были ненамного больше меня.
Ксения старше всего на восемь лет, Кристина на семь, а братья-близнецы на пять.
До сих пор не понимаю, почему отец так со мной обошелся, я ему не мешал, дома старался не попадаться на глаза, ел последним, работал по дому больше всех. И очень хотел, чтобы он меня похвалил хотя бы раз, но кроме ругани в свой адрес никогда от него ничего не слышал. Наверное, в этом имелась своя правда. Я с детства знал, что не похож на своих родных. Выродок… а еще убийца родной матери!
Вот я шел от этой женщины и думал о том, а что было бы если отцу удалось бы найти хорошую повитуху, а не эту? Как бы отец относился ко мне? Или это было предопределено? Как сказала бабка - судьба?
Так или иначе этот разговор стал началом многих событий, которые изменили мою жизнь. Это тогда я думал, что мне плохо, но только через неделю решил, что жил как раз замечательно. Обстоятельства превратили мое существование в такое жуткое дерьмо, которое раньше даже представить не мог. Моя судьба решила, что пора меня вернуть на мой тернистый путь.
Все началось с того, что отец выгнал меня из дома.
Как я говорил, за мной братья установили слежку, и все-таки выследили мое место для свиданий. Я почувствовал, за мной кто-то наблюдает, прилюдно мне заниматься любовью не хотелось, поэтому проводил девушку до дома и вернулся обратно в парк, чтобы выяснить, кто же это желает мне добра. В парке легко спрятаться, прыгнул в кусты и затих, а протоптанная аллея перед тобой. Любой, кто за тобой пойдет, как на ладони. Жаль только, что парк не освещается, но зато над городом висела огромная луна, как круглый фонарь в полнеба.
Но чем ярче свет, тем темнее тени - так любил говаривать один мой знакомый вор.
Это он рассказывал мне как раз перед тем, как стражники собирались вздернуть того на виселице. Страха этот человек не испытывал, смерть была частью его профессии, и он к ней привык.
Под кустом было темно, я услышал шаги, и приглядевшись, увидел, как прошел мимо меня незнакомый мне человек. Это стало для меня неожиданностью, потому что сам-то уже твердо уверовал, что за мной следит кто-то из моих братьев.
Впрочем, они могли кого-то и нанять. Действительно, зачем им бить ноги в темноте улиц, если можно поймать какого-нибудь мелкого воришку за работой и заставить отрабатывать свой грех? Так или иначе человек меня потерял, вернулся назад, подозрительно глядя на кусты, даже обошел пару из них, в том числе и тот, под которым я лежал, но меня не увидел. Тяжко вздохнул, стоя как раз у куста, где я прятался, и поплелся обратно к выходу из парка.
Я подождал, на всякий случай пробежал немного вперед, и стал красться за ним, прячась за кустами.