ЛЕНЬКА. Я где-то читал, что львы именно так и поступают. Если львиный прайд с их территории вытесняет свора гиен, то лев неторопясь вычисляет самку, подающую команды. Потом, невзирая на укусы и нападения презренных животных, он несется через свору, врывается в центр, и разрывает в клочья самку-лидера. Сразу после этого гиены рассыпаются, и прайд остается на своей территории, а льву - почет и уважение от самок и детей.
ЖОРА. Возможно. Но здесь немного по-другому. Как говорится, на место одного имама придет другой. Если Мешков подстрелил командира, то это не значит, что не появится новый… Он, естественно, появился. Капитан тут же пристрелил и его! И следующего! И дальнейшего! А пока совещались насчет последнего, командир роты ухлопал еще десяток рядовых. Я видел, что за десять минут он отправил к гуриям более сотни моджахедов!
ЛЕНЬКА. И что дальше?
ЖОРА. Когда они поняли, что будут перебиты, то попытались сбежать. И тут я поднял всех в атаку. Если честно, то нервы не выдержали. Поднялся и - вперед! За мной пошли все. Только Мешков уселся на землю, и с усталой улыбкой наблюдал за нашим вдохновенным порывом. В результате мы перебили несколько десятков "духов" и взяли пленных…
ЛЕНЬКА. К чему ты мне все это рассказал?
ЖОРА. Потом, когда все закончилось, Мешков отозвал меня в сторону и сказал: "Мовсесян, запомни, если бой уже выигран, не надо идти в атаку. Нужно действовать без эмоций. Эмоция - плохая вещь для производства точного выстрела".
ЛЕНЬКА. Где-то я уже это слышал. По-моему, у Профессора.
ЖОРА. Вот то-то и оно…
ЛЕНЬКА. Значит, Профессор та еще рыба?
КОНТУШЁВСКИЙ. А что я говорил?
ЖОРА. Вот, блин, подслушал! И козлом, ведь, обзывали.
КОНТУШЁВСКИЙ. Сами вы козлы. А я не зря в свое время жалованье получал. Умею добывать сведения.
ЛЕНЬКА. Без щипцов и каленого железа?
КОНТУШЁВСКИЙ. С щипцами сведения добываются быстрее. А тут - жди, пока вы соизволите проболтаться. Но дело не в этом. А знаете, в чем? В том, что капитан Мешков и Профессор - одно и то же лицо!
ЖОРА. Мы и без тебя догадались.
КАЛИГУЛА. Я тоже. Кстати, сами вы придурки. А я - император!
ЛЕНЬКА. Так, всем пока. А императору - тем более.
КАЛИГУЛА. Куда вы все? Ну-ка, стоять! Эй! Где вы? Странно…
Мыслемолчание
* * *
Раннее утро
КОНТУШЁВСКИЙ. Эй, кто-нибудь!
КАЛИГУЛА. Да.
КОНТУШЁВСКИЙ. Я так понял, что ты вспомнил, кем был?
КАЛИГУЛА. Частично.
КОНТУШЁВСКИЙ. Ну, и как ощущения.
КАЛИГУЛА. Все время чего-то хочется… Ты был палачом?
КОНТУШЁВСКИЙ. Лучшим их них!
КАЛИГУЛА. А как сажают на кол?
КОНТУШЁВСКИЙ. Вон, что тебе интересно…
КАЛИГУЛА. Да. Я - извращенец. Так Профессор считает.
ПРОФЕССОР. Так считает весь мир.
КАЛИГУЛА. Ничего про это не помню. А жаль.
ФЛАВИЙ. Не переживай. Пан Контушёвский тебе напомнит.
КАЛИГУЛА. А почему Пан? Он что, греческий бог?
КОНТУШЁВСКИЙ. Сам ты греческий бог. Пан, - это польское слово, означающее, что перед тобой не быдло низкоутробное, а шляхтич!
КАЛИГУЛА. Что такое шлюхтич? Это имеет отношение к извращениям?
КОНТУШЁВСКИЙ. Р-р-р-р!
ПРОФЕССОР. Конечно, имеет! Он - высококлассный садист.
ЛЕНЬКА.
ЖОРА. Ха-ха-ха!
КАЛИГУЛА. Кто такой садист?
ПРОФЕССОР. Это тот, кто причиняет боль другим и испытывает от этого сексуальное возбуждение.
КАЛИГУЛА. Понял. Я тоже садист.
ПРОФЕССОР. Ура! Контушёвский теперь не один.
КОНТУШЁВСКИЙ. Если откровенно - я рад этому факту. А то собрались вокруг одни холодные убийцы. Мясники без эмоций. А убивать всегда приятно, если получаешь от этого удовольствие. И чем громче кричит жертва и дольше мучается, тем удовольствие больше. Вот так и с кольями…
КАЛИГУЛА. Я весь внимание.
КОНТУШЁВСКИЙ. Существует два вида такой казни. Быстрый и медленный. Для начала кол смазывают жиром. Мусульмане - бараньим. Я же предпочитал свиной.
ЛЕНЬКА. Почему именно свиной?
КОНТУШЁВСКИЙ. Христианину, буддисту или язычнику - все равно каким. А вот для казнимого мусульманина или иудея свиной жир - еще один болезненный фактор, вызывающий дополнительные мучения. Надо учитывать всякие мелочи, чтобы жертве было хуже…
ХАСАН. Вот собака!
КОНТУШЁВСКИЙ. Ха! Я же говорил, что в мире не существовало палача лучше меня.
Так вот. При быстром способе казни жертва ставится на четвереньки, и кол сзади вгоняется молотком. Высшая степень искусства - направить кол так, чтобы он вылез изо рта через язык. Потом кол втыкается в землю, и казненный выставляется на всеобщее обозрение.
КАЛИГУЛА. Здорово! А медленный способ?
КОНТУШЁВСКИЙ. При медленном кол уже торчит в земле. Ноги и руки казнимого связываются особым образом, и тело насаживается сверху. Но - неглубоко. Таким образом, жертва может сидеть на колу долго, и зрители смогут наслаждаться ее мучениями несколько дней. Если почаще поливать преступника холодной водой, то он будет орать до трех суток.
ХАСАН. Я не забыл своего обещания. Я тебя обязательно найду! И проделаю с тобой то, о чем ты только что рассказывал. Только конец кола посыплю перцем!
КОНТУШЁВСКИЙ. Ого! Вот до чего я в свое время не додумался. Надо же, какой интересный совет. Спасибо.
ЖОРА. Ну вас всех к черту! Профессор, ты, случайно, в позапрошлой жизни не был капитаном Мешковым?
ПРОФЕССОР. Был. После вывода войск из Афганистана я уволился из армии, купил себе парочку дипломов и стал профессором.
ЖОРА. А ты помнишь нас?
ПРОФЕССОР. Конечно. Способные молодые ребята.
ЖОРА. Получается, что именно тебе мы обязаны умением убивать? Так сказать - без эмоций.
ПРОФЕССОР. Да. "Спасибо" скажете?
ЖОРА. Даже не знаю…
КОНТУШЁВСКИЙ. Эй, Калигула! О чем прошлой ночью беседовали Хасан с Профессором?
КАЛИГУЛА. Хасан вспомнил, что именно Профессор был наставником его юности и толкнул на путь убийцы.
КОНТУШЁВСКИЙ. Ага. Вот оно что. Там толкнул Хасана, в другом месте - двух малолетних пентюхов. Интересно, а где еще?
КАЛИГУЛА. Он сказал Хасану, что его дуб срубят в течении недели.
КОНТУШЁВСКИЙ. Профессор, откуда ты это узнал? Отключился, мерзавец! Эй, Хасан! И этот тоже…
Мыслетишина
* * *
Вечер того же дня
ФЛАВИЙ. Какое небо черное. И ветер.
КОНТУШЁВСКИЙ. У меня уже две ветки обломало.
ФЛАВИЙ. Я видел, как она перебежала улицу.
КОНТУШЁВСКИЙ. Ну-ка, ну-ка… Да, представьте себе, она у него. Интересно, как ей удалось открыть двери? Ведь дома никого нет, кроме него. Наверное, зубами.
ФЛАВИЙ. И чем они занимаются?
КОНТУШЁВСКИЙ. А тебе не видно?
ФЛАВИЙ. Нет.
КОНТУШЁВСКИЙ. Второе окно справа на первом этаже.
ФЛАВИЙ. Не видно.
КОНТУШЁВСКИЙ. Ну, тогда я тебе сообщу. Они занимаются своим обычным делом.
ФЛАВИЙ. Как это возможно? У него не работают ноги, а у нее - руки.
КОНТУШЁВСКИЙ. Если ты такой дурак, то я тебя просвещу: для занятия сексом нужны не руки и ноги, а немного другие органы.
КАЛИГУЛА. Подробнее.
КОНТУШЁВСКИЙ. Он сидит в инвалидном кресле, а она сверху. Оп-па! Сидела… Кресло завалилось назад. Барахтаются.
КАЛИГУЛА. Ха-ха!
КОНТУШЁВСКИЙ. Слушай, Калигула, неужели ты не вспомнил свою первую жизнь?
КАЛИГУЛА. Немного. Помню, что был императором. Вспомнил, как меня звали. А остальное - так, некоторые картины. Какие-то ноги, задницы… И еще - конь.
ФЛАВИЙ. Какой конь?
КАЛИГУЛА. Светло-серой масти. Его звали - Инцитат.
КОНТУШЁВСКИЙ. Которого ты завел в здание сената и объявил сенатором?
КАЛИГУЛА. Наверное.
ФЛАВИЙ. Единственный, кто не хотел его убить - это конь. Неудивительно, что он назначил Инцитата сенатором. Чего только не сделаешь ради хорошего друга.
КОНТУШЁВСКИЙ. Лучше бы он ввел туда осла. В сенате любой страны мира заседают родственники именно этой ушастой скотины.
ФЛАВИЙ. Что это с погодой творится? Ну и ветер! И гром гремит. Начался дождь.
ПРОФЕССОР. Эй, Хасан!
ХАСАН. Слушаю.
ПРОФЕССОР. Готов?
ХАСАН. Уже?
ПРОФЕССОР. Да!
ХАСАН. Готов.
ПРОФЕССОР. Сейчас.
ХАСАН. Прощай.
ПРОФЕССОР. До встречи.
ХАСАН. Я не желаю с тобой больше встречаться.
ПРОФЕССОР. Это не в твоих силах.
Мощный раскат грома
ФЛАВИЙ. Ух!
КОНТУШЁВСКИЙ. Ай!
ХАСАН. Хря-я-я!
ЖОРА. Я видел молнию! Что там у вас происходит?
ЛЕНЬКА. Я тоже видел. Она ударила в место, где растут дубы.
КОНТУШЁВСКИЙ. Ох! Больно-то как!
ФЛАВИЙ. И у меня корни болят.
КАЛИГУЛА. А у меня ничего не болит. Даже приятно.
КОНТУШЁВСКИЙ. Эй, Хасан, ты как? Не отвечает.
ФЛАВИЙ. У него ствол обуглился, и осыпалась листва. Похоже - он мертв.
ЖОРА. Да что там у вас случилось?
ФЛАВИЙ. Огромная молния ударила в дуб Хасана. Он только крякнуть успел.
КОНТУШЁВСКИЙ. Это несправедливо! Я тоже хочу быть ударенным!
ЖОРА. Ты и так уже ударенный. Только не молнией… Эй, Профессор!
ПРОФЕССОР. Да.