Импровизированный лагерь был устроен на холме, поблизости от кабаньей тропы. Гвардейцы, поставленные в дозор, затерялись между деревьев, в густой зелени, но я мог быть уверен, что они не пропустят ни зверя, ни человека. Для большого, по-настоящему большого костра тут не нашлось бы подходящего места, поэтому приближённые и бойцы развели несколько костерков. К моему удивлению, хотя с собой было взято множество всякого снаряжения и припасов, ни палатки, ни тем более шатра не оказалось. Государь и в самом деле всерьёз собирался ночевать прямо так, посреди леса и без каких-либо удобств.
Любопытно, где он мог к этому привыкнуть?
Я присел возле костра. Все были заняты, поэтому выпотрошенную тушку поросёнка (не молочный, уже подросший, нагулявший бока и вес) поручили мне. Не очень я любил это дело, но умел, так что безропотно занялся готовкой. Нарезанное мясо запекли на углях и сварили с кашей. А потом Фалак развернул на складном столике, на хрустящей полотняной скатёрке, несколько походных соусников. Ну конечно, куда уж без них. Я знал, что в тюках при желании отыщется всё что угодно. И если государь потребует паштет с креветками или рябчиков, фаршированных раковыми шейками, ему представят яства в несколько минут. Один из людей, которых я взял с собой, был, кстати говоря, очень хорошим поваром.
Но государь не пожелал. Он с удовольствием утолил голод кашей, потом охотно ел мясо, запёкшееся на углях, протягивал ломти на лезвии ножа то Аштии, то мне, то Хусмину Малешу, то Фалаку. Последний словно бы не решался войти в наш круг, держался всё время поодаль, с деланно равнодушным лицом. Но надо было видеть, как он вздрагивал и настораживался на каждый шум.
А шумов было много. Ходили и переговаривались бойцы, лес жил своей таинственной ночной жизнью, похрустывал валежник в пламени, оранжевом, как восходное солнце, - в общем, хватало. Темнота подступала из глубин чащи… А тут ведь настоящая чаща, людей очень мало, изредка встречаются охотничьи заимки, да ещё бродят самые храбрые из баб - собирают грибы, ягоды… Впрочем, нет, так далеко они не забираются. Зачем им? Намного ближе к деревням есть и ягодные, и грибные места, и валежник есть где пособирать.
Это лето выдалось не жаркое, и можно было ожидать, что ночью прихватит холодком, но пока воздух не спешил насыщаться пугающей прохладой, ледком, скрывающимся иной раз в глубинах летних ночей. Гвардейцы разворачивали на на ломанных пышных сосновых лапах толстые меховые полости и толстые одеяла, вытканные как раз из местной шерсти. Отличные одеяла, одним из таких я и сам пользовался. Император не будет разочарован, если, конечно, он в действительности столь скромен в своих запросах, как сейчас пытается показать.
Он был молчалив, бесстрастен, и о чём может думать - даже гадать бесполезно. Смотреть на правителя в упор было недопустимо и невежливо, в этом вопросе тут обстоит примерно как у меня на прежней родине. Взгляд в упор - почти всегда вызов. И здесь, скользя время от времени по лицу суверена, я успевал отметить только, что черты его холодны, монументальны и безэмоциональны. И глаза, кажется, ничего не выражают, но в них тем не менее живёт пламя, настоящее ощущаемое пламя. Прежде встречавшиеся мне равнодушные, бесстрастные глаза обычно бывали рыбьими, пустыми, как окна в ничто. Здесь другое.
В этой полутьме, располосованной яркими пятнами живого огня, не столько освещающего, сколько наводящего тут свои порядки, знакомые прежде лица казались чужими. Можно было подумать, что ночь и пламя ради шалости содрали с людей маски и нарисовали вместо лиц истинные образы их душ - такие, какими представляли их себе или как их понимали.
Вот его величество. О нём никто ничего толком не знает, кроме того что имеются у него фаворитки, жена и сын. Кажется, уже целую эпоху назад он появился в этом мире, перевернул его с ног на голову, покорил своей воле и с тех пор правит твёрдой рукой. Последнее выступление против него даже хоть сколько-нибудь долгой и изнурительной войной не увенчалось. Император расправился с бунтовщиками так быстро, как никто не рассчитывал, и с тех пор больше некому поднять против него голос. Может быть, окружающая его таинственность - составляющая часть его власти, основа для всеобщего поклонения. Легко вообразить себе, что человек, о котором ровным счётом ничего не известно, живёт какой-то иной, не человеческой, а, пожалуй, вполне божественной жизнью. Он - загадка Империи.
А здесь, расчерченное полосами света и тёмными впадинами, лицо его представлялось живым обличьем греха, пресытившегося пороками и склонившегося к добродетели ради стремления к разнообразию, ради пустой фантазии. И вдруг задержавшегося в этом состоянии. Может, свыкшегося, может, увлёкшегося, может, попавшего в колею или даже проложившего её. И в этом повороте чувствовалось истинное величие… А если оно есть, то важно ли, что стало для него основой - власть ли над миром или над собой?
Или вот Аштия. Женщина едва ли менее загадочная, чем её сюзерен. Пламя стёрло с её лица отпечатки возраста - все эти мелкие морщинки, складки, изъяны, отполировало до совершенства линию подбородка и шеи. И вот явилась она, юная, как когда-то (такой я не видел её, уже не застал), но с мудрым светом в очах, накопленным за десятилетия. Тоже своего рода символ Империи и своего времени.
Под рукой этой женщины окрепла и расцвела императорская власть, именно такая, какой она стала. При участии этой женщины мир изменился, и значительно. Теперь никому уже не придёт в голову подвергать сомнению законность власти нынешнего государя, и полудемоны были допущены в круг знати, и права дам из числа Солор стали неоспоримыми, а это, простите, прецедент. Она из тех людей, кто изменил историю, и стоило лишь задуматься об этом, как в моей душе зашевелилось благоговение.
Интересно, каким бы я увидел самого себя, если б только мог посмотреть со стороны и беспристрастно? Впрочем, может, и к лучшему, что не вижу. Мало ли что мне пришлось бы разглядеть в себе.
Ночевать Аштия отправилась одной из первых. Я последовал за нею, чтоб помочь устроиться. Других женщин в отряде не было, и ей предстояло ночевать в одиночестве, на отшибе, чтоб соблюсти минимальное приличие. Но моя помощь вполне укладывалась в рамки приличий. Я ведь был её братом, хоть и названым.
- Ведь замёрзнешь здесь одна.
- Ну что ты. - Женщина ловко развернула полость и одеяло. - Ерунда. Хотя тут, конечно, свежее, чем у нас, в Солор.
- Тоже балуешься охотой?
- Иногда. Но не на туров. Раньше выезжала на птицу с соколом. И иногда с луком.
- Это традиционное аристократическое развлечение, как понимаю.
- Вполне приличное, - рассмеялась, устраиваясь, Аше. - А чем ещё прикажешь аристократу в своём поместье заполнять досуг? Гости ездят не каждый день, хозяйством занимаются управляющие, книги читать или практиковаться в магии нравится не всем. Вот охота - это любому по силам. А ещё азартные игры. Но на такое развлечение необходимо либо врождённое чувство меры, либо очень большое состояние.
- А государь часто охотится?
- Частенько. Как видишь, обстановка для него привычная…
- То есть пока всех кабанов в окрестностях не переловит, не успокоится?
- Кто может знать?.. Тебе не по вкусу, я понимаю. Дай угадаю - жалко потерянного времени?
- Вот уж ничуть. Давненько я туризмом не развлекался. А когда-то любил. Хорошо тряхнуть стариной.
- Туризмом? Что это такое?
- Развлечение для обитателей городов у меня на родине. Когда месяцами живёшь в окружении стен, ходишь по мостовым и природу видишь только на картинках, иногда хочешь хлебнуть этой природы всем организмом. В полной мере. Хотя, конечно, в полной мере всё равно не получается. Обычно обзаводишься целой кучей туристического снаряжения и на природе начинаешь сибаритствовать. Спишь в палатке и спальнике, на надувной подушке, иногда и матрасом пользуешься, готовишь на горелке, а чаще даже не готовишь, просто разогреваешь…
- Понимаю. - Она улыбалась. - И охота у вас не в чести?
- С охотой у нас сложнее. На охотничье оружие нужно разрешение, на убийство зверя - лицензия. У нас осталось не так много диких дверей, чтоб позволить кому попало их убивать.
- Понимаю…
Утром государь поднялся ни свет ни заря, и по лицам придворных я понял, что они, как и я, не в восторге от этого. По гвардейцам-то, как всегда, никаких выводов сделать было нельзя. Чему тут удивляться - у них такая служба, надо быть готовым в любой миг срываться с места, бросаться в бой или сопровождать на охоту государя, жаждущего сразиться с диким кабаном. Или с парочкой диких кабанов? Как получится.
Кабан не заставил себя ждать. Это оказался огромный заматеревший зверь с парой заметных отметин на шкуре, причём явно не от клыков - значит, у него были уже встречи с человеком, закончившиеся печально для человека. Знакомый запах мигом привёл зверя в ярость - он даже не пытался уйти от встречи, наоборот, тут же развернулся и бодро зашевелил конечностями. Государь только успел махнуть, чтоб свита убралась прочь и дала им обоим простор для манёвра.
Теперь я наблюдал за поединком с настоящим интересом и удовольствием. Император доказал, что вполне способен расправиться со зверем. К тому же больше нет нервозной тревоги, что меня обвинят в гибели венценосца, потому что я сделал всё от меня зависящее. А заставить суверена быть осторожным никто не в состоянии. И от превратностей судьбы даже властелина целого мира никто не гарантирует.
Впрочем, о печальном лучше совсем не думать.