Сидя на мессе, я думаю, что, может быть, она поможет мне с моей пещерной живописью. Я наверняка смогу где-нибудь здесь найти фонарик, и мы возьмем его с собой. Тут мои мысли прерывает хихиканье.
Я открываю глаза и осматриваюсь. Элла нашла мохнатую красно-черную гусеницу, которая сейчас ползет вверх по ее руке. Я прижимаю палец к губам, показывая Элле, что нужно вести себя тихо. Это на секунду ее останавливает, но вот гусеница ползет выше, и она снова хихикает. Она изо всех сил старается удержаться от смеха, ее лицо даже краснеет от натуги, но от этого становится только хуже. Наконец она не выдерживает и разражается смехом. Все головы поворачиваются в нашу сторону, отец Марко прерывает службу на полуслове. Я сдергиваю гусеницу у Эллы с руки и распрямляю спину, твердо отвечая на взгляды тех, кто уставился на нас. Элла перестает смеяться. Головы медленно отворачиваются, и отец Марко, явно раздосадованный тем, что забыл, на чем остановился, возобновляет свою проповедь.
Я сижу, зажав гусеницу в ладони. Она извивается, пытаясь освободиться. Через минуту я разжимаю кулак, и от неожиданности маленькая мохнатка сворачивается кольцом. Элла поднимает брови, складывает лодочкой ладони, и я кладу гусеницу на них. Элла смотрит на нее и улыбается.
Я скольжу глазами по переднему ряду. Я не удивляюсь, видя направленный в нашу сторону грозный взгляд сестры Доры. Она качает головой, прежде чем снова повернуться к отцу Марко.
Я наклоняюсь к Элле и тихо говорю, чтобы больше никто не услышал.
- Когда молитва закончится, - шепчу я ей на ухо, - нам надо выбраться отсюда как можно быстрее. И держись подальше от сестры Доры.
Перед мессой я заплела ей волосы в тугую косу, и сейчас, когда Элла поднимает на меня свои большие карие глаза, кажется, будто тяжелая коса тянет ее голову назад.
- У меня неприятности?
- Все обойдется, - говорю я ей. - Просто на всякий случай: мы убежим отсюда, чтобы сестра Дора не успела нас поймать. Поняла?
- Поняла, - отвечает она.
Но нам это не удается. Когда месса приближается к концу, сестра Дора поднимается, идет к задним рядам и встает у двери всего в нескольких шагах от нас. После того как, прочитав последнюю молитву, мы крестимся и я снова открываю глаза, сестра Дора кладет мне руку на левое плечо.
- Пожалуйста, пойдем со мной, - говорит она Элле, протянувшись через меня и взяв ее за запястье.
- Что вы делаете? - говорю я.
Сестра Дора тянет Эллу мимо меня.
- Это не твое дело, Марина.
- Марина, - умоляюще произносит Элла и испуганно смотрит на меня, когда сестра Дора тащит ее за собой. Я паникую и бегу в переднюю часть церкви, где стоит Аделина, беседующая с какой-то женщиной из городка.
- Сестра Дора только что забрала Эллу, - быстро говорю я, перебивая ее. - Ты должна ее остановить, Аделина!
Она недоуменно смотрит на меня.
- И не подумаю. И надо говорить сестра Аделина. Извини, Марина, но я беседовала, - говорит она.
Я качаю головой. У меня наворачиваются слезы на глаза. Аделина больше не помнит, каково это - просить о помощи и не получать ее.
Я поворачиваюсь, выбегаю из зала и взлетаю по винтовой лестнице на другой этаж, где находятся служебные кабинеты. Закрыта только одна дверь - слева в конце коридора. Это кабинет сестры Люсии. Я спешу туда, на ходу раздумывая, что мне делать. Постучать? Или сразу ворваться? Я не успеваю ни того, ни другого. Когда я уже совсем рядом и могу дотянуться до дверной ручки, я слышу свист розог и сразу же крик. Я в шоке застываю. По ту сторону двери кричит Элла, а секунду спустя дверь открывает сестра Дора.
- Ты что здесь делаешь? - бросает она мне.
- Я пришла к сестре Люсии, - лгу я.
- Ее здесь нет, а ты должна быть на кухне. Иди, - говорит она, указывая в ту сторону, откуда я пришла. - Я тоже туда иду.
- Как она?
- Марина, это не твоя забота, - говорит она, берет меня за предплечье, разворачивает и подталкивает. - Иди! - приказывает она.
Я иду от кабинета и злюсь на себя за то чувство страха, которое испытываю при каждом конфликте. Это всегда происходит одинаково - будь то с сестрами, Габриэлой Гарсией или с Бонитой на пристани: я нервничаю, и нервозность быстро перерастает в страх, который заставляет меня ретироваться.
- Иди быстрее! - рявкает сестра Дора, спускаясь за мной по лестнице и в сторону кухни, где меня ждут обязанности по El Festín.
- Мне нужно в туалет, - говорю я, не доходя до кухни. Это ложь, я просто хочу убедиться, что с Эллой все в порядке.
- Ладно. Но поторопись: я засекаю время.
- Хорошо.
Я ныряю за угол и жду тридцать секунд, чтобы убедиться, что она ушла. Потом я бегу назад - по лестнице, по коридору. Дверь чуть приоткрыта, и я вхожу в кабинет. Здесь темно и мрачно. Слой пыли покрывает стоящие вдоль стен полки, на них лежат старинные книги. Единственный свет пробивается сквозь грязное витражное окно.
- Элла? - говорю я, почему-то думая, что, может, она спряталась. Никакого ответа. Я выхожу и поочередно сую голову во все комнаты вдоль главного коридора. Везде пусто. Пока иду, я зову ее по имени. На другом конце коридора расположена спальня сестер. Там ее тоже не видно. Я спускаюсь по лестнице. Толпа удалилась в столовую. Я иду в церковный неф и высматриваю Эллу. Ее там нет. Ее также нет ни в обеих спальнях, ни в компьютерной комнате, ни в одной из кладовок. К тому времени, когда я успеваю осмотреть почти все помещения, мысль о которых приходит мне в голову, проходит полчаса, и я знаю, что если сейчас пойти в столовую, то я нарвусь на неприятности.
Вместо этого я быстро меняю свой воскресный наряд на обычную одежду, снимаю с крючка куртку, срываю с кровати одеяло и выбегаю из приюта. Я с трудом иду по глубокому снегу, и в ушах у меня до сих пор стоят свист розог и крик Эллы. И еще я не могу простить Аделине ее пренебрежения. Все мое тело напряжено. Я сосредотачиваю свою энергию на больших валунах, мимо которых прохожу, поднимаю их при помощи телекинеза и швыряю на склон. Это отличный способ выпустить пар. Снег затвердел и покрылся ледяным настом, который ломается под ногами, но не мешает камням катиться вниз. Я в такой ярости, что могла бы направить их на город. Но я их останавливаю. Я в ссоре не с городом, а с его тезкой-монастырем и с теми, кто там живет.
Я прохожу верблюжий горб, осталось идти полкилометра. Солнце пригревает лицо. Оно стоит высоко и еще ближе к востоку. Значит, у меня есть по меньшей мере пять часов. У меня давно уже не было столько свободного времени. Яркое солнце и колючий свежий ветер выводят меня из моего мрачного настроения, и я даже почти не думаю о неприятностях, которые ждут меня по возвращении. Я хочу обернуться и посмотреть, хорошо ли одеяло-шлейф заметает мои следы на жестком снегу, и опасаюсь увидеть, что оно вовсе не сработало.
Так я и иду вперед, пока не вижу круглый куст, выступающий на снегу. Я бегу к нему и поначалу даже не вижу того, что должна была бы заметить в первую очередь: снег у входа в пещеру затоптан и разбросан. Но когда я подхожу ко входу, то сразу понимаю: произошло что-то ужасное.
С юга от города до самой пещеры по склону тянется идеально прямая дорожка следов - вдвое больше моих. У входа натоптано. Я нервничаю, уверенная, что упускаю что-то очень важное. И тут меня осеняет. Следы - они идут в пещеру, но не выходят из нее.
Кто бы это ни был, он еще внутри.
12
"Они здесь! - думаю я. - После стольких лет могадорцы наконец пришли!"
Я поворачиваюсь так быстро, что поскальзываюсь и падаю в снег. Я быстро ползу вниз по склону, мои ноги путаются в одеяле. К глазам подступают слезы. Сердце колотится. Мне удается встать, и я бегу со всех ног. Я даже не оборачиваюсь посмотреть, преследуют ли меня, и бегу по тому же снежному склону, по которому поднялась. Я двигаюсь так быстро, что почти не замечаю, когда ноги куда-то проваливаются. Деревья внизу начинают сливаться в одно пятно, как и облака надо мной. Я чувствую, как за плечами развевается мое одеяло, хлопая на ветру, словно накидка какого-нибудь супергероя. Один раз я оступаюсь и съезжаю, но тут же встаю и снова бегу, перепрыгиваю через верблюжий горб и, приземляясь, опять падаю. Наконец я пробегаю мимо берез и добираюсь до монастыря. Подъем к пещере занял двадцать пять минут, а спуск - меньше пяти. Как и способность дышать под водой, Наследие со сверхскоростью проявляется, когда я в нем нуждаюсь.
Я отвязываю с шеи одеяло, врываюсь в двойные двери и слышу гомон из столовой - идет обед. Я спешу вверх по винтовой лестнице и по узкому коридору, зная, что сегодня Аделине выпал воскресный выходной. Я вхожу в открытую спальню сестер. Аделина царственно восседает на одном из двух высоких черных кресел. На коленях у нее лежит Библия, которую она при виде меня закрывает.
- Почему ты не на обеде? - спрашивает она.
- Кажется, они здесь, - говорю я запыхавшимся голосом, мои руки сильно трясутся. Я наклоняюсь и упираюсь ими в колени.
- Кто?
- Ты знаешь кто! - кричу я. И сквозь сжатые зубы добавляю: - Могадорцы.
Она недоверчиво щурит глаза.
- Где?
- Я пошла в пещеру…
- В какую пещеру? - перебивает она.
- Да какая разница! Около нее были следы от ботинок, огромные следы…
- Постой, Марина. Следы ботинок у пещеры?
- Да, - говорю я.
Она ухмыляется, и я тут же понимаю: приходить к ней было ошибкой. Я должна была догадаться, что она мне не поверит. И вот теперь я стою перед ней, чувствуя себя глупой и уязвленной. Я выпрямляюсь. Я не знаю, куда мне девать руки.
- Я хочу знать, где мой Ларец, - говорю я не то чтобы очень уверенно, но и не робко.
- Какой Ларец?
- Ты знаешь какой!