- Пожалуйста, - ответил Нат. - Я тебе потом куплю… а еще карточку хочешь? Нас там снимали, сказали, что в газете напечатают. Про меня раньше никогда в газете не печатали.
- Это событие.
- Да, только… - Он вздохнул и, неосознанно подражая Райдо, ущипнул себя за ухо. - Я ведь… я не слишком-то красив, если по-человечески… а вот Нира, она вся такая… и будут читать, смотреть… скажут ей, что зря она за меня вышла и…
- Не скажут. А если скажут, то она не послушает.
- Думаешь?
- Думаю. - Ийлэ подумала, что в той, другой жизни она бы волновалась за своего кузена, и за его молодую жену, и за газету, за слухи… - Она же знает, что ты ее не обидишь.
Нат кивнул.
И вправду не обидит, скорее умрет, чем позволит причинить боль. Это было уже много. Но достаточно ли для того, чтобы эти двое были счастливы?
Ийлэ хотелось бы думать, что достаточно.
В конце концов, кто-то в этом мире заслуживает счастья, так почему не Нат?
- Она хорошая. - Ийлэ попыталась улыбнуться. - И ты тоже. И пусть у вас все получится как надо…
Она поцеловала Ната в макушку, как поцеловала бы того самого несуществующего кузена. И он, смутившись, покраснев, поспешил сменить тему:
- Меня Гарм учить будет, как правильно драться… просто драться я умею, а вот правильно - нет. А я теперь должен семью защищать… вот.
Ийлэ согласилась: должен.
И позавидовала, что у него есть семья.
Впрочем, первый же урок, на котором Ната изваляли в грязи, напрочь развеял его иллюзии о легкой учебе. А второй добил… был и третий, и десятый, и потом Ийлэ потеряла счет урокам.
- Он опять его гоняет. - Нира обжилась в доме, и, наверное, в этом не было ничего плохого, напротив, Ийлэ больше не оставляли одну, но Нира - это не Райдо.
Ей не прогнать страхи.
У нее и своих множество.
Ийлэ знает эти страхи в лицо.
Гарм.
Хмурый. И язвительный. И если он и вправду повадился ходить на кухню, то визиты эти никоим образом на нем не сказывались. По-прежнему сухой, если не изможденный, но с цепким злым взглядом, который, впрочем, редко задерживался на Ийлэ.
И к лучшему.
Гарм взялся воспитывать Ната, во всяком случае, это называлось именно воспитанием.
- Он его точно убьет. - Нира старалась держаться с подобающим леди спокойствием, но выдержки не хватало, и она то и дело вскакивала, чтобы подойти к окну.
Выбирала гостиные, окна которых выходили на задний двор. И застывала, глядя на то, как раз за разом Нат летит на землю, катится, сминая уже не снег, но грязное ледяное крошево.
Истоптали.
Смешали ногами с пылью, с сухим навозом, с темной промерзшей землей. Он поил ее кровью, отпаивал, но крови было мало.
Нат вставал.
Упрямый.
Ийлэ быстро поняла, что, когда бьют, лучше лежать и молчать - быстрее отстанут. А этот вставал раз за разом, скалился и бросался на Гарма, чтобы вновь полететь…
- Избиение младенца… - Ийлэ однажды не выдержала.
Это не было ее делом, и если Райдо был спокоен, то и ей следовало бы, но Нат возвращался со двора задним ходом и пропадал где-то в доме, зализывая раны.
Нира расстраивалась. Замолкала. И смотреть на нее было тяжело.
- Не такого уж младенца, - возразил Райдо, который к этому воспитанию относился с полным равнодушием. - Нат довольно взрослый. И считает себя опытным. А это опасно.
Райдо во двор выходил редко, а когда случалось, то забирался на старую бочку, садился и смотрел… и тогда Ийлэ хотелось его ударить.
- Я понимаю, что это все выглядит жестоко. - Райдо всегда садился рядом, и, наверное, в этом был смысл. Он нуждался в Ийлэ не меньше, чем она в нем. - Но он должен понять, что отнюдь не так хорош, как ему казалось.
Райдо принес орехи, целый кулек, и теперь раскалывал их пальцами.
- Он уже понял.
Он очищал ядра от остатков скорлупы и протягивал Ийлэ. Она брала. Орехи были сладкими.
- Понял, твоя правда. А теперь он учится. И, по-хорошему, учить должен я, но… - Райдо ссыпал скорлупу в другой кулек. - Гарм осторожен.
- Неужели?
- Разбитый нос и пара синяков - невеликая цена…
- Нира беспокоится.
- С этим я точно ничего поделать не могу. - Он протянул золотистое ядро ореха, на его ладони глядевшееся крошечным. - Ийлэ… лучше беспокоиться за живого, чем за мертвого. У Ната такой характер, что он не сможет сидеть тихо. И если пока ему многое спускают из-за возраста, то дальше ему придется или драться, или молчать. А молчать он не сумеет. Единственное, что мы можем для него сделать, - это научить.
Наверное, он был прав.
Ийлэ чувствовала его правоту и попыталась объяснить Нире. Та слушала, часто моргая, кривясь, с трудом сдерживая слезы.
- Я… я не знала, что они такие…
Ей было плохо в этом, не своем, доме. Она пыталась прижиться, но зимой сложно… и страхи не уходили. У второго тоже было имя: Мирра.
Повадилась навещать сестру, и та не смела сказать, что визиты эти ей вовсе не в радость. Нира терялась. Замолкала. Становилась какой-то тусклой, и Нат, которого это вовсе не радовало, злился. Она же пугалась его злости и терялась сильней прежнего.
Она бледнела. Краснела. Начинала заикаться, теребила юбки и платки, если платкам случалась оказаться в руках. Озиралась на Ийлэ, у нее пытаясь найти поддержку, и, наверное, следовало бы что-то сказать, как-то ободрить, но Ийлэ не представляла, как именно.
Ей самой было неуютно. Она с превеликим удовольствием избегала бы этих встреч, но… как было бросить Ниру.
- Я не понимаю, - сказала та как-то, с трудом пытаясь сдержать слезы. - Что ей от меня надо? Что им всем от меня надо? - Нира стиснула кулачки. - Она такая… такая… я ведь даже не могу сказать ей, чтобы не приезжала! Точнее, я говорила, а она не слышит…
Мирра стала ласковой.
Медвяно-сладкой, словно эта сладость могла кого-то обмануть. Порой с Миррой появлялся Альфред, всегда с подарками, безукоризненно вежливый. Красивый. И Нат, чувствуя превосходство человека, а может, свой перед ним долг, отступал.
Злился.
Ревновал, не отдавая себе отчета в том, что испытываемое им чувство - это именно ревность. Он брал Ниру за руку и держал, а если вдруг случалось уйти, то начинал нервничать, и живое железо, проступавшее на его лице, выдавало это беспокойство.
Ната было жаль.
И Ниру.
Альфреда же Ийлэ боялась, и страх заставлял держаться от него в стороне…
…как и от доктора, который, к счастью, родственными визитами не злоупотреблял.
- Я знаю, что вы меня недолюбливаете, - сказал он как-то, впрочем, не глядя на Ийлэ. - И у вас есть на это полное право, но нам все одно придется жить в этом городе.
Он не дождался ответа, ушел, если не сказать - сбежал…
Убийца?
Почему-то Ийлэ не могла отделаться от мысли, что кто-то из этой троицы - убийца.
Альфред с его извечной улыбкой.
Доктор.
Шериф. Он заглядывал лишь единожды, чтобы выпить бокал бренди и перекинуться парой бессмысленных фраз.
- Все хорошо? - Он катал бокал в руке, и бренди расползалось по стенкам.
- Все замечательно, - ответил Райдо.
Почти правда.
Замечательно. И зима догорает в ледяных бурях, спешит выплеснуть нерастраченный холод, чувствуя близость весенних костров.
День за днем.
И дни складываются в недели, а недели - в месяц… и зимний праздник с погасшими свечами проходит мимо. От него остается острый запах смолы, капли ее на паркете, зеленые иглы, которые выметали долго, а они все равно попадались, словно дерево не хотело покидать этот дом.
Был Райдо:
- Побудешь со мной этой ночью?
И свеча в его ладонях, зыбкий огонек, который почти касался кожи.
- Потом, когда меня не станет, кто-нибудь зажжет свечу в память обо мне. - Райдо устроился в пустой столовой, которая в темноте казалась огромной. - Истинное пламя отзовется… и, быть может, позволит душе родиться вновь. Только вряд ли это буду я… пламя меняет.
- Лоза тоже.
- Вы вспоминаете своих… ушедших?
Сегодня он избегал говорить о смерти.
- Вином. И еще хлебом…
- Тогда надо принести вина и хлеба, если, конечно, это не оскорбит тебя…
Предложи это кто-нибудь другой, Ийлэ и вправду оскорбилась бы, но Райдо поделится огнем, а она - хлебом. В этом будет своя справедливость и свое равновесие. И она разломила ломоть пополам, а вино разлила по кружкам, глиняным, как того требовала традиция. В глине вино было черным и горчило, или горчило оно без глины, но само по себе.
- Я не знаю, что у вас говорят в таких случаях…
- Ничего.
- Что ж, тогда ничего не скажу, но… мне жаль, что твои родители погибли.
- Мне… тоже. - Ийлэ выпила бокал и вновь налила.
Она не пила… да никогда не пила. И пить не собиралась вовсе, но сейчас, в темноте и тишине поминальной ночи, мысль напиться вдруг показалась донельзя удачной.
- Их закопали там… - От вина голова стала легкой и язык тоже, и в этой легкости было что-то правильное. - На заднем дворе. Я закопала… иначе он отдал бы свиньям… это неправильно.
- Неправильно. - Райдо поставил свечу на пол. - Я не знаю ваших обрядов, но будет весна, и мы исправим… настолько, насколько это вообще можно исправить.
Он лег на пол, на живот, сунул руки под подбородок. Он был близко, и от этого становилось удивительно спокойно на душе.