- Значит, ты - сильный?
- Канэшно, силный, началник!
- А как докажешь?
- Давай драцца! Сам увидишь. Толко не ты, другой, простой воин. Не колдун!
- Ладно, но если он победит, я сожгу твой дом. Хорошо?
- Если он победит, моё хао полетит к верхним богам! Я умру как воин. А мой дом защитит мой сыновья, мой брат, мой воин!
Мишка внезапно растерялся, почувствовав, что в словах хассана есть чуждая ему, но своеобразная правда. За сотни лет в этой местности сложились отношения народов, и за эти отношения пролито столько крови, что никакая сила убеждения не смогла бы доказать грабителям, что они что-то делали не так.
И если сейчас начать пересматривать эти отношения силой, значит навязать новую войну и в ней погибнет гораздо больше иритов и хассанов, и мирных и воинов, а вот, сумеет ли он добиться результатов, ещё не ясно. Ему же вчера ещё Муха ясно сказал, что три короля никогда не объединятся и не договорятся меж собой. Даже если перебить все отряды, которые суются на эту границу, не остановится поток дани и не изменится договор с падишахом.
Но уже было поздно останавливаться и он решил не отменять той казни, которую они выбрали для пленников, тем более, что и мэтр Муха был с этим согласен, хоть и по своим причинам. Пришлось только отказаться от идеи бить врагов их оружием, потому что стрелять дротиками никто не умел, даже Пашка, который, хотя бы знал, что такое лук и пробовал это делать. Решили ограничиться ножами.
Пашка вышел первым против десятника, который, хоть и заподозрил недоброе, но видел, что предлагается честный бой, это в любом случае лучше, чем ходить со связанными руками. Тем более, что вышел драться такой же задиристый, как и первый, мальчишка, худой, жилистый и очень злой. А значит, плохой воин. Зрители встали в круг, оцепив то, что раньше, скорее всего, было маленькой плошадью селения, хорошо утоптанную ровную площадку и казнь началась. И все женщины отряда были здесь и недобрым светом горели их глаза.
Десятник сильно ошибся. Его хао полетело к верхним богам гораздо раньше, чем он мог предполагать. Хассаны, привыкшие к своим лукам и знавшие их преимущества, не очень-то владели искусством танца с ножами и поэтому кровавая тренировка пошла в быстром темпе, тем более, что свежая ненависть сидела в головах иритов, так что мэтр Хатакр только успевал одобрительно хрюкнуть, как уже выскакивал новый воин из его маленького отряда и завершал свою работу под одобрительное молчание всех иритов. Трупы оттаскивали в сторону. Никто из воинов серьёзно не был ранен. Хассаны, понимая уже, что им предстоит, молились.
Волновался только предатель. Его хао не было готово к переходу к верним богам и был он подл и труслив, как и все те, кто способен продавать своих. Оживился этот полутруп только тогда, когда увидел своего противника. Это была девочка, правда, с перевязью и в таких же башмаках, что носили воины, но с такой хрупкой фигурой, в полудомашней одежде, что, казалось, её можно перебить пальцем.
Мишка был против. Но за Канчен-Ту вступился мэтр Хатакр, который, как и все командиры, был поневоле учителем и знал, что без практики заготовка никогда не станет воином, как камень не станет статуэткой без резца художника. А её тащило в эту кровавую воронку чувство мести, которое не насытилось тихой расправой над торговцами, ведь это не её руки умертвляли мерзавцев, издевавшихся над женщинами столько долгих дней пути.
Поэтому она бросилась в атаку, как когда-то давно на Мишку, с высоко поднятыми кинжалами и предателю пришлось упасть и перекатиться в сторону, другой защиты от этого удара не было.
Его тело не забыло навыков, вбиваемых с детства и само сделало это движение, но мозги перепугались. Они поняли, что эта оса будет драться до конца, чтобы добраться до самого сердца и оценили скорость передвижения, намного превышавшую неповоротливость их хозяина.
Тело продавца резко крутанулось в обратную сторону и ножи девчонки успели резануть его одежду, но до шкуры не добрались и предатель сумел сесть на корточки и отпрыгнуть от бешеной мстительницы.
Теперь он начал задыхаться и побежал к краю круга, подальше от опасности, но лица, мелькнувшие там не предвещали ничего хорошего и, резко развернувшись, он просто метнул нож в тонкую фигурку, настигающую его.
С такого расстояния промахнуться было трудно, но всё-таки, нож не попал в тело. Он вообще никуда не попал. Что-то большое мелькнуло перед глазами метнувшего и последнее, что они увидели - это тонкие летящие руки со смертоносными лезвиями.
Неясную фигуру, мелькнувшую после броска, увидели все. Но понять, что произошло, смог только Пашка, тем более, что его друг стоял теперь совсем не там, где был в начале схватки и зачем-то держал в руках нож. Но раскрывать этот секрет они не стали и воины, так ничего и не уразумев, начали с облегчением заниматься простой житейской работой.
Ещё раз обыскали одежду каждого казнённого и сбросили всех в старый, полуразрушенный, чудом уцелевший колодец, который потом завалили камнями, с трудом собранными с территории селения. Вымылись в озере и ушли от этого места подальше, чтобы не беспокоить хао воинов, честно выполнивших свой долг.
Канчен-Та тоже ничего не поняла. Она радовалась своей победе, которой все также радовались и одобрительно похлопали её по плечу, как своего, и считала, что нож просто пролетел мимо.
Мишка ничего не сказал ей, он весь остаток вечера был в шоке, вспоминая этот медленный разворот летящего лезвия, направленного в тонкую куртку любимой. Может быть, клинок и не убил бы её, но ужас от этого не становился меньше. Из-за предателя, из-за этой козявки, жизнь которого не захотела взять ни одна из женщин в селении, могла в один вздох исчезнуть его любовь, его жизнь.
Одно нелепое движение руки и - всё! И также нелепо могли погибнуть и воины из отряда. Мало ли, кто из хассанов мог владеть искусством боя? А если бы они дрались подло? Сыпани в глаза песка и бей скрытно. Да и подлость ли это, когда ставка - жизнь и все участники равны, как звери. Хоть зубами, но убей!
Вокруг хохотали мужики, участвовавшие в казни, и с ними Пашка - боец, который им теперь был свой в доску, и особенно звонко переливался смех юного Фарлина. Он увидел настоящих героев!
Готовилась еда, гремела посуда, слышался звонкий смех женщин, которые вторично ощутили свою свободу, когда трупы врагов ушли в землю, которую осквернили когда-то. Они тоже были селянками и не раз видели горящие хижины и наглые рожи завоевателей. Ни у кого не было сомнений в правильности сделанного и в святости законченной мести.
И только Мишка не мог успокоиться и трясся в ознобе. Теперь у него уже получалось, что в этой ситуации хассаны вели себя благороднее, чем они сами. Не орали, не хныкали, молча молились и дрались честно, не раскисая от страха. А ириты, наоборот, заведомо знали, что идут казнить и что они на ножах сильнее. Так где же правда? Из раздумий его вывели тёплые руки:
- Почему грустный, Мроган? Ты не похвалил меня!
- Я боялся за тебя! За всех боялся!
- Разве я плохо дралась?
- Ты глупая! И единственная! Самая главная на свете!
- Нет, ты скажи!
- Ну, хорошо, хорошо дралась! Как дикий зверь! Но больше я тебя не пущу так делать!
- Глупый ты сам! Ты не пустишь, а жизнь снова выкрутит нас нелепо, как теперь. И что делать? Спрятаться в твой мешок? Туда тоже может попасть дротик. И копьё. И камень. И кто сказал, что ты всегда сможешь меня защитить? Или себя?
- Но он тебя чуть не убил!
- Чуть - не считается! Даже не поцарапал.
- То есть, ты уверена, что нож улетел на небо? Или утонул в песке?
- Раз его нет, значит он куда-то подевался. Зачем об этом думать?
- Никуда он не подевался. Вот он, твой нож! Летел прямо в грудь! Поэтому я и думаю.
- И как ты его нашел?
- Я не нашел! Я поймал его, когда он уже начал на тебя разворачиваться. Понимаешь ты это?
- А я?
- А ты неслась вперёд и ничего не видела, кроме этой поганой рожи!
- Значит, ты меня спас? Как ты это сделал?
- Не знаю, как объяснить. И зачем об этом говорить, если ты всё равно не учишься, только время тратить!
- Ну, попробуй, скажи.
- Надо замедлить время. Представить, что ты движешься гораздо быстрее, чем всё вокруг, или, наоборот, что всё сильно замедлилось, вот и весь секрет. Зачем тебе это?
- Ты просто не знаешь. Я учусь. Вот, смотри под ноги…
Мишка впервые увидел со стороны, как выглядят чудеса, пусть даже и маленькие, клубился фонтанчиками песок, прыгали мелкие камушки, даже вражий нож подёргался в руке, которую он тут же непроизвольно сжал.
Это было открытием. Маленькая шипастая девочка оказалась способной научиться тому, от чего отказывался даже его лучший друг, при этом она не была Думающей, это значит, что возможности к овладению колдовством гораздо шире, чем он считал на основании своего первого опыта.
А Канчен-Ту, наконец, прорвало, всё, что случилось с ней в дни рабства, она пересказывала теперь в новом свете и поражала своего учителя не меньше, чем он её когда-то своими чудесами. Сейчас чудом была она сама, открывая ему глаза на скрытые возможности иритов. И, хотя, эти возможности пока больше ничем не подтверждались, у Мишки уже вспыхнула перед глазами картина летучего военного отряда, способного без крови и жертв побеждать жалких врагов с их нелепыми луками и пращами.
И он, конечно же сразу высказал эту мечту вслух, за что получил хороший большой курдюк холодной воды на голову:
- Мне пришлось пройти через рабство, чтобы научиться хотя бы маленькому умению. Ты, что же, собираешься всех пропускать через такое испытание?