Он сказал:
- Ви-витольд меня при-при-прислал заб-брать вас.
- Да что ж я, маленький, что ли, забирать меня! Никуда я не пойду! И как Витольд узнал, где меня искать?
- Ли-лисистратов сказал, - поведал Серега.
Я попытался встать, но тотчас упал обратно на скамью. У меня сильно закружилась голова.
Серега подхватил меня под мышки и утащил, а я плакал от бессилия и позора и думал об Анне Николаевне.
Глава четвертая
Я проснулся в своей спальне от головной боли и жажды. Шторы на окне были раздернуты, я мог видеть серый рассвет. Слабый дождик засеивал холодную землю, листья за ночь осыпались на дорожку сада.
Я мучительно размышлял о том, что выпил бы сейчас воды, а лучше - компота, киселя или даже, на худой конец, кваса. Но встать я боялся - голова кружилась при малейшем движении. Звонить же и просить кого-нибудь из слуг подать мне напиться я почему-то не решался. Перед моим мысленным взором попеременно вставали кухарка Планида, горничная Макрина, Витольд, Серега Мурин… и я столь же последовательно отказывался от намерения тревожить их. Меня раздирали глубокие противоречия. С одной стороны, я ведь имел полное право попросить о такой пустяковой услуге, как стакан воды, с другой - не в пять же часов утра…
Наконец я чуть повернулся и увидел, что совсем близко, стоит только протянуть руку, стоит кувшин, а рядом лежит упаковка болеутоляющих средств. Слезы безумного восторга подступили к моему горлу, и мне потребовалось время, чтобы успокоиться.
Я принял лекарство, напился кваса и спокойно заснул.
Второе мое пробуждение было более достойным, хотя я и выглядел несколько опухшим. Я умылся на заднем дворе, причесал влажные волосы, переменил одежду и почувствовал себя человеком и землевладельцем, достойным членом общества.
Витольд сам принес мне кофе в "ситцевую гостиную", где я устроился после умывания, после чего, как было у него заведено, развернул блокнот и нацелился карандашом на страницу.
- Как вы узнали, где я нахожусь? - спросил я.
- В доме установлены камеры слежения, - ответил Витольд, опуская блокнот. - Если вы считаете, что это неудобно, я удалю некоторые. Но ваш дядюшка полагал, что это, напротив, очень удобно.
- Я не о доме, - поморщился я. - Я насчет трактира… и всего остального.
- Тщательное изучение местной флоры и фауны, - сказал Витольд, - позволяет строить практически безошибочные прогнозы. Вы - новичок в наших краях, Трофим Васильевич, следовательно, являетесь объектом повышенного внимания. Все здешние трилобиты и белемниты весьма возбуждены вашим появлением, и каждый активно тянется к вам усиками и прочими органами осязания. Посещение вами господ Скарятиных не могло не возбудить Лисистратова; а Лисистратов в возбужденном состоянии имеет обыкновение заманивать объект в трактир и там поить его до бесчувствия.
- И за мой счет? - уточнил я.
- Вчера вы изволили пропить около сорока рублей, - бесстрастно сообщил Витольд.
- Не может быть! - вырвалось у меня.
- Может, потому что вы выразили желание погасить все долги господина Лисистратова, которые он сделал в этом трактире за последний месяц.
- Но ведь это… - начал я и в бессилии замолчал.
- Да, это было весьма коварно со стороны господина Лисистратова, - согласился Витольд. - Вероятно, мне следовало предостеречь вас заранее.
- Следовало.
- Но я этого не сделал.
- Не сделали.
- Дело в том, Трофим Васильевич, что вы бы мне не поверили, - сказал Витольд. - Петербуржцы обычно не верят ничему насчет Лисистратова, начиная с его фамилии… Кроме того, я предпочитаю не слыть злоречивым и завистливым.
- А вы завистливы? - немного удивился я. Витольд представлялся мне аскетом, лишенным обыкновенных человеческих желаний.
- Возможно, - не стал отпираться Витольд. - Однако те, кому я завидую, обитают в совершенно иных сферах, нежели Лисистратов.
- Наверное, богатому банкиру какому-нибудь завидуете, - сказал я, отчетливо сознавая, что говорю ужасную чушь.
Витольд ни на миг не обиделся.
- Такое можно было бы предположить, учитывая мое имущественное и социальное состояние, - согласился он. - Однако ни один, даже очень богатый банкир не способен вызвать во мне столь низменное чувство… Впрочем, я глубоко и страстно завидую некоторым ученым, которых Академия Наук отправила в экспедиции.
Он замолчал и замкнулся в себе, а я не счел возможным расспрашивать его дальше.
- Что у меня сегодня по вашему гениальному стратегическому плану? - осведомился я.
- Визит к госпоже Вязигиной, - напомнил Витольд. - У вас ведь имелся полный последовательный список. Впрочем, если вы его потеряли, то я с удовольствием изготовлю для вас копию.
- Не надо копию, хотя, кажется, точно - потерял… Просто дайте адрес и расскажите, как найти. И еще, - я пригладил влажные после умывания волосы, - сообщите мне, пожалуйста, заранее, как следует вести себя с этой дамой. Клянусь не считать вас ни завистливым, ни злоречивым.
Витольд пожал плечами.
- Будьте самим собой, держитесь естественно… Вязигина любит молодых людей. Я хочу сказать - любовью попечительши. Если в вас она увидит очередной объект для нравственной благотворительности - радуйтесь, потому что сделаться врагом госпожи Вязигиной означает почти верную гибель.
- Я начинаю бояться… Она замужем?
- Была.
- А дети?
- Ее детьми является все человечество в лице избранных его членов. Постарайтесь попасть в число добрых злаков, потому что сорняки, как я уже сказал, она выпалывает из здешней почвы с корнем, не дожидаясь Страшного Суда.
Устрашив меня свыше всякой меры, Витольд записал несколько распоряжений по хозяйству, вроде - выгладить мои (бывшие дядины) рубашки, почистить замызганные во время вчерашнего променада брюки, приготовить на обед суп с курятиной и прочее. После этого он удалился, а я принялся рассеянно листать журналы, лежавшие аккуратной стопкой на подоконнике.
Под журналами обнаружилась вышитая салфетка, серая от пыли. Рукоделие было не слишком искусное и совершенно не вызывало желания гадать - кто была та неведомая вышивальщица и как сложилась ее последующая судьба.
Журналы оказались сплошь глянцевым "Вестником палеонтологии". Неужели дядюшку тоже накрыло здешним повальным увлечением? Впрочем, почему бы и нет? Если он желал понравиться Анне Николаевне, то должен был разделять и ее вкусы. Умные женщины обычно ценят внимание такого рода.
Я пробежал глазами несколько статей, ничего в них не понял и почувствовал себя достаточно усталым, чтобы предаться в попечительские руки госпожи Вязигиной.
Я почти уверил себя в том, что Вязигина и есть та самая таинственная незнакомка, которая своим появлением спугнула грабителя Матвея Свинчаткина, и потому ожидал встречи с особым нетерпением. По совету Витольда, я направил к ней Серегу Мурина с письмом в красивом конверте (у покойного дядюшки нашлось несколько, а вообще я заказал в Петербурге целую коробку с почтовым набором, но только заказ еще не доставили).
Мурин возвратился от "барыни" около полудня. Он проследовал в гостиную, где я мучительно постигал прошлогодние новшества в области палеонтологии, и, оставляя повсеместно грязные следы, приблизился ко мне.
- Вя-вязигина за-за-за… заинтересовалась! - доложил он, сердито глядя на стену повыше моей головы. - Ве-велела б-быть.
- Что значит - "велела"? - осведомился я, откладывая журнал.
Серега пожал плечами, переступил с ноги на ногу, почесал лопатку, сильно заломав руку себе за спину, потом метнулся глазами по гостиной и снова уставился в стену.
- Она ве-ве-велела, - повторил он. - Ч-что неп-понятного?
С этим он вышел из гостиной. Тотчас послышалось жестяное громыханье ведра, и в комнату осторожно заглянула Макрина. Чтобы не смущать ее, я забрал журналы и вышел.
Каждая встреча с Муриным почему-то выводила меня из равновесия. Наблюдая его, я начинал ощущать вину перед угнетенным человечеством. Мне представлялось неправильным эксплуатировать Мурина, посылать его с поручениями, требовать от него ясности в изложении фактов - и так далее. Мурин, явленный как данность, меня пугал. Витольд относился к нему гораздо проще и без малейших нравственных содроганий гонял по самым разнообразным делам. В этом смысле Витольд, конечно, стоял выше меня на эволюционной лестнице.
Я еще немного полистал журналы, полюбовался видами гигантских стрекоз, летающих над гигантскими папоротниками, рассмотрел портрет красивой лаборантки на общем снимке какой-то старой экспедиции и, в общем, успокоился. Теперь я готов был предстать перед госпожой Вязигиной.
Ее дом располагался сравнительно недалеко от трактира, однако на улице, которая не несла на себе никаких следов цивилизации, в том отношении, что там не имелось даже намека на мостовую. Мне следовало сделать соответствующие выводы раньше, увидев, в каком состоянии сапоги Сереги Мурина. Вот и еще одно наказание мне за невнимательность и снисходительное отношение к дворнику: я-то счел, что Мурин просто где-то извозюкался вследствие общей недоразвитости. Что ж, поделом мне, такому высокомерному.
Заляпанный самым плачевным образом, я звонил в дверь с табличкой "Вязигина" и даже не представлял себе, как войду теперь в гостиную. Мне отворила толстая горничная с мясистыми руками и железными зубами во рту. Она отступила на шаг и смерила меня сердитым взглядом.
- Я, собственно… к госпоже Вязигиной… - неловко произнес я.
- Назначено? - спросила она.
- Ну, да. От меня приходил человек с письмом, и госпожа Вязигина передала на словах…
- То есть, назначено? - повторила горничная.
- Да, - сказал я, решив держаться уверенно.