- Ни о чем подобном мне не доводилось слышать, - заверил ее я светским тоном.
Я знал, что для ученых нет ничего приятнее, чем получить возможность просветить очередного профана, и надеялся подобным способом завоевать расположение Анны Николаевны.
Анна Николаевна была, судя по ее виду, лет тридцати с небольшим. У нее было приятное круглое лицо с выраженными скулами и ямочками в углах рта, светлые волосы неопределенного оттенка, остриженные кружком. Сбоку она носила заколку, украшенную парой блестящих красных камушков, возможно, рубинов. На ней было изящное домашнее платье, отороченное по рукавам и подолу легким мехом.
Николай Григорьевич чертами лица очень напоминал дочь и одет был подобным же образом, то есть в халат с мехом на рукавах. Однако у Анны Николаевны я заметил в выражении глаз много твердой воли, в то время как Николай Григорьевич представлялся человеком мягким, настоящим подкаблучником. За отсутствием супруги он теперь покорялся дочери.
- Вы, конечно, уже обратили внимание на картины, - продолжала Анна Николаевна, глядя на меня ласково, как на несмышленыша. - Это моя работа.
- Неужели? - пробормотал я.
- Я старалась воссоздать не только внешний облик, но и образ жизни этих загадочных существ, которые обитали в наших краях задолго до нашего появления. Считайте мою работу простой данью уважения к нашим предшественникам.
Я не знал, что на это можно сказать, и потому просто поклонился.
Анна Николаевна, смеясь, повернулась к отцу:
- Правда же, он прелесть, папа? Мы должны пригласить его в театр.
- Да, - спохватился Николай Григорьевич, - разумеется. Вы любите театр, Трифон… э…
- Трофим, папа. Трофим Васильевич, - поправила дочь строгим тоном.
Бедный Николай Григорьевич выглядел таким сконфуженным, что я готов был согласиться и на "Трифона", и на "Тимофея", и на "Терентия", лишь бы только утешить его.
- Разумеется, Николай Григорьевич, - сказал я. - Кто же не любит театра?
- Вы, вероятно, полагаете, что очутились в страшенном захолустье, - заговорил приободренный Николай Григорьевич, - и, возможно, даже лелеете мечту поскорее избавиться от наследства и приобрести взамен дом или часть дома в Петербурге.
Я попытался уверить его в том, что у меня и мысли такой не возникало, но Николай Григорьевич уже помчался по стремнине своего монолога и моих возражений не слушал.
- Однако вы не должны спешить, покуда не исследуете всех возможностей нашего края! Отнюдь не должны спешить. Пользуйтесь тем, что попало к вам в руки. Помимо богатых палеонтологических возможностей, - тут он покосился на свою дочь, которая невозмутимо улыбнулась, но промолчала, - здесь имеются и другие. Например, театр. Любой петербургский житель в своем высокомерии считает, будто единственный в мире театр - это Мариинский; ну так смею вас заверить: таковое мнение ошибочно. У нас имеется достаточно превосходный оперный театр, которого основатель и главный содержатель - перед вами!
Тут он поклонился.
Я не сразу сообразил, что он имеет в виду, и на всякий случай ответил ему поклоном.
- Папа хочет сказать, что вторая, лучшая и большая, половина нашего дома отдана под театр, - объяснила мне Анна Николаевна, улыбаясь. - И что именно папа руководит этим театром. Это его главное детище с тех пор, как умерла мама.
- Как говорится, весьма похвально посвятить себя искусству, а не расточить жизнь впустую на пьянство или чудачества, - прибавил Николай Григорьевич. - Если вы уже свели знакомство с господином Потифаровым, то знаете…
- Ваш дом - первый, где я счел необходимым представиться, - объявил я.
Потифаров имелся у меня в списке, который написал Витольд, однако отнюдь не за первым номером.
- Что ж, вы благоразумны, - молвил Скарятин. - И я поздравляю вас с этим.
- Я землевладелец совсем недавний, - сказал я. - Еще полгода назад я даже не подозревал о том, что могу сделаться наследником.
- Да, - подтвердила Анна Николаевна, особа весьма прямолинейная, - дядюшка ваш, бывало, говорил, что его с души воротит оставлять имение поповичу, а других вариаций у него нет.
- Аннушка отказала покойному Кузьме Кузьмичу, - пояснил Скарятин.
- Папа! - возмущенно воскликнула Анна Николаевна.
- А что здесь такого? - удивился Скарятин. - Рано или поздно Трофим Кузьмич…
- …Васильевич, - одними губами поправил я (зачем-то).
- …все узнал бы о тебе и покойном Кузьме Кузьмиче. Лучше уж ему расскажем мы, чем, к примеру, Лисистратов или эта моралистка в штанах, Верзилина.
- Папа… - вздохнула Анна Николаевна, но покорилась и повернулась ко мне: - Ваш дядя действительно предлагал мне вступить с ним в брак. Это было года три тому назад. "Не хочу, - твердил он, - чтобы "Осинки" унаследовал попович. Я его в глаза не видывал, а между тем он мой ближайший родственник. Так не годится!" Я спросила его, не желает ли он познакомиться с племянником, но он только засмеялся и отвечал, что предпочитает жениться на мне.
- Почему же вы ему отказали? - спросил я, чувствуя, что вопрос звучит глупо.
- Да потому, что как муж он мне совсем не нравился, - просто объяснила Анна Николаевна. - Считается, что старая дева, вроде меня, только о том и мечтает, как бы уловить кого-нибудь в сети супружества. И чем старее дева, тем меньше у нее претензий. А в моем возрасте - мне тридцать шесть, если вам интересно…
- Вовсе не интересно, - поспешил вставить я, но она не слушала.
- …В моем возрасте какие-либо требования к жениху и вовсе предъявлять неприлично, - заключила Анна Николаевна. - И я должна быть на седьмом небе от счастья, что ко мне посватался старик, да еще с имением. А я чувствовала себя оскорбленной…
- И напрасно, Аннушка, - вмешался ее отец, с тревогой следивший за тем, как раскраснелось лицо его дочери. - Совершенно напрасно. Кузьма Кузьмич желал тебе только добра и не имел в виду ничего обидного.
- Тем не менее мы рассорились и не разговаривали до самой его смерти, - сказала Анна Николаевна. - Кузьма Кузьмич предполагал отписать свое имение в казну или на благотворительность, но затем, очевидно, назло мне, завещал все "поповичу". То есть вам. Теперь вам известна вся история, от начала и до конца, и при том изложенная самым нелицеприятным образом. Надеюсь, ваше мнение обо мне не изменится к худшему.
- Напротив! - воскликнул я, глядя на нее с искренним восхищением.
Она спросила:
- Хотите посмотреть мою коллекцию окаменелостей?
- Очень! - сказал я.
Анна Николаевна потянула шнурок. В глубине дома задребезжал звонок, и скоро явился слуга в овчинной жилетке.
- Принеси коробки с коллекцией, - приказала она.
Он молча удалился и скоро вернулся, толкая перед собой сервировочный столик. Вместо пирожных и чая на столике лежали большие плоские коробки, обшитые коленкором.
- Отлично, - одобрила Анна Николаевна.
Коробки были сгружены на пол.
- А теперь приготовь чаю, - прибавил Николай Григорьевич. - После осмотра коллекции мы будем пить чай.
Слуга безмолвно удалился вместе со столиком.
Анна Николаевна встала с кресла и села на пол, скрестив ноги. Я последовал ее примеру. Она сняла крышку с первой коробки и явила мне окаменелые останки тех самых моллюсков, на ее картинах которые были полны энергии и жизни.