- Неоднократно я совершал экспедиции в Петербург и провел некоторое время в императорских музеях. Там есть один маленький саркофажек с разрисованным лицом. Ну так вот, лицо - совершенно мое. Я даже испугался, когда увидел! Всякий бы испугался, если бы ему воочию предстало столь наглядное доказательство теории, доселе чисто умозрительной. Ради эксперимента я даже лег на пол, строго параллельно саркофагу, и руки сложил, вот эдак. - Потифаров скрестил руки на груди. - Хотел проверить свои чувства. Тут уже бежит ко мне служитель: "Что это, - кричит, - любезный, вы разлеглись? Вам тут не спальня какая-нибудь, но императорский музей, древнеегипетский раздел, и гимназисты ходят для общего образования, а вы неприлично себя ведете". Я говорю: "Да ты приглядись, приглядись хорошенько, неразумный ты цербер: ничего разве не замечаешь?" А он гнет свое: "Прекратите чинить беспорядки и уходите!" Я не стал ему ничего больше объяснять. Просто вручил камеру и попросил сделать снимок. "И сразу же после этого я уйду", - обещал я. Он по моему виду, наверное, понял, что лучше мне уступить… Да погодите, я покажу вам карточку!
С этими словами Потифаров выбежал в соседнюю комнату и скоро вернулся с большим, помещенным в рамку снимком. Там действительно имелось изображение египетского саркофага, честь по чести, с подрисованными глазами и выпуклыми губами, а рядом, вытаращившись, находился Потифаров.
- Сходство неоспоримое, поражающее! - говорил Потифаров, заглядывая мне через плечо и пытаясь понять выражение моего лица. - После этого я окончательно убедился, в чем мое предназначение, и начал изготавливать гробы по египетскому образцу. Резные, с росписями. По бокам - эдак лилии и утки в заводях, либо что-то иное, что было любо покойнику при жизни и составляло, так сказать, его духовное окружение. А на крышке гроба - портрет. Собственно, начал-то я с гроба для Тамары Игоревны, поскольку всегда чрезвычайно уважал ее. А она прогневалась и ушла из дома. Покинула меня, так сказать.
- Ясно, - вставил я.
- Расстались мы по принципиальному поводу, без всякого блуда и иной извинительной причины, - вздохнул Потифаров. - Поэтому брак наш не может быть расторгнут. Впрочем, я этого и не желаю. Тамара Игоревна, очевидно, тоже. Намерений жениться вторично у меня нет… Гроб для Тамары Игоревны, кстати, закончен. Ну так желаете ли посмотреть?
Тут в комнату вбежала рыжая охотничья собака и замахала хвостом. Она приветливо ткнулась мордой мне в ладонь, а затем уселась рядом с Потифаровым, имея чрезвычайно довольный вид.
- Знакомьтесь, это - Буранка, - представил ее Потифаров. - Она тоже запечатлена в вечность, так сказать. С одним зайцем в зубах. Зайца, положим, давно уже съели, но он не имеет самостоятельного значения.
- В каком смысле - "запечатлена в вечность"? - не понял я.
- Я вырезал ее на моем гробе, - ответил Потифаров, лаская собаку. - Это наименьшее, что я мог для нее сделать, потому что собаки ведь лишены бессмертной души, в отличие от людей. Лично я не верю в перевоплощение душ. Абсолютная глупость! Собака - она собака и есть, верный друг человека, а не перевоплощение какого-нибудь волостного, положим, писаря. Да и с учением церкви не согласуется… А что вы думаете о монастырях?
* * *
День получился у меня насыщенным, так что, вернувшись домой, я изъявил желание принять ванну, а одежду, в которой наносил визиты супругам Потифаровым, оставил для стирки. Витольд посетил меня поздно вечером, когда я в халате допивал какао с печеньем и просматривал дядину переписку с неким Захарией Беляковым, путешествующим по пустынным областям какой-то отдаленной планеты, которую он называл то по-русски запросто "Дыра", то на ученый латинский манер "Ультима Тула".
- Распоряжений нет, Трофим Васильевич?
- Нет.
Витольд помедлил, прежде чем удалиться.
- Что? - отрывисто бросил я. - Говорите, что хотите, только побыстрей. У меня тут книжка интересная.
- Кто вам больше понравился, Вязигина или Потифаров? - прямо спросил он.
- Ну ничего себе! А вам-то что за дело?
- Любопытно.
Но по его равнодушному лицу я понимал, что вовсе ему не любопытно и что спрашивает он с каким-то глубинным умыслом. Я уже научился улавливать в мутных, скрытых за стеклами очков глазах Витольда беспокойство и разные другие чувства.
- Потифаров ведь сумасшедший? - полувопросительно произнес я.
- Отчасти, - подтвердил Витольд. - Род безобидного провинциального помешательства, если угодно. От малого количества внешних впечатлений люди с бедным внутренним миром начинают искать себе занятия… и если не увлекаются пьянством и бильярдом, то пускаются в научные изыскания. Когда у них хватает здравого смысла, они обращают свой интерес на предметы реальные, существующие, а когда здравого смысла недостает, то все это обретает вид подчас совершенно фантастический.
Он помолчал и прибавил:
- Или нарождаются такие, как Серега Мурин.
- Он ведь умственно отсталый, этот ваш Мурин?
- Просто заика, - повторил Витольд свой первоначальный ответ на тот же вопрос.
- Вам его жаль, Витольд?
- Жаль? - Витольд пожал плечами. - У Мурина есть крыша над головой, тарелка горячих щей на обед и работа, дающая ему самоуважение. По-вашему, все это должно вызывать у меня жалость?
- Ваша логика просто железная, Безценный, - сказал я.
- Разумеется, - заявил Витольд. - Если уж на то пошло, Потифаров достоин нашей жалости куда больше.
- Потифарова жалеть не хочется, - заметил я.
- Это потому, что он со своим Древним Египтом - полный болван, - сказал Витольд. - Он показывал вам гробы?
- Да.
- Ну и как?
- Довольно искусная работа.
- Я у него заказал, - сообщил внезапно Витольд.
Я удивился:
- Вы?
- А что такого? - в свою очередь пожал плечами Витольд. - По-вашему, я бессмертен? Рано или поздно гроб мне понадобится.
- По-моему, вы непоследовательны, - сказал я.
- Почему? - Витольд блеснул очками.
- Да потому, что сами только что аттестовали Потифарова как полного болвана с его Древним Египтом…
- Каким образом глупость Потифарова отменяет факт моей смертности? Гробы у него красивые, добротные… В таком и полежать не срамно.
Я молча смотрел на Витольда. Теперь я окончательно был сбит с толку.
- И вам, кстати, советую, - прибавил Витольд. - Изъявите желание. Сообщите ему свои размеры и "духовное окружение", чтобы мог начать работу над проектом. Это привлечет его на вашу сторону.
- А для чего мне привлекать кого-то на свою сторону? - поинтересовался я, изрядно заинтригованный. - Кажется, я ни с кем еще здесь не враждую.
- А если придется?
- Враждовать?
- Да.
- Но почему?
Витольд двинул бровью.
- Неисповедимы пути, которыми блуждают провинциальные умы. Положим, вы сведете дружбу с Софьей Думенской… О Софье вам ведь уже рассказали?
- Конечно.
- Вязигина?
- Почему вы обо всем знаете заранее? - взорвался я. - И почему бы вам самому не изложить мне всю историю, от начала и до конца? Сразу?
- Так не интересно, - отмахнулся Витольд. - Я исследую те самые пути, о которых только что толковал вам. Вы подтверждаете большинство моих догадок.
Он встретился с моим испытующим взглядом и засмеялся:
- Нет, я еще не помешался… Вы ведь в этом меня сейчас заподозрили? Изучение образа мыслей и поведения соседей - простая мера предосторожности… Как вам известно, я заканчиваю заочный курс в университете. Это дает мне достаточно умственной пищи, чтобы избежать интеллектуальных неприятностей, постигших того же Потифарова. Кроме того, я самостоятельно, по книгам, изучаю экономические дисциплины.
- Когда вы все успеваете?
- А я не спешу, - парировал Витольд. И вернулся к первоначальной теме: - Ну так что, глянулась вам Тамара Игоревна Вязигина?
- Интересная дама.
- Она, кстати, весьма ранима, - сказал Витольд. - И обладает похвальным обыкновением отвечать на нанесенные ей душевные раны весьма ощутимыми ударами. Сгубила несколько репутаций просто в хлам. Люди вынуждены были уехать из Лембасово и с большими потерями перебираться куда-нибудь в Тверь или Калугу. Что, по мнению Вязигиной, равноценно переезду в Шеол.
- Шеол? - не понял я.
- Вы Библию читали? - спросил Витольд, от чего меня передернуло. - Шеол - тот свет. Для евреев времен Иосифа и Потифара это был Древний Египет.
- Слушайте, Безценный, перестаньте меня пугать, - взмолился я. - У меня мозоль на том месте мозга, который отвечает за восприятие Древнего Египта.
- Очень хорошо, - невозмутимо проговорил Витольд, - это означает, что вы становитесь настоящим здешним жителем.
Глава шестая
По делам мне пришлось отлучиться из имения и съездить на несколько дней в Петербург.
Оказалось, что за то недолгое время, что я прожил у себя в имении, я совершенно переменился. Теперь, как и сказал Витольд, я был полный Лембасовский обитатель и к Петербургу имел очень небольшое отношение. Все в большом городе отныне казалось мне чужим, дурно устроенным: толчея на улицах, шумные разговоры в учреждениях. Даже сами лица горожан представлялись весьма неприятными.