- Не знаю. Я ведь не принадлежу к древнему роду. И до сих пор не имел случая водить знакомства с таковыми.
Она покачала головой:
- Говорю вам, здесь очень нечисто дело. И потом, этот молодой человек, который неотлучно находится при Софье… Как вы думаете, как долго он с нею не расстается?
- Не знаю… Лет пять, быть может, - предположил я.
- Больше двадцати, - категорически отрезала Вязигина. - Понимаете, что это значит?
- Не вполне…
- Двадцать лет - двад-цать! - при Софье неотлучно находится юноша. Она с тех пор успела состариться, и, кстати, более, чем многие другие женщины ее возраста. Он же по-прежнему остается молодым… И все еще держится с ней как любовник, - прибавила Вязигина сквозь зубы.
- А они и в самом деле любовники? - заинтересовался я.
- Вас этот вопрос тоже занимает, как я погляжу? - Вязигина прищурилась. Должно быть, я покраснел, потому что она засмеялась: - Не смущайтесь, тема интригует многих. Пока Софья была в подходящих летах, никто особенно не удивлялся. Кстати, к ней неоднократно сватались, но всегда безуспешно. Угадываете подробности?
- Полагаю, отвергнутые женихи начинали болеть и скоро умирали? - предположил я.
Вязигина погрозила мне пальцем.
- Вы быстро учитесь и уже умеете делать правильные выводы. Да, всё обстояло именно так. Несколько молодых людей, соблазненных не столько наружностью Софьи, сколько немалым ее имуществом, настойчиво домогались ее руки, и все они плохо окончили свои дни. Что же, думаете, это случайность?
- Наоборот…
Она не дала мне завершить фразу.
- Да. И поэтому благоразумие требует избегать сколько-нибудь тесного общения с Софьей… Надеюсь, это вы уже сообразили?.. Некоторое время она путешествовала за границей, потом жила в Петербурге, а теперь вот возвратилась в Лембасово.
- Так вот почему Свинчаткин поспешил удалиться, едва лишь она показалась на дороге… - проговорил я.
- Не сомневаюсь, разбойник Матвей Свинчаткин наслышан о Софье… Как человек осмотрительный и неглупый, он не стал дожидаться даже намека с ее стороны и предпочел унести ноги.
Я был совершенно оглушен открывшимися мне новыми обстоятельствами и нуждался теперь в одиночестве, чтобы осмыслить их. Однако выходить на улицу мне не хотелось, поскольку я уже имел представление о местных грязях. Поэтому я молча пил чай и пытался вообразить, будто никакой Вязигиной поблизости нет, а я сижу один в комнатах.
- Ну, что же вы затихли, Трофим Васильевич? - спросила Вязигина. - Кажется, я смутила вас всеми этими сплетнями…
- Признаться, да, - не стал отпираться я. - Все это как-то… чересчур.
- Что именно?
- Княжна Мышецкая, Софья… Этот ее спутник…
- Вы ведь ощутили на себе магнетичность их взглядов? - осведомилась Вязигина. - Вы испытали определенные неприятные ощущения, когда те двое смотрели на вас?
- Наверное… Я плохо помню. Меня потрясло разбойное нападение, - признался я. - К тому же Софья находилась на достаточном отдалении.
- Вы - счастливчик! - объявила Вязигина. - Можно сказать, избранник судьбы!
Мне стало совсем неудобно, и я поспешил перевести разговор на другую тему, спросив Вязигину об основных принципах, по которым строится теперь программа преподавания в руководимой ею гимназии.
Глава пятая
- Судя по грязи на ногах, вы только что побывали у моей бывшей супруги, - объявил Потифаров, едва я показался у него на пороге.
Такая проницательность воздействовала на меня устрашающе, и я не посмел отпираться.
- Что ж, - философски заметил Потифаров, - в таком случае, вы уже знаете мои семейные обстоятельства. Разумеется, общественное мнение смирилось с решением Тамары Игоревны. В противном случае пришлось бы под давлением обстоятельств заточить ее в монастырь, как это производилось в старину. Но, согласитесь, большие испытания ожидают обитель, коя посмеет украситься столь благоуханным цветком! Из одного только сострадания к невинным монашкам следовало направить активность Тамары Игоревны на другую стезю и препоручить ей крепкие, не потрепанные в жизненных боях организмы… Я разумею гимназистов. Это было умно. Умно и человеколюбиво - сделать ее директором гимназии. Руководство юношеством отнимает, к счастью, большую часть дарованной ей энергии.
Тут Потифаров сообразил, что все еще держит меня в прихожей и вообще даже не познакомился со мной как следует. Он оборвал свой монолог и вцепился в мою руку.
- Сердечно рад знакомству! - проговорил он. - Конечно, смерть Кузьмы Кузьмича, святого человека, - большая утрата. Однако мы надеемся, что вы возместите для нас жестокую потерю, хотя бы вследствие близкого вашего родства с покойником. Скажите, Трофим Васильевич, вот вы - попович, лицо осведомленное… Как вы рассуждаете насчет монастырей?
Он озабоченно вгляделся в мое лицо, плохо различимое в полутьме прихожей.
- Позвольте мне обтереть ноги или даже избавиться от ботинок, - попросил я.
- Отряхнуть, так сказать, прах Тамары Игоревны! - подхватил Потифаров, блеснув взглядом. - Очень и очень похвально! Вот вам тряпка.
Он вытащил ногой из-под порога сморщенную тряпку и подтолкнул ее ко мне. Я кое-как вытер ноги и проследовал за ним в маленькую гостиную.
Привычным жестом Потифаров снял с книжной полки квадратную бутыль, наполовину наполненную желтоватой жидкостью.
- Бренди?
- Нет, благодарю.
- Напрасно. В нашем климате это чрезвычайно рекомендовано.
Он налил себе стопочку и с удовольствием выпил. Я даже пожалел о том, что отказался.
- Ну, и что еще говорила вам Тамара Игоревна? - спросил Потифаров. - Учтите, я не испытываю страха перед правдой. Лишь клевета и ложь способны как-то испугать меня. Как-то! Подчеркиваю. Потому что на самом деле я бесстрашен и всегда готов к смерти.
- К смерти? - удивился я. - Кто же угрожает вам?
- Никто… и все. Вся наша жизнь. - Потифаров нахмурился. - Разве вы еще не размышляли об этом?
- Ну… случалось.
Действительно, как-то давно, лет четырех, я проснулся среди ночи и подумал о том, что когда-нибудь меня не станет. Попытался представить себе то огромное небытие, в котором навсегда исчезнет мой маленький разум, и заплакал. Как ни странно, кончина матери избавила меня от всякого страха смерти. Слишком явственно ощущал я постоянную близость доброй родительницы, чтобы увериться в окончательности нашей разлуки.
Потифаров внимательно следил за моим лицом, пытаясь угадать, о чем я думаю. Потом сказал:
- А она уже объясняла вам, почему ушла от меня?
- Нет.
- Видите ли… Если бы, положим, один из нас был повинен в блуде, то вопрос не стоял бы так остро, и здесь на первый план выступил бы монастырь. Однако ни Тамара Игоревна, ни ваш покорный слуга, - он бережно положил раскрытую ладонь себе на грудь, - ничем предосудительным себя не запятнали. Напротив, оба мы вели существование вполне целомудренное, всецело посвятив себя чтению, прогулкам и разговорам за чашкой чаю. Но затем Тамаре Игоревне не понравилось, что я начал изготавливать гробы.
- Гробы? - изумился я.
- Что тут такого? - надулся Потифаров. - Неужто вы усматриваете нечто безнравственное в подобном занятии?
- Нет, но оно… немного странное. Разве вы гробовщик?
- Гробовщик? Это смешно! - Потифаров засмеялся. - Нет, друг мой, гробовщик - это, так сказать, ремесленник, наемник, человек вполне бездушный по отношению к тем, кого он предполагает хоронить. Да он, собственно, и ничего не предполагает, а просто делает гроб по указанной мерке: столько-то в ширину, столько-то в длину, и все тут. Я же изготавливаю гробы со смыслом, согласно древнеегипетскому обыкновению. Вы ведь знали, конечно, что мы все происходим от древних египтян?
- Нет…
- А напрасно не знаете. Теперь будете знать. Вам же известно, что именно с Древнего Египта начинается курс истории во всех гимназических учебниках. Я спрошу вас - почему? Ответ: Древний Египет - абсолютная колыбель всякой цивилизации. Далее. О Египте много говорится в Библии. А это чего-нибудь да стоит!.. Не всякая цивилизация того удостоена. Например, о древних майя - ни полсловечка. Почему? Да потому, что это - фью!.. - Он свистнул. - Тьфу, а не цивилизация. Даже колеса толком изобрести не смогли…
Он налил себе еще стопочку бренди и выпил, пока я усваивал полученные сведения. Затем вернулся к прежней теме:
- Поверьте, дорогой Трофим Васильевич, древнего египтянина я узнаю за целую версту, потому что у них были особенные, вытянутые черепа, что достигалось бинтованием младенческих голов. Многие отдаленнейшие потомки унаследовали эту родовую черту, которую не сумел истребить даже Потоп.
- Какой потоп? - Я удивлялся все больше и больше.
Потифаров теперь глядел на меня с подозрительностью.
- Да вы Библию-то читали? - осведомился он.
- Ну… да, - промямлил я.
- Как вы уже поняли, - продолжал, успокоившись, Потифаров, - я ношу истинно-древнеегипетскую фамилию, которая в неприкосновенном виде передалась мне от моих предков, обитавших в городе Фивы. Посмотрите! - Он похлопал себя по голове, в которой я не углядел ровным счетом ничего древнеегипетского. - Видите? Вот так, в профиль?
Он повернулся в профиль. Я подтвердил, что вижу. К счастью, Потифаров не стал вдаваться в мои впечатления, а продолжил с жаром: