Антон выключил запись. Нет сомнений, зеркальники не стреляли, они всего лишь парировали лучевые удары. Непонятно, правда, почему зеркальный принцип сохранён и в случае с Эмилией, но в обеих ситуациях они только повторили действия человека. Возвратили их ему. Кстати, кто вообще сказал, что зеркальники умеют стрелять?
Он поспешно связался с кают-компанией, где чаще всего проводил время Заречный. Пусть помогают, пусть думают вместе с ним, а не требуют истины и порядка извне.
- Иван Карлович, - спросил он, - кто у вас врач? Кто осматривал погибших?
От группы геологов, которые стояли у камина, отделился невысокий человек с усталыми добрыми глазами - вот кто, оказывается, встречал его вместе с Заречным.
- Я врач, - сказал он. - А в чём дело? Мы с вами уже подробно обо всём беседовали.
- Да. Вы сообщили, что и Янош, и Эмилия, и Николай погибли от лучевых ударов. Балькарсель буквально сгорел, а у Форреста и Нэмуро степень поражения соответствует примерно попаданию из бластера.
- Примерно, - согласился доктор.
- А теперь, если вас не затруднит, вспомните энерговооружённость организма зеркальников.
- Ничтожная. Они едва передвигаются, практически не размножаются… О, я, кажется, начинаю понимать…
- Иван Карлович, - обратился Антон к начальнику партии. - Я произвёл простейший подсчёт. Даже суммарная энерговооружённость всех зеркальников, обитающих на планете, меньше одного импульса из бластера. Зеркальники не стреляли первыми. Они вообще не умеют стрелять.
- Это ещё ни о чём не говорит, - возразил спелеолог Лео. - Если хищник слабый, то он призывает на помощь хитрость и коварство. Вы можете объяснить, за что они убили Эмилию? Ведь она в них не стре-ля-ла! Всего-навсего хотела отпугнуть… Если зеркальники в самом деле только "отражают" действия людей, то делают они это чересчур странно, криво. Это кривые зеркала, сенсуал, чёрные. Вы приглядитесь к ним получше.
"Кто знает - кривые ли? - подумал Антон, отключая связь. - Всё, может, обстоит как раз наоборот…"
Из далёкого детства пришло воспоминание. Когда ему было лет шесть или семь, он впервые попал в комнату смеха. Городок аттракционов уже закрыли на ночь, в залах, где стояли игровые автоматы, было пусто и гулко, погасла разноцветная мозаика огней и экранов, но Дед Егор, который властвовал в том волшебном царстве, пропустил его, крикнув вдогонку не очень понятное предостережение: "Гляди только, не обижай зеркала". Он ворвался в зал, со смехом скорчил рожу своему первому попавшемуся нелепо перевёрнутому отражению, а вопил что-то победное, стал надувать щёки, приседать, показывать язык, выделывать невообразимо что руками, ногами, всем телом. Уродцы в зеркалах тоже пришли в движение, повторяя его кривляния. Он захохотал, стал ещё пуще дразнить кривые зеркала. Так продолжалось до тех пор, пока он не увидел в одном из них жуткую картину: своё плоское, будто высушенное тело и отдельно от него тонкий блин головы, разорванный пополам улыбкой. Он умолк и перестал кривляться, но похожие на него уродцы продолжали бесноваться во всех зеркалах. Антон испуганно попятился к выходу. Его кошмарные отражения кинулись за ним вслед, стали окружать. Ещё миг - и они спрыгнут со стен, набросятся, растерзают. Он сжался, закрыл глаза и заорал от страха и отчаяния, глотая слёзы, натыкаясь руками на холодные стеклянные тупики. Прибежал дед Егор, вывел его, ослепшего от слёз, из комнаты смеха и долго не мог успокоить, унять его внезапный страх…
"И всё-таки мотивы поведения зеркальников остаются загадкой, - подумал Антон. - Почему они любят нас и одновременно… убивают? И как понимать их любовь - что за ней? Может, за ней, как говорит Лео, в самом деле "гастрономический" интерес?"
Летели недолго.
Скалы здесь, километрах в двадцати от базы геологов, вместо бурого приобрели серовато-зелёный оттенок, густые тени легко было спутать с трещинами и разломами, изуродовавшими этот горный массив, а на склонах и осыпях колыхались, будто водоросли, диски зеркальников.
- Вот это место, - сказал Заречный, и гравилет аккуратно и точно опустился на скальную площадку.
Начальник партии первым выпрыгнул из машины, подошёл к плоскому обгоревшему камню. Бока его кое-где оплавились в плазменном огне, потекли. Камень напоминал чёрного осьминога, выброшенного на сушу и припавшего в растерянности к земле.
- Янош как раз переговаривался с дежурным, - пояснил Заречный. - Затем вскрикнул, как бы от испуга, и связь прервалась… Поисковая группа нашла его здесь. То, что от него осталось… Неподалёку околачивалось несколько зеркальников. И на каждом из них светилось…
- Ясно, - кивнул Антон. - Лицо Яноша Форреста. Таким, каким оно было перед смертью.
- Да. Испуг и непонимание. Лучше и не вспоминать.
- А это что? - Антон показал на металлический оплавленный цилиндр, который валялся возле камня-осьминога.
- Сейсмодатчик. Янош в тот день устанавливал их в предполагаемых активных зонах.
- Здесь не было никаких приборов наблюдения? - спросил Антон. - С Форреста всё началось, а как, что - неизвестно.
- К сожалению, - Заречный развёл руками. - Думаете, мы не интересовались обстоятельствами гибели Яноша… Увы, вокруг одни камни. Мрак и неподвижность…
- Не скажите. - Антон поднял взгляд к небу, и губы его дрогнули в едва заметной улыбке. - А вон та звёздочка, которая движется? По-видимому, спутник? И, наверное, напичкан всевозможной регистрирующей аппаратурой?
- Вы гений, Антон! - воскликнул начальник партии. - Если, конечно, спутник в тот момент был в зоне визуальной видимости. Я сейчас…
Пока он связывался с дежурным и объяснял ему, какие записи проверить, Антон отошёл к краю площадки, где кончалась скала и начиналась её тень. Только в полуметре от края скалы он вдруг сообразил, что вместе с ней кончается и твердь. Тень уходила в пропасть, и Антон в который раз удивился: как мало в природе определённого и однозначного, точнее, как ещё несовершенно наше умственное зрение, которое, увы, не видит сути явлений и вещей.
- Антон, есть запись, - обрадованно позвал его Заречный, - сейчас техник пришлёт голограмму. Прямо сюда.
В следующий миг камень-осьминог вздрогнул и как бы расправился, а возле него появился человек в лёгком скафандре. Он наклонился, стал укреплять знакомый цилиндр сейсмодатчика. Почти одновременно с его движением из-за скалы выплыл белесый диск зеркальника, изогнулся, потянулся краями к человеку, то ли пытаясь обнять его, спеленать, то ли скрутить и задавить. Вот край диска коснулся Форреста. Янош отскочил в сторону камня, выхватил бластер, обернулся. Трепещущие края летающей медузы вновь потянулись к нему, чтобы… Янош выстрелил. Выстрел и вспышка-отражение слились воедино. Плазменный огонь наполовину испепелил человека, камень засиял расплавом, потёк…
- Всё ясно, - пробормотал сенсуал, всё ещё находясь под тягостным впечатлением голографической записи. - Ты прав, Иван. Испуг и непонимание - с этого всё началось.
"Положим, фетишизацию человека зеркальниками, их "любовь" объяснить просто. Кто-то из геологов точно подметил: им катастрофически не хватает тепла и света. Но почему, почему они "возвращают" нам выстрелы? Ведь по странной логике этого мира луч бластера должен восприниматься зеркальниками как милость, невиданная щедрость - целый водопад дармовой энергии… В чём же суть недоразумения? Почему зеркальники нарушают поведенческую аксиоматику?"
Так размышлял Антон, готовясь к очередному сеансу сенсуальной связи. Он давно уже приметил одного из зеркальников - более крупного, чем остальные, со следом лучевого ожога - и решил сосредоточиться сегодня только на нём: авось что прояснится.
Он глянул на экран обзора. Купола базы отсюда, с командного пункта, выглядели абсолютно безжизненными - время за полночь да и светомаскировка, зато зеркальники как бы воспрянули духом, ожили, и то приближались к базе, буквально облепляли купол энергостанции ("Тепло, там больше тепла", - подумал Антон), то снова медленно катились прочь, пропадали в вечных сумерках Скупой. Меченый зеркальник не приближался и не уходил, а как бы наблюдал со стороны за происходящим или чего-то дожидался.
Антон несколько минут напряжённо вглядывался в меченого, затем прикрыл глаза, привычно повторил про себя формулы самовнушения, раскрепощающие психику сенсуала.
…Огненный водопад обрушивается внезапно и радостно. Боги, как вы щедры!.. Пил бы и пил живительный свет, но есть Закон… Больше, чем надо, - нельзя. Тело переполнено, безудержно раздаётся вширь, вспухает. Антон уже не знает, сколько рук у него, сколько ног, всё двоится, множится… Ощущать это страшно и одновременно неизьяснимо приятно. И вдруг боль, будто молния, раскалывает его, тело наконец обретает прежние формы, а рядом - чудо из чудес! - пялится на него другой Антон, его двойник, точнее - половинка. (Это зрительный ряд, который на сей раз идёт вместе с чувственным фоном). Облегчение, радость, чувство исполненного долга - свершилось! - похожее по описаниям на ощущения роженицы… (Это всё ещё чувственный фон). И голоса, советы, сентенции: "Истинно щедр тот, кто даёт из того, что принадлежит ему самому", "Не бери больше, чем можешь унести", "Поделись, поделись, поделись…" (Спорадические ассоциативные понятия). И снова - огонь, режущий глаза свет красного фонаря… Что бы это значило? Такой реальный свет, страшный свет…