Восхождение в Ад
Разговор бегал ящерицей - не то что глаза, хвост не разглядишь. Генри Лоусон обожал игру ума и многоликость слова, однако право заниматься этим уже лет двадцать оставлял исключительно за собой. Так было сотни раз. Он привык к этой игре, знал, казалось, все её правила и, может, поэтому вдруг с ужасом обнаружил, что сегодня, сейчас, в данный момент, игру ведёт не он, а Стивен Бирс, редактор. Значит, он - ведомый? А это в свою очередь значит…
Он весь напрягся, и из милой зелёненькой ящерицы мгновенно превратился в скорпиона, готового при первом движении жертвы вонзить в неё ядовитое жало.
- Скажите, Стив, - начал он в духе рубахи-парня, откровенного, грубовато-прямолинейного Настоящего Американского Парня, чей хорошо продуманный и отрепетированный образ и создал ему паблисити. - Вам что-нибудь не нравится в моём последнем романе?
- В очередном, - поправил редактор. В его пренебрежительной улыбке уже не было игры.
- Какого дьявола?! - взорвался Лоусон. В данный момент он был всамделишним Настоящим Американским Парнем, что с ним случалось редко. - Я не привык, чтобы со мной играли в кошки-мышки. Выкладывайте, в чём дело.
- Это не Лоусон! - Стивен Бирс подтолкнул папку с рукописью в сторону Генри. - Здесь всё вторично. Не думаю, чтобы вы так быстро выдохлись. Но ваши последние метания… Рассказы, эссе, несколько худосочных пьесок, наконец - вот это… - Он брезгливо взглянул на рукопись и закончил жёстко и чётко: - Если это и Лоусон, то не тот, который нужен читателю и издательству. Что с вами происходит? Вы же всё-таки мастер своего дела.
Генри потерянно молчал.
Странно, но вся злость, желание ругаться и доказывать куда-то девались. Он давно ждал этого разговора. Ждал и боялся, десятки раз выстраивал в уме целые бастионы контраргументов. А вот случилось неизбежное - и он беззащитный, один в чистом поле, без коня и оружия, король, которому вдруг сказали…
Генри поймал себя на том, что по профессиональной привычке даже в этой ситуации подбирает эпитеты и сравнения, и уже спокойно спросил:
- Это ваше частное мнение, Стив?
- Нет. - Редактор, очевидно, тоже устал от такого нелицеприятного разговора. - Мне поручили… извиниться перед вами.
Это был приговор. Приведя его в исполнение, Бирс мгновенно подобрел и снова стал Добрым Малым.
- Не отчаивайтесь, Генри, - сказал он, возвращая Лоусону рукопись. - По-видимому, вам не хватает впечатлений. Надо встряхнуться… Вы истратили свой запас впечатлений, Генри. Поедьте куда-нибудь, понаблюдайте жизнь простых людей. В самом деле. Кто ваши нынешние герои? Богатые бездельники, знаменитые писатели и художники, продюсер, журналистка… Вы описываете страдания духа, а герои-то, в сущности, бездуховны. Читатель сразу чувствует фальшь…
- Всё в этом мире вторично, - махнул рукой Лоусон. - Миллионы книг, десятки миллионов. Миллиарды персонажей и ситуаций. Сама жизнь вторична. Что может придать ей интерес, её изображению? Вы тоже мастер своего дела. Подскажите: чем ещё можно удивить этого проклятого читателя?
- Не знаю, - пожал плечами Бирс. - На вечные вопросы каждый отвечает сам. Может, в этом уже и заложен ответ. Всё всем давно известно - это правда. Но каждый из нас надеется, что другой видит и чувствует мир иначе. Литература - это вечный самообман. Она требует обнажённости, непосредственных восприятий, исповедальности… То есть король должен быть по-настоящему голым, а не притворяться, зная правила игры.
- По-моему, игра кончилась, - сказал Лоусон.
Он встал, взял папку с рукописью и пошёл к двери.
- Вы ещё мальчик, Генри, - весело бросил ему вслед Бирс. - Вам всего лишь сорок два. Встряхнитесь, Генри.
Он попросил водителя такси, и тот купил ему в первом попавшемся магазине два фунта швейцарского сыра, коробку галетного печенья и две бутылки вина.
Пока ехали, Генри устало полулежал на заднем сиденье и в который раз прокручивал в памяти пренеприятнейший разговор с Бирсом.
"Впрочем, чего я паникую?" - Взгляд Лоусона, до этого несколько растерянный, вновь стал осмысленным и цепким. - "У каждого писателя бывают неудачи. Стивен прав: я уже подзабыл, какова она на самом деле - настоящая жизнь. У меня были впечатления юности плюс хорошее воображение. Я думал, что этого достаточно. Хватит на сотню книг. Хватило на девять… Ну и что? У меня есть кой-какое имя, деньги. Что мешает мне покинуть хотя бы на время литературную биржу и пожить в своё удовольствие?!"
Они подъехали к шестисотметровой башне Вавилон-билдинга.
Десять лет назад, когда стопятидесятиэтажный жилой небоскрёб заканчивали строить, фирма-заказчик объявила конкурс на название для дома-города. Он, Генри Лоусон, к тому времени автор двух нашумевших бестселлеров, принял участие в конкурсе и - победил. Библейский миф сработал безотказно. Правда, кое-какие акценты, чтобы возвеличить дерзкий человеческий замысел, в рекламном тексте пришлось смягчить или вовсе опустить. Да, бог разгневался на людей, которые после всемирного потопа решили построить город Вавилон и в нём - башню до небес. Да, он "смешал их языки" так, что люди перестали понимать друг друга, и рассеял их по всей земле. Но разве суть притчи в господнем наказании? Если хотите знать, разрушение башни и смешение языков - не более чем акт самодурства мифического тирана земли и неба. Главное - люди посмели! "Вавилонская башня, как и Вавилон-билдинг, - символ человеческой силы и дерзости ума", - говорилось в тексте Лоусона. Фирма-заказчик наградила победителя конкурса шикарной квартирой в доме-городе. Генри, чтобы ещё раз промелькнуть в газетах, выбрал себе самый верхний, стопятидесятый этаж. Кроме того, он вскорости написал рассказ "Посредник", изобразив в нём жителя небоскрёба писателя… Генри Лоусона, который ведёт переговоры с грозным Яхве и в конце концов заключает с богом временное соглашение - Яхве даёт слово не вмешиваться в дела людей…
- Спасибо, приятель, - Генри подал деньги в окошко прозрачной перегородки, отделяющей пассажира от водителя, вышел из такси.
Он любил приезжать домой вечером, когда в доме-городе зажигались огни и тысячи окон улетали в небо, будто огненные мотыльки, и не могли улететь. Позже здание стали подсвечивать прожекторами и волшебный эффект пропал.
Нынче же было немногим больше шести. Вавилон-билдинг подпирал хмурое небо, точнее уходил в него, будто палец в студень, и Лоусон подумал, что на верхотуре, в его квартире, сейчас темно и неуютно. Как у него на душе.
Генри вошёл в просторный холл. Несколько минут полёта на экспериментальном скоростном лифте (о нём больше писали, чем о его последнем романе) - и он дома. Включит тихую музыку, сварит себе кофе…
В холле что-то было не так, как всегда. Лоусон подошёл к тускло освещённой стеклянной кабинке привратника и вдруг понял: в холле нет света. Не горят табло возле кабин лифтов, черны люминисцентные панели, а маленькая лампочка в кабинке привратника - аварийная.
- Большая беда, сэр, - подтвердил служитель его опасения. - Авария на подстанции.
Он был явно растерян и подавлен необходимостью что-то объяснять, предпринимать. За десять лет жизни в доме-городе Генри впервые разговаривал с этим бесполезным человеком, которого раньше не замечал, как не замечаешь многие предметы и детали интерьера, окружающие нас.
- Это надолго? - спросил Лоусон, всё ещё не осознавая масштабов неприятности. - Полчаса, час? Мне подождать в холле?
- Сэр, я трижды звонил на станцию, уточнял. У них там всё погорело. Ремонтные работы продлятся минимум до утра.
- Вы с ума сошли! - возмутился Лоусон. - Как же я попаду домой?
- Не знаю, сэр, - на лице привратника мелькнула тень злорадства. Очевидно всем, кто прислуживает, доставляет истинное удовольствие хотя бы раз в жизни увидеть своего клиента растерянным и просящим, почувствовать, что и он, твой хозяин и повелитель, такое же ничтожество, как и ты. - Жители первых трёх ярусов поднимаются по лестницам. Не все, конечно… Те, кто помоложе. А вам…
"Знает, подлец, что я живу на самом верху, - без злости подумал Генри. - Может, даже книжонки мои читает в своей конторке… Что же делать? Этого мне только сегодня и не хватало…"
- Люди едут к родственникам, друзьям, - привычно почтительно доложил привратник. - Кроме того, можно переночевать в отеле.
Родственников у Лоусона в этом огромном городе не было. В отель не хотелось. Друзья? Это, конечно, выход. Но провести ночь у друзей - значит весь вечер играть в пустопорожние разговоры о литературе, делиться несуществующими замыслами, бередить свежую рану. К чёрту! Его холостяцкая квартира, о которой пять минут назад он думал как о тёмной и неуютной, вдруг представилась самым желанным и надёжным убежищем. По крайней мере, там никого нет, ни с кем не надо разговаривать, а значит, можно быть самим собой.
"Пятнадцять ярусов по десять этажей. Через каждые три яруса - зоны отдыха, так называемые "висячие сады"… Часа за три управлюсь", - подумал Лоусон.
В свои сорок два он сохранял неплохую форму. Этому помогали утренняя гимнастика и ежедневные занятия на тренажёре.
Первые десять этажей Генри одолел на одном дыхании. Дышать на лестнице, впрочем, не очень-то и хотелось. Ступени грязные, везде пыль, на площадках горы мусора.
На одиннадцатом этаже Лоусон впервые услышал человеческие голоса и остановился передохнуть.
- Господи, какой ты эгоист! - говорила женщина. - Ты даже кофе утром не можешь сварить.
- Не не могу, а не хочу, - перебил её раздражённый мужской голос. - Почему вечно я? Всё в этом доме должен делать только я. Почему? Кроме того, ты опять задевала куда-то кофемолку.