Жили они все больше в Таврии, немного на Тамани и в Крыму, очень редко выходя из деревень и еще реже переезжая далеко, за что и получили соответствующее прозвище. Что интересно, близко стоящие деревни могли друг друга часто не понимать и пользовались для общения русским языком, но осознавали они себя одной общиной и всегда с подозрением относились к новым веяниям. В принципе работящие и почти непьющие люди, так что этот Мяги явно был из тех, что урод в собственной семье. За такие дела его в родных местах долго бы воспитывали и дружно плевали вслед. Воровство в этой среде было очень редким явлением.
- Конечно, приду: должен я отработать ваш медицинский спирт?
- Да бросьте вы, - засмущался доктор. - Я ж не знал заранее ничего. Просто когда вот такого угощаешь, невольно думаешь - может, и моему Радогору кто-то без задней мысли поможет. Не спирт, конечно, но поесть голодному дадут. Каждому не нальешь, спирта не хватит, а вроде по знакомству - почему нет. Ну вы уже не мальчик, сами понимать должны. Совсем не мальчик, - задумчиво пробормотал, - я только слегка послушал, а вы давите на них… Я бы не смог… - Он говорил и машинально, совершенно не замечая, постоянно подпихивал пальцем сползающие на кончик носа очки.
- Так чего сложного? - удивился Ян. - Это же тот же базар. Три четверти русских промышленников из купцов вышли. Заводчиками и фабрикантами торговцы стали, и старые привычки так просто не исчезнут. Вот и начинается: один хочет купить побольше и подешевле, другой продать поменьше и подороже. Стоят и торгуются полдня. Уходят, матерятся, каждый недостаток рассматривают и достоинство преувеличивают. На самом деле оба готовы договориться, но где-то посредине. Мое дело - вовремя выступить справедливым посредником. Ни вашим ни нашим. Оба должны видеть, что я не принимаю ничьей стороны. В этом пункте получит работник, в следующем - хозяин. Оба в глубине души сознают, что я на его стороне сыграл, а что не везде, так всего не получишь.
Почти у всех во всем один расчет:
Кого кто лучше проведет
И кто кого хитрей обманет, -
исполнил с выражением заученное еще в детстве.
- А что делать? Кроме меня, некому. Раньше муллу в спорных случаях звали, но один себя уже показал во всей красе. Теперь дело примирения сторон за властью. А власть - это я! И если мне удастся заставить заключить договор, пусть и в отдельных местах не устраивающий ни тех ни других, никуда не денутся и остальные. Цирин - один из важнейших руководителей отраслевой группировки фабрикантов. Посмотрят на него, повздыхают - и подпишут остальные.
- Вы про буржуазные революции в Европе читали? - посмотрел доктор поверх очков.
- Я же университета не кончал, - хохотнул Ян, - зато прекрасно знаю, как за разговоры на эту тему вышибали на улицу. Но я вам по секрету скажу: у нас хоть и простая школа была, но очень далеко от столицы и в интересном районе - на класс мусульман один-два. И те из местных народностей, не русские. Так что нам учителя потихоньку многое рассказывали не по официальной программе. Мы же поляки, а Polska nierzadem stoi. "Польша живет непорядком", - пояснил. - Нам утвержденное сверху как нож вострый. Каждый умнее всех. Так что слышал кое-что. Вы о чем?
- Нельзя слишком выделяться. Плохо кончится. Революция пожирает своих детей. Ее делают одни, а пользуются результатом другие.
- Цитата какая-то? Знакомо звучит. - Ян швырнул окурок в окно на землю. - Думаете, не понимаю? Пустят вперед застрельщиками чужаков, мы порядок наведем, а нас самих за шиворот и на виселицу. Нарушение законности… А выбор-то у меня имеется? Нет, - сказал убежденно. - Была бы Польша - можно было бы за независимость побороться. А вы кушайте друг друга с маслом или без. Так нет ее. И идти мне некуда. Сибири нам не оторвать никогда. Хазаки слишком хорошо живут. Они разные бывают, бедные тоже, но в массе прекрасно устроились. Земли хоть задом ешь, стада, шахты. Уголь, железо, даже нефть в Дацине нашли. Пока правительство признает их привилегии, никогда не двинутся. Всех недовольных на деревьях в момент перевешают. Разве что нас совместно насильно погонят в мечети. О, тогда мы в одном строю кровавую баню устроим. Победить не сможем, массой задавят, но крови будет по колено. Никому мало не покажется. Наверху это прекрасно понимают. И поэтому самое лучшее, что нам триумвират генералов предложил, - это равные права для всех, без различия национальности и религии. Я - за! И сделаю для этого все возможное. И буду вешать любых сепаратистов, бандитов и мятежников. А там уж как сложится. Надеюсь, ваш Аллах с моим Иисусом договорятся. Не для себя, для всех стараюсь.
Он полез в карман за очередной сигаретой и остановился, не вытащив.
- Ладно, пора мне снова на базар, спорщиков разводить. Освобожусь - обязательно зайду. Возьмете у пострадавших заявления, что именно этот Мяги пропил. И объясните: если я обнаружу в списке золотой слиток или серебряный портсигар с парсуной Кагана в брильянтах, я этим жалобщикам лично бумагу в глотку засуну. Чтобы не врали! Вы все-таки почти военный, построже с ними!
Он повернулся и толкнул дверь.
- Я не могу согласиться, - обрадованно завизжал Цирин при виде его. Сразу видно, соскучился. - Это немыслимо!
До утра теперь точно не закончим, а он и сам не прочь пожрать. Попросить, что ли, принести? Нельзя. Тогда и все захотят, а с сытым желудком торопиться некуда.
- Что именно? - спросил, мысленно прося у Бога терпения.
- И что мне с тобой делать? - риторически поинтересовался Ян.
Парень по виду не старше его самого, с большим фиолетовым украшением под глазом и разорванной в двух местах гимнастерке со следами крови, шумно вздохнул и переступил с ноги на ногу. Очень смахивает на поведение лошади. Разве у той не бывает столь замечательного фингала.
- Я тебе не пастор и грехи отпускать не имею права. Да и не хочу. Триста двадцать два дирхема за тебя отдал пострадавшим.
Прозвучал очередной тяжкий вздох.
- А деньги на дороге не валяются. Сколько понадобится, чтобы вернуть при твоем жалованье? Года четыре, если ничего не тратить. Так что привыкай, приказы о демобилизации для тебя не писаны. Пока не отработаешь, даже не надейся уйти. Я специально прослежу.
- У папаши лавка есть, может, напишу? - с надеждой спросил Мяги. - Столько не сможет, но хоть немного.
- Большая?
- Нет, обычная деревенская. Много ли людям надо?
- А ты там торговал?
- Я все больше закупками занимался. Там купить, здесь достать. - Он старательно вытер нос рукавом и жалобно заморгал белесыми ресницами. - Ассортимент, - с гордостью сказал ученое слово, - необходимый крестьянам, невелик и несложен. Важнейшее дело вовремя сообразить. Опыт - великое дело! Предложить то, о чем они еще сами не догадываются, как важно.
- Значит, не надурят, - заинтересовался Ян, - разбираешься. Телятину от баранины и рожь от пшеницы отличишь?
- Конечно, - удивился тот. - Это ж у городских булки на деревьях растут. Мы понимаем. Где достать задешево и качественно, хорошо соображали. Но продукты - меньше. Вещи. Приходилось и еду, но нечасто. Это уж когда неурожай. Все больше чего не выращивают поблизости. Чай, сахар, перец. С едой в деревне проблем никогда особых не было. Обычное дело. Любой способен, да не каждый возьмется. Прогореть враз - запросто. Испокон веков не город в деревню идет, а деревня в город за товарами. У энтих-то объемы огромадные, им невыгодно. А нам и дирхем в хозяйстве пригодится.
- С чего запил-то?
- Да Маришка замуж вышла, - отводя глаза, сознался Мяги, мигом растеряв энтузиазм. - За чужака. Уехала. Сам знаю - виноват, душа горела. Надеялся, а оно вон как. А как я столько мог пропить, и сам не понимаю. Виноват.
- Сам, или дружки помогли. Ты же не один водку жрал. До войны ведро водки семь дирхемов стоило. Ну в два раза дороже сегодня. А ты на две с половиной сотни за три дня расстарался. Умелец.
- Не один.
Опять тяжкий вздох.
- Значит, так… Лично для тебя объявляется сухой закон. Рядом могут напиваться - тебе запрещено. Наливать будут - скажешь, ранение в живот. Врачи запретили.
- Это аппендицит. Спасибо врачам, вытащили, хоть и… - Он вздрогнул и заткнулся. Слово "мусульмане" осталось непроизнесенным.
- А мне плевать, откуда шрам взялся. Запрещено пить. Хорошо усвоил? Попадешься на любой дозе - я лейтенанта Гусева попрошу. Он тебе всю печенку отобьет с превеликим удовольствием.
Мяги испуганно кивнул. Гусева он уже имел удовольствие видеть, и что в результате воспитательного процесса побои будут намного серьезнее вчерашних, догадался без труда.
- А скажешь еще что исключительно умное на религиозную тему - не поленюсь и самостоятельно рот зашить. Мы пока на Руси живем. Я вот засомневался: не лучше ли было оставить тебя недовольным товарищам…
Очередной тяжкий вздох, но с пониманием ситуации. Офицер хоть и из христиан, но не из таврийцев. Чужак. С него станется назад вернуть. Голова склоняется, и в глазах покорность.
- Теперь слушай внимательно. У меня под командой две сотни ртов, желающих каждый день набить брюхо. В день положено на человека четыреста граммов ржаных сухарей, крупа, картофель, мясо, рыба…
Мяги перекосился. До Яна не сразу дошло, что улыбнулся, - просто при побитой морде смотрится гримасой.
- Чего смешного?
- Нормы я, господин лейтенант, прекрасно помню, и бумага соответствующая в кармане имеется. Продукты для госпиталя принимал. Какой-никакой, а еды не продавал и не воровал. Один раз оступился, но голодным никого не оставил.