Он переждал до очередной заминки с перезарядкой - и опять рванул вперед. Рядом свистнула пуля. Это ерунда. Если слышишь - не твоя. Хотя и стало очень неприятно. Где одна, там и другая.
И расстояние не слишком большое, но весь уже мокрый и, когда появилась насыпь окопа, как-то сразу и не понял, что уже достиг цели. Впереди мелькают спины убегающих желтопузых.
Яхуд мешком валится вниз, ногами прямо на тело, у которого пулей снесено полголовы. С мерзким звуком оно дергается, и он прыгает в сторону. Как ни удивительно, именно это и спасает от удара штыка слева. Он стреляет, и солдат с диким визгом валится вниз. Пуля попала тому в живот. Еще и еще раз палил в упор, пока обойма не кончилась и китаец не замер.
Из блиндажа выскакивает еще один с сумасшедшими глазами и пытается проскочить мимо. Он хочет просто убежать, но Яхуд стоит на дороге, и, пытаясь избавиться от помехи, китаец делает выпад, пытаясь его проткнуть очередным штыком. Отвратительное ощущение. Из-за спины несколько раз стреляет пистолет. Этот странный корреспондент оказался очень к месту. Почему он его до сих пор не видел? Ведь рядом бежать должен был. Дурной мужик - ради заметки в газету бегать под выстрелами. Расспроси потом людей, и все дела. А что приврут, так нормально. Красивше будет читаться.
В окоп прыгают еще несколько знакомых хазаков. Двое деловито устанавливают М-9 и открывают огонь по бегущим китаезам. Яхуд тоже стреляет.
Потом он молча сидел, привалившись к стене окопа. Мыслей не было, сил тоже.
- На, - сказал, присаживаясь рядом, взводный и протянул фляжку. Яхуд кивнул с благодарностью - Шамая он с детства уважал, и не зря. Отец еще когда говорил: будет возможность - просись к соседу. Научит и поможет.
Глотнул. Горло обожгло, и он невольно закашлялся. Он-то думал, что там вода, а не крепчайший первак.
Сержант отобрал флягу и сунул мне:
- Угощайтесь. На коне сидите як собака на заборе, а так видно - обстрилянный.
- Да уж, - отвечаю с чувством, - довелось повоевать.
- Напишешь теперча про подвиги наши? - спрашивает сержант с ехидцей.
- Для того и болтаюсь рядом. Специально приставлен. Вот повеселюсь еще немного - и все как есть отпишу.
- Ну-ну… 3 бойовим опытом тебя, - серьезно сказал сержант, хлопая Яхуда по спине. - Молодец. Буде з тебе толк. Браньские завсигда добре хазаки були.
- Ты про шо, дядьку? - недоуменно переспросил тот, начисто забыв, как правильно обращаться к старшему по званию. - Шо я такого зробив? Ничго не розумив, все робив не замыслясь. И боявси!
Я машинально отметил, что он заодно забыл все правила русского языка и заговорил по-местному. С появлением повсеместно радио, а возле общественных зданий уже несколько лет в обязательном порядке понатыкали репродукторов, для правильного освещения новостей и указаний, молодежь невольно подстраивается под общерусский (владимирский) диалект. Не хотят смотреться деревенщиной. Дикторы все говорят одинаково. Специально отбирают. А вот в быту говор серьезно различается. Да мне не привыкать. С детства научился разбирать жаргоны и фразы в самых дальних концах страны. При определенном навыке ничего сложного. Хазаки говорили на каком-то странном застывшем пару веков назад наречии. Не удивлюсь, если при первом Темирове так объяснялись.
- Вси боятися. Я тоже, - на изумленный взгляд подтвердил сержант. - И в перший раз, и в десятий, и в сотий. Только дурни не боятися, так вони долго и не живуть. Главное - в соби перебороти страх. Робить шо потребно, и усе. А шо не замысливался, а як требо зробив, так это дыже добро. Значит, добре вас учили, не пропала наука. Це тебе не школа. Замысливаться часу немае. Все должно быть… - Он подумал и продолжил: - Ну як землю ораешь. На повороти выбрасываешь плуг, так шоб было чисто и красиво. Ты ж не замысливаешься нажать сильныне или слабейше. Тело само прекрасно знае, и пидсказки ему не треба. Тисячу раз проведешь борозду, с нажимом не ошибешься. Так и здесь. Тисячу раз нажал на курок, тисячу раз ударил шашкоблюкой, и все выходи само собой. Опыт дело наживное, но без этого нельзя. Посылать неумех в бой - девять из десяти згинут не за таньга. Вас учили, и непогано учили, как я погляжу. Приде час, и голова подключится. Будешь не просто бегать и шукать для себя укрытие, но и размыслять про других.
Я слушал и вспоминал свое. Первый бой. Голова абсолютно пустая, и никаких мыслей. Ни шайтана в памяти не осталось. Несешься куда-то в сплошном хаосе под крики и приказы. И первый убитый с разинутым ртом и, что поразило, мокрыми штанами. До сих пор помню. Сколько их было потом - уже не задевает. Безразлично: привык. Это сегодня запросто смотрю на любые раны и увечья, а тогда стало очень нехорошо.
- А поки… Сегодняшнее дело - это наикрайшее, шо можно придумати для обучения молодых. Це тоби не австрийцы. Це резво побегли при первом же серьезном натиске. В нашей сотне только трое раненых, а мы победители! Завсегда бы так, - пробурчал сержант, доставая из кармана кисет и сворачивая самокрутку.
Он с наслаждением затянулся.
- Теперь конница беглицами займется. Само милое дело гоняти утикающего. Никогда, - с нажимом сказал, - не бежи вид верхового. Якшо попався - или стреляти, или мертвим притвориси. Все одно не втечешь, а якшо будешь стреляти - хоть який шанс. О! - глядя в сторону, сообщил довольно: - Наши едуть.
Поднялся и потопал по траншее дальше. У него таких молодых рядовых еще пяток, и каждого необходимо похлопать по плечу ободряюще. В первый раз необходимо - по себе знаю.
Я посмотрел и ничего не понял. Разглядеть с такого расстояния без бинокля ничего толком нельзя. Маленькие конные силуэты, да еще с той стороны, куда китайцы смылись. Может, это контратака?
- Не, - сразу ответил Яхуд на вопрос, машинально на почти правильном русском языке. - Я ведь не дядьку - городской, требуется перестроиться, - видно ж. Хазаки исстари носят винтовку через правое плечо, а не левое, как в армии.
- А зачем?
- Так это, - удивляясь моей тупости, сообщил широко известное, - рубят почти всегда правой рукой, и при таком положении ствол защищает шею и голову от удара. Раньше еще через левое плечо носили патронташ. И потому что мы - хазаки!
Последнее было особо весомо.
- Тильки я, может, и умею землю пахать, да нет желания всю жизня волам хвосты крутить, - неожиданно сообщил парень. Это, видимо, мудрые речи сержанта под первач так странно переломились.
- А чем ты заниматься хочешь? - спрашиваю с интересом. - Если не на земле работать.
- Летать буду, - уверенно ответил Яхуд. - Лошадь хорошо, но сверху смотреть гораздо лучше. Небо як степь. Края нет, и свобода! Вона якакая Сибирь огромная, а на аэроплане в любой конец без проблем и без всяких рельсов. Я уже летал. Наблюдателем на "Альбатросе", - сознался он. - Мне понравилось. А денег гораздо больше можно получить, чем горбатиться за плугом. И, - он обернулся ко мне и подмигнул, - все девки пищат и падают, когда по улице проходишь весь из себя красивый, в форме, и небрежно цедишь сквозь зубы про ветер в вышине.
- Так учиться надо!
- Надо - научусь. Потребовалось - научился во всех видах пулеметов разбираться, и чинить научился тоже. А куда денешься? Хазак оружие должен знать и быть готовым в любой момент заменить товарища в бою, - явно заученно выдал. - Механика из меня не вышло, но это ж не учеба была, как положено. Просто смотрел, что заменяют и как, и помогал. Так что без особых проблем. Было бы желание, а руки у меня имеются. Самолет не сложнее швейной машинки или пулемета. Механизм - он и есть механизм.
- И где возьмешь аэроплан?
- Будут у Вийска свои, - уверенно заявил Яхуд. Чем больше он говорил, тем речь становилась правильнее. Успокоился. - Если уж имеем собственные пароходы и мониторы на реках, так тепереча и аэропланы заведут. Другие времена настали. Без техники не обойтись. Аэропланы - это разведка, и бомбы можно сверху кидать. В начале Австрийской их и видели раз в год, а сейчас уже без них нельзя. Никак не обойдемся без этой машины. Это ж не завтра. Еще четыре года службы, но потом я направление у атамана в школу летчиков выбью обязательно. Всех распихаю, - серьезно сказал Яхуд, - но буду пилотом.
Утром полк подняли и на рысях погнали вперед. Мне, как особе, подсунутой из непонятных соображений напрямую от Тульчинского и поэтому крайне подозрительной, офицеры неохотно сообщили о рейде по тылам противника. На самом деле очень утруждаться не пришлось. Не особо сильное сопротивление продолжалось первые двое суток, а потом еще не разгромленные части китайцев начали поспешно отходить, бросая оружие и снаряжение по дороге. Попутно они, не стесняясь, грабили местное население, и, входя в очередной населенный пункт, мы неизменно обнаруживали пустоту, брошенные на улице вещи и разбитые магазины. Такая война меня устраивала. Никаких сражений, сплошные маневры и взятие пленных. Их было много. Очень много. Разговоры про шестидесятитысячную группировку меня больше не смешили. Вполне могло быть и больше.
Еще бы задницу кто выдал запасную - совсем прекрасно. Без привычки вечером слазишь с коня на манер мешка и ходишь с мозолями на мягком месте. А это очень неприятно. И смешки за спиной тоже. Обидно. Не мальчик все-таки и кое-чего повидал. Однако здешняя война - это нечто. Я привык к окопной, и даже наши карательные экспедиции против горцев не проводились в таком бешеном темпе.