- Очень просто. Через день, через два мы вызовем их по одному и скажем: "Слушай, Андрей, радостную весть- твоя мать жива, она тоже спаслась, хотя и получила сильные ожоги. Завтра ты с нею встретишься - мы решили переправить ее в безопасное место". По тому, как они встретят это известие, можно будет определить, кто из них кто.
- Допустим, - одобрил Серовол. - Но ведь сукин сын может сыграть, что и не поймешь. Такую радость на лице изобразит.
- Пусть играет! - не сдавался Юра. - Но с чужой матерью он встретиться не пожелает: это же будет для него провал. Следовательно, ночью или при каком‑нибудь другом удобном случае он постарается сбежать. Тут‑то его и надо накрыть.
Серовол подошел к своему помощнику, положил ему руки на плечи. Капитан не скрывал своей радости, глаза его весело, лукаво блестели.
- Юра, ты, брат, молодец. Я тебе устроил экзамен, и ты его сдал блестяще. Вот, допустим, до воскрешения матери Андрея Когута я даже не додумался. А ведь это мысль! В крайнем случае придется так и поступить.
- Как экзамен? Почему? -недоуменно спросил Юра. - Разве вы знали, что явился второй Андрей?
- Конечно, знал. Ведь каждого из них сперва приводили в штаб. Я узнал, что появились два Андрея, и решил проверить, как мой помощник будет действовать при таких обстоятельствах, - не растеряется ли? Не растерялся!
- Да, но ведь я мог… - обиженно начал Юра, уже совершенно разочарованный. - Мог наделать тут…
- Я страховал, Юра, я все предусмотрел на случай, если ты спасуешь. Ошибки не должно было произойти. Ошибку, как я понимаю, допустил другой, наш враг. Ты слушай и запомни, тебе это знать надо: у немцев появился какой‑то новый начальник, они Гансом его называют. Кличка, конечно, настоящее имя его, я думаю, мы вскорости будем знать. Так вот, Ганс этот развил бурную деятельность, и твои сиамские близнецы, несомненно, дело его рук и фантазии.
- Оба? Зачем же…
- Нет, - возразил капитан, - он готовил одного, готовил, все учитывая и все обдумывая, но, видимо, где‑то просчитался. Один Андрей - это ты правильно определил, - настоящий. Как получилась неувязка у Ганса, я не знаю, но факт остается фактом. Между прочим, этот Ганс сильно закладывает. - Капитан щелкнул пальцем по кадыку. - Сильнейший мужик по части выпивки. Может быть… с пьяных глаз…
В окно кто‑то застучал кнутовищем.
- Художник! Где Третий?
Тут стучавший заметил Серовола, бросился к дверям и через две секунды появился в хате. Это был боец, посланный на дежурство в один из сторожевых постов.
- Товарищ капитан, - порывисто дыша, начал докладывать он. - Орест Чернецкий явился. Мы его задержали. На бричке с сестрой приехал, оружие привез, документы и одного фрица–мертвяка.
- Где он? - спросил побледневший начальник разведки.
- На посту у нас. Я его бричкой приехал. Кони хорошие, садитесь, мигом домчу.
- Поехали! - крикнул капитан своему помощнику и выбежал из хаты.
13. Отмщение
На улице у ворот стояла забрызганная жидкой грязью рессорная повозка, запряженная парой сытых, но, видимо, измученных долгим пробегом рыжих лошадей в отделанной медной насечкой кожаной сбруе.
Серовол сел рядом с правящим лошадьми Шерстюком, Юра устроился позади. Щелкнул кнут, и кони, с места тронув рысью, понесли повозку по мягкой дороге. Юра вспомнил о втором Когуте и наклонился к Сероволу.
- А как же с этим?..
Начальник разведки понял своего помощника с первого слова.
- Никуда не денется! - крикнул он и повернулся Шерстюку. - Как все было?
- Обыкновенно. Мы смотрим - кто‑то едет по дороге. Бричка, кони добрые. На бричке вроде Чернец с пулеметом на коленях. А позади девчонка в голубом платьице, у этой автомат в руках. Взяли на всякий случай на мушку, окликнули. Чернец узнал меня и аж заплакал от радости.
- Ты говорил о каком‑то немце–мертвяке?
- Они привезли убитого немца, привязанный был к бричке позади. А с полицаев убитых они только верхнюю одежду поснимали. Целый мешок барахла. И оружие, конечно, документы. Чернец говорит - четырех прикончил. По одежде и оружию, что привезли, - получается… А сестра у него - писаная красавица.
- Сколько ей лет?
- Молодая. Меньше его года на три–четыре. Сильно перепуганная. Молчит, только глазами стрижет.
- Он говорил, что это его сестра?
- Говорил, и так видно - похожая.
- Что он еще говорил?
- Сказал: "Все, что надо, я Третьему скажу". Ехали лесом, колеса то стучали по корневищам, то
булькали в колдобинах, наполненных черной торфяной водой. Наконец лес как бы поредел, и за тонкими стволами сосен показались поросшие, купами ивняка луга, тянувшиеся широкой полосой вдоль маленькой речки. Выше были поля, а за полями синели далекие леса. Шерстюк, не выезжая на луг, свернул с дороги вправо, и Юра увидел сидевших за кустами на опушке бойцов. Рядом с ними сидела девушка в голубом.
Первым торопливо вскочил на ноги Орест, шагнул навстречу повозке. Тотчас же поднялась и девушка. Орест, кажется, похудел за эти дни, лицо заросло недельной щетиной, было темным, почти черным, глаза блестели радостно, виновато, горделиво. Да, он гордился тем, что сделал, радовался встрече со своими и все же чувствовал, видимо, себя виноватым, знал, что ему достанется за самовольную отлучку. За его плечом стояла девушка с грустными глазами на усталом обветренном лице.
Серовол спрыгнул с брички и, бросив взгляд на лежавшие в сторонке мешки, оружие, а еще дальше ― обернутый в рядно труп, сурово, испытующе посмотрел на Ореста.
- Где был?
- Дома, товарищ капитан, - ответил Орест, и уголок его рта дрогнул в улыбке. - Побывал в родном селе Коровичах. Наведался…
- Тебе кто‑нибудь разрешал отлучаться?
- Нет, никто не разрешал. Я сам.
Орест Чернецкий покорно, но безбоязненно глядел на начальника разведки. Он не страшился наказания, а может быть, был уверен, что оно не будет суровым.
- Идем с нами, - сказал Серовол и окликнул помощника: - Юра!
Девушка поняла, что Ореста хотят увести куда‑то, рванулась к нему, уже готовая заплакать.
- Подожди, Галя, - успокоил ее хлопец. - Я вернусь.. Вернусь, тебе говорят…
Он кивнул головой, ласково, одобрительно улыбнулся: не пугайся, мол, все будет хорошо.
Отошли метров на сто, и Серовол начал допрос.
- Говорить правду, ничего не утаивать. Почему покинул отряд?
- Товарищ капитан, тут длинная история… - вздохнул Орест.
- Ты покороче, основное…
- Вы знаете, что моего отца и мать убили полицаи. Полицаи искали меня, спрашивали, где я прячусь, но ни отец, ни мать не сказали. А я в это время стоял в простенке сарая, там такое место за досками, что никому и в голову не придет. Я стоял там, и все видел в щель, и все слышал.
Полицаи вытащили моих родителей на крыльцо, начали бить их прикладами, пинать ногами. Мать кричала, плакала, умоляла Петра Федюка…
- Кто такой Федюк?
Орест наклонил голову, закусил губу. Несколько секунд он простоял так, с закушенной губой, судорожно дыша, и веки его полуприкрытых глаз вздрагивали. Видимо, ему тяжело было говорить. Но он пересилил себя, достал из кармана пачку документов, выбрал один и подал Сероволу.
- Вот он, Петр Федюк. Это человек из нашего села. Заместитель начальника кустовой полиции.
Юра заглянул в раскрытую книжечку, которую держал в руках капитан, и увидел прихваченную печатью со свастикой фотографию ― лицо самодовольного человека лет двадцати пяти, старающегося придать своей физиономии выражение многозначительности.
- Это Федюк, - повторил Орест и удовлетворенно вздохнул. - Тогда он был только старшим полицаем. Мама
ноги ему целовала, а он бил ее сапогами в лицо, требовал, чтобы она сказала, где прячусь я. Я все это видел, все перед моими глазами происходило. И то, как Федюк сперва в мать выстрелил, а потом в отца… Мои родители тоже знали, что я вижу их конец. И я тогда там, за досками, поклялся, что убью Федюка своими руками. Только я должен сделать это, иначе мне жить на свете не стоит. И стал я думать, как мне рассчитаться с Федюком. С этой мыслью и в отряд пришел. Не было дня, часа, чтобы я об этом не думал.
Орест Чернецкий взглянул на Серовола и Художника, по их настороженным глазам понял, что они сомневаются в чем‑то, понимающе усмехнулся.
- Признаюсь, воевал я в партизанах слабо и все только потому, что боялся: убьют меня раньше, чем я смогу Федюку за отца и маму отомстить. Это меня сильно сдерживало, правду вам говорю. В этом я виноват…
Чернецкий перевел дыхание, облизал запекшиеся губы, снова усмехнулся и продолжал в более быстром темпе, стараясь поскорей досказать свою историю.
- Придумал я план, достал у фельдшера Богданюка усыпительные таблетки - можете спросить у него, он подтвердит… Вот они, тут еще их много осталось.
Орест достал из внутреннего кармана пиджака помятую коробочку, раскрыл ее и показал таблетки.