* * *
"Ну почему ты на меня кричишь? Даже если я виновата… А ты сам - уследил бы? Мне теперь что - вообще никогда не спать, да?! Или ты это… не на меня кричишь, а… вообще на гномов? Не надо. Лучше уж на меня. Я справлюсь. А они…"
"Прости… - хотелось ей сказать. - Ну виноваты… прости нас всех…"
- Заткнись! - взамен этого вытолкнули ее губы.
- Что?! - осекся он.
- Просто заткнись!
- Да как ты…
- А ты?!
- Я?!
- Да, ты! Они же вернулись!
- А если бы не вернулись?!
- Тогда мы сейчас пели бы погребальные песни… - горько сказала юная владыка всех гномов. - И плакали. У нашего народа принято оплакивать павших. А у людей?
Фицджеральд молчал. Долго молчал, глядя ей прямо в глаза. Она завороженно наблюдала, как угасает в его взоре пламя бешенства, словно гаснут могучие горны, седеет яркий от ярости уголь и все становится пеплом. Наконец, он вздохнул, опустил голову, и с его губ сорвалось шелестящее слово, после чего он стремительно развернулся и быстро пошел прочь.
Лишь спустя долгое, как жизнь, мгновение она разобрала, что же это было за слово. То самое, которое хотела сказать она сама.
"Прости!"
* * *
Якш шагал молча. Теперь он никому не напомнил бы шарт, даже завзятому гномоненавистнику, разве что шарт, потерпевший серьезное поражение, не разбитый полностью, но основательно потрепанный, вынужденный отступить. Вокруг темнело, медленно надвигались сумерки, но Якш не замечал этого, слишком темно было у него на душе, чтоб хоть что-нибудь замечать. А и заметив, так подумал бы, что весь мир хмурится, глядя на него.
Это ему только казалось, что он не отвечает больше за гномов. Казалось. Это был счастливый сказочный сон. Сон, в котором он почувствовал, что это такое - быть свободным, какое это счастье. Теперь он проснулся. Что ж, ото сна всегда просыпаются, если только сон не перетекает в смерть, но это не тот случай. А он-то, дурак, поверил, что свободен. Что не отвечает больше… ни за что больше не отвечает! Ага, как же! Размечтался! Что - да, то - да, за настоящее гномов он и правда не ответствен, с настоящим пусть новая владыка разбирается, с Джеральдом, Робертом и "безбородым безумцем" у нее неплохо получится, можно не сомневаться, а вот прошлое…
За прошлое гномов Петрии отвечал, отвечает и будет отвечать, пока не сдохнет, их прежний владыка, некто Якш. И никуда от этого не деться. И хотел бы, да не дадут. Догонят, вцепятся крючковатыми пальцами ненависти, больные от пережитых страданий, полные жаркой и ледяной ярости, вцепятся, поволокут куда-то, ухватят за бороду, призовут к ответу - и будешь отвечать. Не поспоришь - имеют право. Им ведь не объяснить, что над вырвавшейся на поверхность ордой владыка имеет не больше власти, чем над внезапным обвалом. Приказать он, конечно, может, вот только обвалы приказов не слушают.
Но разве кому что докажешь? Именно он стоял тогда у истоков владычества и ничего не сделал.
Ничего.
Правда ничего…
Съеденное жаркое тяжко ворочалось в желудке. С каждым шагом Якшу становилось все хуже, и, наконец, он почувствовал, что больше не в состоянии этого выносить. Свернув на обочину, он с маху рухнул на колени, и его жестоко вытошнило.
- Никогда больше! - бормотал он между позывами. - Никогда!
Отплевываясь и утирая выступившие слезы, он встал и услышал журчание ручейка.
"Хорошо-то как! Главное - вовремя…"
Ледяная вода исцелила его, отбила тошнотворный привкус во рту.
Первой мыслью было - трактирщик отравил жаркое. Якш ее тут же отбросил. Отраву он бы почувствовал. Столько времени пробыть владыкой и не научиться чувствовать такие вещи… так просто не бывает. Да он давно бы уже к праотцам отправился!
- Отравой стала его ненависть, - пробормотал Якш, думая о трактирщике. - Ненависть столь огромная, что ее хватило отравой сделаться.
Это на любовь нас часто недостает, а на ненависть всегда хватит. А потом мы ходим и удивляемся, что ж это нас ненавидят чаще, чем любят…
Выблевавший чужую ненависть вместе с жарким, Якш сразу почувствовал себя лучше. А вода из родника такая восхитительная! У нее нет к нему ненависти, она просто течет себе… Она хорошая. Может быть, она его даже немножко любит. Уж он-то ее точно любит, так почему бы воде не ответить ему взаимностью?
Якш поднял глаза от воды и понял, что вокруг стоит ночь.
"Ну вот и дождался, - мелькнуло у него. - Дожил. Сейчас подниму глаза и увижу то, что роскошней и краше всех моих прошлых несметных сокровищ. Звезды".
Якш немного помедлил, наслаждаясь предвкушением, смакуя торжественность момента. И опоздал. Ему так и не Удалось посмотреть этой ночью на звезды. Это они вдоволь нагляделись на него. А он…
- Ты… вот что… ты - идем со мной! - раздался вдруг незнакомый голос.
- Я - идем с тобой? - опешил Якш.
- Надо очень… совсем больна девочка… боюсь - не довезем… - проговорил высокий даже по людским меркам странный незнакомец в черных, сливающихся с ночью одеждах.
- Так тебе лекаря надо! - сообразил Якш.
"Эх, "безбородого безумца" бы сюда!" - тут же подумалось ему.
- К нему и едем, - пояснил незнакомец. - Помоги, добрый человек, пропадет ведь!
Якш вздрогнул, на миг ему почудилось, что странный незнакомец прочел его мысли. Потом сообразил, что фраза "к нему и едем", относилась не к "безбородому безумцу", о котором он лишь подумал, а к лекарю, о котором он сказал вслух.
- Чем же я-то могу помочь? - растерянно спросил Якш. - Я ж не лекарь и…
- Нам бы ее только через ночь перевезти, - не совсем понятно объяснил незнакомец. - А днем лекарь ее полечит, и не умрет девочка.
Неподалеку за спиной незнакомца Якш разглядел смутные очертания небольшой тележки.
На миг Якшу стало плохо от нахлынувшей на него тьмы, потом тьма распахнулась, и он увидел, не въяве, но в мыслях своих, как еще один гном, яростный и безбородый, мчится сквозь ночь, безжалостно нахлестывая коня, мчится страшным неостановимым усилием, влекомый своим врачебным долгом, что, быть может, превыше всего в этом мире, где даже сумасшедшим карликам дано право, ложась спать, укрываться невиданным сокровищем звездного неба!
И снова Якш на него не посмотрел. Вместо этого он спросил:
- А что делать-то?
- Конь у нас утек… сбежал то есть… А я не могу тележку тащить. Играть мне надо. Пока играю - живет.
Незнакомец оказался бардом. Из-под длинного черного плаща он извлек редкий эльфийский инструмент - скрипку.
Даже самому себе Якш не смог бы объяснить, почему он так сразу этому самому барду поверил. Странным было все. И невесть откуда взявшиеся посреди ночи девочка, и скрипач, и сбежавший - интересно, а почему? - конь, а уж про то, что скрипка может удерживать смерть, не пускать ее к больному, - про такое он и вовсе не слыхивал. Якш не стал задаваться этими вопросами. Он просто поверил, и все. А поверив, испугался:
- Но ты же сейчас не играешь! - воскликнул он.
- Потому что время стоит, - глухо пояснил бард. - Но я не могу его долго упрашивать. Проклятая песчинка вот-вот упадет, а…
Бард не договорил, но Якш и без того все понял:
"А ты стоишь и всякие глупости болтаешь!" - вот что хотелось сказать барду, но разве он мог оскорбить того, на чью помощь рассчитывал?
- Достаточно. Веди! - резко приказал Якш, бегом подбегая к тележке и впрягаясь в нее.
"Ничего, гномы тоже кони! Уж не хуже всяких там сбежавших трусов!"
Всю ночь Якш тащил тележку, а скрипач играл. Шел впереди и играл. Якш знал, знал доподлинно, что над головой у него восхитительное и пьянящее, ни разу не виданное звездное небо, но не смел посмотреть вверх. Он боялся сбиться с тропы, оступиться, упасть. Это было бы худшим предательством в его долгой, полной разнообразнейших предательств жизни, ведь позади него трепетала, как свеча на ветру, трепетала, угасая, будущая Невеста, а где-то там, впереди, в непроглядной тьме, закусив губу от ярости, рвал пространство бешеным конским наметом сумасшедший безбородый гном, который должен был успеть. Вот просто Должен, и все тут!
"Нам бы ее только через ночь перевезти!"
Якш всегда считал, что ночь - это время такое, а вот поди ж ты - она обернулась пространством. Что ж, верно, и так бывает.
Никогда еще Якш не слышал столько чарующе прекрасной музыки. А ведь, казалось бы, у него во дворце всяких там отборных музыкантов перебывало… но то ли музыканты были не те, то ли с ним самим что-то было не так, но он поклясться готов - никто и никогда не играл при нем так! Эта музыка… она была, как доброе пиво и мясной бульон, как искристое вино и травяной отвар, как мед и хлеб, она была, как глоток родниковой воды и утренняя заря, запах первых весенних цветов, цветов, что Владыке гномов люди продавали втридорога, как запах этих цветов и летнее утро, она была как жизнь, как песни друзей и губы любимой, как звезды, которых Якш не видел.
Знаешь, о чем поет скрипка?
О звездах…
Они глядят на тебя, пока ты спишь.
А ты спишь и не слышишь, как они смотрят.
Спишь и не видишь ее песню.
Быть может, тебе даже неизвестно, что она приглашает тебя на танец?
Каждым своим звуком приглашает, а ты - спишь…
Ты так не вовремя уснул.
Впрочем, здесь и нельзя уснуть вовремя.
Здесь спят только не вовремя.
Почему?
А потому, что здесь нет времени.
Здесь только ночь.
Только ночь, и все.
А времени нет.
Так что просыпайся, а то так и не узнаешь, о чем поет скрипка, ведь она поет о звездах… о звездах…